— Да, — твердо ответила Жун Мэй, — я готова.

— Тогда возвращайся в Цзин-чжоу-тин, к старому хушану Яню, и займись созданием школ для подростков — мальчиков и девочек. В Ляодуне объявилось множество ло-ча — русских чертей. Они присвоили весь Ляодун и собираются строить туда железную дорогу. Помогай хушану Яню создать очаг восстания и будь готова по сигналу встать во главе его в Ляодуне. Янь уже стар, он будет тебе советчиком.

Вернувшись в Цзин-чжоу-тин, Жун Мэй сразу же принялась создавать школу общества Хун-дэн-чжао — «Света красного фонаря». По совету хушана Яня она объехала ближайшие городки и деревушки, собирая в школу девочек и мальчиков-подростков, стараясь найти подвижных и физически развитых. Не все родители отдавали детей, но, находясь, большей частью, в нищете, довольствовались несколькими связками монет и обещанием, что их ребенок в школе получит знания и со временем станет шаньша — учителем. Жун Мэй приглашала и самих родителей наведываться в школу, навещать детей, утешать истосковавшихся по дому, да и самим проникнуться светом учения монахов-даосов. Тем же упрямцам, которые не желали отдавать детей в руки незнакомцев, двое сопровождавших Жун Мэй крепких молодых парней грозили увесистыми палками, обещая здорово поколотить, если те будут противиться будущему счастью своего отпрыска. Голос Жун Мэй звучал ласково, а палки выглядели убеждающе, и даже самые несговорчивые, поколебавшись и взяв с Жун Мэй честное слово, что их ребенку новое учение пойдет только на пользу, уступали и со слезами отпускали детей.

В деревушке Су-цзя-тунь, что в пяти ли от Цзин-чжоу-тина, Жун Мэй заняла большой дом, хорошо заплатив его хозяину, и, разместив отдельно мальчиков и девочек, принялась их обучать. Научив первую группу подростков гимнастике, частым земным поклонам, от которых на голове появлялась плешь, и заклинаниям, Жун Мэй распускала детей группами по трое-четверо, и они бродили из деревушки в деревушку, от городка к городку, собирали на перекрестках селян и горожан и распевали:

Европейцы на севере и на юге Сильные волнения подняли. Малые дети вступают в Общество Красного фонаря Искренность сердца создает «Философский камень».

А чтобы местные власти или полиция не прогоняли детей, не мешали им собирать народ, для их защиты от миссионеров и китайцев, принявших чужеземную религию, с каждой группой детей шел парень с крепкой палкой. Он всегда сидел в сторонке и вмешивался лишь тогда, когда видел, что собравшийся народ не защищает подростков. Если охранник видел, что деревенский старшинка или полицейский слишком рьяно пытается выполнить свои обязанности, он с палкой бросался вперед и кричал, обращаясь к публике:

— Слушайте, слушайте, что поют дети!

И подростки дружно принимались голосить:

и начинали с удвоенной энергией отвешивать земные поклоны, разбивая себе лбы до крови. Розовая пена пузырилась у них из губ, руки и ноги начинали непроизвольно дергаться, и возбужденные подростки совершали столь дикие телодвижения и прыжки, что люди, видя их святость, горячо вступались за них и прогоняли неразумных охранителей спокойствия и порядка.

А Жун Мэй снова и снова ездила по деревушкам и городишкам, снова и снова обучала подростков, и к осени сотни групп заполнили Южную Маньчжурию. Буквально в каждом населенном пункте люди только и обсуждали столь необъяснимое нашествие святых детей и уверовали, что сами боги вещают устами младенцев, сами боги призывают народ подняться на борьбу с засильем заморских варваров, за сохранение векового порядка и спокойствия духов усопших предков.

Вслед за детьми по деревушкам и городишкам бродили монахи-даосы, молились богу войны Гуанди и призывали народ вооружаться, учиться приемам рукопашного боя и быть готовым к яростной схватке за процветание Поднебесной.

И вот парни и молодые мужчины, юные девушки и женщины шли к кузням, несли связки монет и просили кузнецов выковать им мечи, и сабли, и длинные ножи, и наконечники к копьям, и насаживали их на длинные древки, оттачивали мотыги и лопаты, и привязывали медные гирьки к длинным шнуркам, и из буйволиных кож шили себе нагрудники и шапки, и закаливали тело в долгих физических упражнениях. А подростки распевали:

В середине второго месяца двадцать шестого года Гуансюя (1900) из Шаньдуна от Чжу Хун-дэна пришел приказ собрать все группы ихэтуаней Ляодуна и Южной Маньчжурии и идти к Тяньцзину, чтобы с севера оказать помощь шандунским братьям и захватить этот город. Жун Мэй мигом разослала гонцов к командирам отрядов и групп, и не прошло и трех дней, как огромная масса молодежи с красными и желтыми повязками на головах, вооруженных самодельным оружием двинулась по дороге вдоль берега моря на Шанхайгуань.

В марте месяце 1899 года Ивашников получил письмо от поручика Минаева, служившего в штабе Приамурского военного округа в разведотделе у подполковника Альфтана. Письмо было сухо и кратко, как сух и немногословен был и сам поручик. Правда, в конце, прощаясь, Олег Николаевич приписал: «Обнимаю!»

Ивашникова растрогался — это «обнимаю» говорило о многом. Во всяком случае, о расположении к нему его прежнего наставника, учителя, покровителя и опекуна. Да, но о главном. В письме Олег Николаевич извещал, что во Владивостоке уже осенью этого года откроется Восточный институт, второе, после Томского университета, высшее учебное заведение в Сибири и первое на Дальнем Востоке. Оно будет готовить к службе в администрации и торгово-промышленных учреждениях восточно-азиатской части России и прилегающих к ней государств. Проектом положения, разработанного канцелярией генерал-губернатора Приамурского края и направленного на Высочайшее утверждение, предусмотрено зачисление в число слушателей и пяти офицеров. Поручик Минаев сообщал, что сам он подаст рапорт, и советовал последовать его примеру. Тем более что полковник Путята хорошо аттестовал Ивашникова подполковнику Альфтану, а все офицерские кандидатуры для зачисления в институт будут рассматриваться в их отделе. Курс института предусмотрен в четыре года и делится на четыре отделения: Китайско-Японское, Китайско-Корейское, Китайско-Монгольское и Китайско-Маньчжурское. Сам Минаев собирается поступать на Китайско-Японское отделение, считая, что отличное знание этих стран и языков в ближайшее время будет крайне необходимо. Раздумывал Ивашников недолго. Надежды когда-нибудь поступить в Петербургский или Московский университет растаяли давно, а для поступления в Академию Генерального штаба, как он уже знал, необходимы были глубокие военные знания и чин хотя бы поручика. Диплом же высшего учебного заведения, пусть и гражданского, значил многое. Караульная при миссии служба его томила, а глубокое знание языков, диплом, да и сама учеба по направлению разведотдела округа давали бы перспективу.

Не откладывая, Ивашников написал рапорт, к которому поверенный в делах России в Корее Шпейер приложил свою рекомендацию, и направил в штаб округа. В июне Ивашникова отозвали в штаб округа, где ему в числе других офицеров было присвоено очередное воинское звание — подпоручик. А тепло встретивший его Олег Николаевич был произведен в штабс-капитаны. Проведя предоставленный ему за три года службы отпуск в родном Турьем Роге, в конце сентября Ивашников прибыл во Владивосток учиться в Восточном институте.