— Ты пугаешь меня, Жун Лу…

— Нет, императрица, я говорю то, что есть на самом деле. Лучше один раз сказать правду, чем тысячу раз солгать.

— Так что же мне делать?

— Издайте приказ об изгнании ихэтуаней из города и об охране Посольского городка.

— Да, но будет ли он выполнен… — нерешительно произнесла императрица Цыси.

— Полной уверенности нет, но я постараюсь собрать силы.

— Хорошо, иди, я ещё подумаю…

Посланник Гирс и директор Пекинского отделения Русско-Китайского банка Покотилов всполошились. Еще бы! Армия Не Ши-чэна, вооруженная современным оружием и обученная европейцами, вполне могла уничтожить двухтысячный отряд адмирала Сеймура. Хотя генерал Не и проявил завидное рвение в сдерживании рвавшихся вдоль Большого императорского канала и реки Байхэ от Тяньцзина к Пекину ихэтуаней, хотя он и расстреливал их сотнями, однако вряд ли осмелится он ослушаться приказа императрицы, вряд ли найдет в себе мужество взбунтовать, или, хотя бы, проявить сдержанность. Полковник Воронов характеризовал его как способного, имеющего большой опыт ведения боевых действий, самолюбивого, возгордившегося на должности командира самой боеспособной китайской армии генерала. Поражение в Корее нанесло определенный ущерб его престижу, в военной среде о нем ходит молва как о «битом» и «умеющим отступать», и сейчас, что вполне возможно, он постарается укрепить пошатнувшийся авторитет в ходе боевых действий не против взбунтовавшейся безоружной черни, а победой над стоящим врагом — союзным десантом.

Это одна сторона медали. Вторая выглядела не лучше. Окруженные на территории Посольского городка европейцы и те немногие китайцы-христиане, что успели укрыться здесь от резни, вряд ли выдержат долгую осаду. Если ихэтуани и не представляли серьезной опасности, от них успешно отбивались винтовками и американскими скорострелками-максимами, то рядом серьезных атак с разных направлений армейских частей сопротивление будет подавлено. Дела обстояли хуже горькой редьки. И если десант Сеймура мог отступить или получить серьезную поддержку со стоявших в Печилийском заливе военных кораблей восьми государств, то судьба Посольского города висела на волоске. Надо было что-то срочно предпринимать. Но что? Призванный на помощь для принятия верного решения капитан Минаев растерянно развел руками: как начальник охраны миссии он делает все, что в его силах.

— А вы могли бы, — тут господин Покотилов повертел в воздухе рукой, словно поддерживая нечто тяжелое, и нерешительно продолжил, — подыскать какие-нибудь дополнительные возможности…

— Да, я постоянно подыскиваю дополнительные возможности для усиления охраны миссии… — прикинулся непонимающим Минаев.

— …воздействовать на кого-либо в китайском правительстве в нужном для нас направлении? — закончил мысль Покотилов.

— Вся моя жизнь, так или иначе, связана с Китаем. Я считаю, что неплохо знаю историю, религию, обычаи и образ жизни китайцев и маньчжуров, и много размышляю над создавшимся положением. На мой взгляд, оно возникло в результате грубого и бесцеремонного вмешательства европейцев в жизнь империи, разрушения экономических связей в веками отлаженном хозяйстве, привнесении чуждых им религии и морали…

— Эк, вы, батенька, — досадливо поморщился Покотилов, — сейчас мы не о том…

— Однако все во взаимосвязи. Размышляя об опубликованных статьях договора и известных всем фактах нашего проникновения в Маньчжурию и Ляодун, я нахожу, что лишен очень важного звена в цепи причин и следствий. Возможно, знание некоторых деталей, позволивших России столь быстро, едва ли не стремительно, утвердиться в Китае, позволило бы мне помочь вам в решении этой сложной проблемы — спасения наших жизней.

— Вы что-то имеете в виду? — осторожно спросил Гире.

