Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Но ведь как часто физически развитые и смелые люди совершают низкие поступки, чему не препятствует даже весь их недюжинный ум и высокое положение в обществе. Вон, к примеру, Коцукэ-но-Сукэ, достигши высокого положения при дворе сёгуна… да и сам сёгун, несправедливо осудивший князя Ако, — напомнил юноша.

— На жизненном пути тебе придется встречаться с всякими людьми, бывать в разных ситуациях, и готовых рецептов поведения я дать не могу, но знай, что высшая справедливость — это благородство. Один известный буси так говорил о благородстве: «Благородство есть кость, которая придает крепость и силу всему телу. Как без кости голова не может оставаться наверху спинного хребта, руки не могут двигаться, а ноги — стоять, так без понятия о благородстве ни талант, ни наука не могут выработать характера самурая». Если военная хитрость допускается всеми на войне как неизбежное зло, то самурайская прямота и честность являются драгоценностью, сияющей ярким светом солнца. Поэтому эта черта характера буси высоко ценится и служит подлинным мерилом зрелости самурая. Эпитет «гиси» — рыцарь без страха и упрека — применяется к человеку высшего понимания чести и справедливости. Ты правильно осудил поведение Коцукэ-но-Сукэ, а эти сорок восемь ронинов, пример которых очень много значит для воспитания самурайского духа в юношах, известны в обычной речи как сорок восемь гиси. От «гиси» образовался термин «гири». Первоначально гири означало обязанность, сознание долга, который должен быть непременно выполнен. И в отношении родины, и божественного тэнно, и к обществу, родителям, близким… Если любовь не побуждает людей делать должное, то рассудок человека и его доводы, по гири, должны вызвать в нем убеждение поступать по справедливости. «Гири», стало быть, есть суровый учитель с палкой в руке, заставляющий делать должное. Оно выполняет второстепенную роль в этике, являясь, по существу, неумолимым законом. Следуя чувству гири, мать должна, если потребуется, жертвовать жизнью всех детей ради спасения старшего; девушка должна продавать себя для предоставления средств существования своим обедневшим родителям. Но гири выродилось бы в боязнь порицания, морального осуждения, даже в трусость, если бы Бусидо не требовал других сильных чувств: смелости, храбрости, терпения…. Искать рискованных ситуаций, идти на явную смерть, рисковать жизнью, безумная храбрость на войне, все это — свойства души, которые часто восхваляют, но не в этом состоит истинная храбрость самурая. Не зря напрасную смерть называют собачьей смертью. «Броситься в середину битвы и быть убитым, — говорил митоский принц, — довольно легко, но истинная храбрость — жить, когда надо жить, и умереть, когда надо умереть». Бусидо требует от воина быть милосердным, сострадательным, великодушным… но без слюнтяйства, ибо «Бусидо но насакэ» — милосердие самурая — это не слепой импульс, а воспитанное чувство, имеющие целью сохранить власть, добиться поставленной цели, разумно употребить силу, избегнуть ненужных жертв. Ты помнишь, сорок восемь гиси не причинили никакого вреда женщинам и детям, и, покидая дом своего врага, погасили все огни, чтобы не произошел случайный пожар и не нанес вреда соседям.

— А что же война? Как же мне поступать, если будет отдан приказ обстрелять из орудий вражеский город?

После этого он с товарищами несколько раз играл в сорок восемь гиси и, к полнейшему своему удивлению и тайной гордости, товарищи назначали его на роль Оиси Цикара, одну из ведущих и считавшихся почетной. Об этом узнал сэнсэй Сумимото, подозвал его, вооруженного тикуто — бамбуковым фехтовальным мечом, и заметил, что весьма доволен высоким его авторитетом в среде товарищей по колледжу.

ЖУН МЭЙ. ВО ДВОРЦЕ ИМПЕРАТРИЦЫ КИТАЯ

К полудню она очнулась от ласковых прикосновений и открыла глаза.

— Потерпи, доченька, потерпи немного, — чуть слышно бормотал монах небольшого соседнего храма старый хэшан Янь, осторожно обмывая ей лицо.

Она жадно захватила губами струйку прохладной воды и попыталась сделать глоток, но горло так невыносимо болело, что глотать было трудно, и она выплюнула воду. Память стремительно вернула ее в недавнее прошлое; она попыталась вскочить на ноги, но ей удалось лишь чуть приподняться на локте. Её дом зиял обугленными провалами окон, стены чернели сажей, а черепичная крыша рухнула вниз. Со смертельной тоской и обрывающимся сознанием вспомнила она, как трое молодых японских солдат ловят ее, прижимающую к груди ребенка, ее черноглазое счастье и солнышко, вырывают его из рук и с размаху бросают через окно в полыхающее нестерпимым жаром нутро догорающего дома, а ее саму, визжащую от ужаса и беспомощности, кулаками сбивают с ног… И она снова потеряла сознание.

Окончательно пришла она в себя только к вечеру. Она лежала на гаоляновой циновке в жилой пристройке к храму Ху-шэнь — Духа лисицы, недвижно застывшая, с остановившимся взором, и слезы непрерывно текли из ее глаз, оставляя на щеках мокрые блестящие полосы. На попытки хэшана заговорить, она не отвечала, а когда он попробовал покормить ее рисовой лепешкой, она не размыкала губ.

«Умереть, — думала она, — скорее умереть, помчаться вдогонку за своим сыном, ясным рисовым зернышком, к гроту Персикового источника, прижать его к груди, зацеловать черные вишенки глаз, успокоить, спеть ему песенку и успокоиться самой…»

Так прошли и день, и два, и три…

На четвертый день острая мучительная память пережитого ужаса капельку отступила, она, наконец, почувствовала голод и физическое бессилие и съела рисовую лепешку.

Наш город Цзин-чжоу-тин сожжен и разграблен иноземными червяками-японцами, твой муж погиб, отважно защищая западные ворота, а что случилось с тобой и твоим сыночком в шуан цзян{22}двадцатого года правления Гуансюя{23}, ты знаешь. Воистину правду говорят: «Не цветут цветы сто дней, не длится тысячу дней человеческое счастье». Поправляйся скорее, доченька, но храни в памяти все, что с тобой случилось, копи в душе ненависть к иноземным варварам и щедро делись ею со всеми, с кем сведет тебя судьба.

В древних книгах написано:

Только испивший до дна
Глубокое море страданий
Сможет возвыситься в мире
Бренных страстей и желаний{24}.

Болела она долго. Холодными уже вечерами, когда тяжелое уставшее оранжевое солнце уходило на покой за высокую черную гору, а вместо него бледным светом заливал землю серебряный ковш месяца, ее начинала бить крупная нервная лихорадка и вся она, больно закусив руку, сотрясалась от беззвучных рыданий. И тогда хэшан Янь укрывал ее теплым ватным одеялом, садился рядом на низенькую деревянную скамеечку и, поглаживая длинную седую бородку, розовощекий, добрый и ласковый, ни дать, не взять — бог долголетия — Шоусин — принимался неторопливо и таинственно внушать.

— Живущий — всего лишь человек, а мертвый — таинственный дух, незримо присутствующий рядом с близким и дорогим ему человеком. Твой сыночек превратился в лисенка, доброго духа этой местности, и будет теперь всегда жить в храме Ху-шэнь, вот здесь, в этом самом храме. Ху — лисица, шэнь — добрый дух. Ты не должна погибнуть, не должна страдать от голода и холода, потому что твой маленький сыночек рядом, он видит, как тебе плохо, и мучается вместе с тобой. Он добрый и ласковый, он любит тебя. И ты его любишь. Поэтому ты должна заботиться о нем, должна молиться ему, и тогда ваши души сольются, и вы станете едины, и ему будет тепло и светло. Коли ты сильно захочешь, ты в любое время сможешь перевоплощаться в лисицу и быть вместе со своим сыночком.

Она так мучалась раскаянием перед своим милым, добрым, теплым и ласковым ребенком за то, страшно вспомнить, что не смогла спрятать и защитить, уберечь, спасти его, что, находясь на грани сознания, видела себя рыжей лисицей, играющей, облизывающей, легонько покусывающей своего ребенка-лисенка и, отрешившись от всего земного, с наслаждением растворялась в колеблемом зыбком мире грез.

вернуться

22

«Иней» — сезон солнечного цикла, 23 октября.

вернуться

23

1894 год.

вернуться

24

Стихи в переводе И. Смирнова (Гуаньчжун Ло, Мэйлун Фэн. Развеянные чары. М.: Художественная литература, 1983. С. 96).

30
{"b":"876965","o":1}