— Да, конечно. Если в Ляодуне мы утвердились, послав туда крейсера и вынудив Китай подписать договор аренды, то, как я считаю, для того, чтобы получить концессию на строительство трансманьчжурской железнодорожной магистрали, нашей империи пришлось здорово раскошелиться. Классический случай — за купцами идут солдаты…

— Ну, и если вы узнаете, что Россия заплатила Китаю за концессию, что это вам даст? — остро и прямо взглянул в глаза Минаева Покотилов.

— Российская империя не может заплатить Китайской империи, — цинично ухмыльнулся Минаев, — это не физические лица. Если же делается заем, то о нем широко оповещается в газетах. Такого сообщения не было. Главное же в том, что если передача денег все же состоялась, а сумма должна быть весьма значительной, то эта передача оговаривается либо секретным протоколом, прилагаемым к концессии, либо это была обычная взятка. И опять же, столь значительную сумму необходимо было провести по финансовым документам; значит, должны остаться следы…

— Хорошо, предположим, вы знаете наверно, что за концессию были уплачены большие деньги. Какие шаги можете вы предпринять, чтобы облегчить положение Посольского городка и, естественно, не поступиться интересами России?

Минаев спокойно и холодно посмотрел на посланника Гирса и Покотилова и, оставаясь невозмутимым, сказал:

— Всё мною давно обдумано. Мы сейчас не в том положении, чтобы разыгрывать из себя благородных девиц. Естественным и, видимо, единственным средством нашего спасения может служить вульгарный шантаж!

Посланник Гире растерянно поджал губы, а господин Покотилов, знавший, что в серьезном деле белоснежные манжеты лучше закатать повыше, согласно кивнул головой.

— Да, возможно, вы попали в цель. При обсуждении вопроса о концессии на строительство трансманьчжурской магистрали между министром финансов господином Витте и Ли Хунчжаном было оговорено, что Ли получит три миллиона рублей золотом. Один он уже получил. Второй, я полагаю, сейчас ему везет князь Ухтомский. Кроме того, после ввода в действие магистрали, а она готова уже на две трети, Россией будут еще уплачены пять миллионов таэлей — это почти восемь миллионов рублей. Таким образом, наши обязательства составляют порядка одиннадцати миллионов. Как директор Пекинского отделения Российско-Китайского банка, я знаю это точно. Знаю наверно и то, что китаец Ли, без личного благословения императрицы Цыси, никогда и ни за что не осмелился бы договариваться о строительстве железнодорожной магистрали через Маньчжурию, родовую вотчину правящей династии Цин. Значит, деньги идут лично императрице Цыси.

— Вот и повод для шантажа! Потеря денег и огласка, международный скандал, новые притязания наших европейских соседей…

— Кого же вы собираетесь шантажировать? Не надеетесь же вы лично беседовать с императрицей Цыси? Ведь Ли Хунчжан далеко…

— Но я знаком с доверенным лицом императрицы — главнокомандующим маньчжурскими войсками Жун Лу.

— Ого, и откуда?

— Пятнадцать лет назад Жун Лу, назначенный императрицей командующим Новой полевой армией, вместо попавшего в опалу великого князя Гуна, обратился в германскую и российскую дипломатические миссии с предложением прислать оружие и инструкторов для перевооружения и обучения армии. Тогда я служил в охране миссии и был послан к Жун Лу для показных стрельб из винтовок Бердана, которые были в то время у нас на вооружении. Я отлично выполнил упражнения, и Жун Лу попросил меня научить его стрелять. Ежедневно в течение двух недель я проводил с ним занятия. Жун Лу научился неплохо стрелять, а меня он наградил атласным халатом с иероглифом «Счастье» на груди. Дома в Кяхте лежит, — улыбнулся Минаев.

— И вы думаете, что он вас запомнил? — с сомнением спросил Гире.

— Обязательно. Я, по молодости лет и служебному рвению, обходился с ним как с солдатом-новобранцем, был весьма строг, заставлял помногу раз выполнять упражнения, а он терпеливо выполнял мои распоряжения. Нет, забыть меня он не мог никак. Психологически это невозможно. Давно замечено, что сам процесс обучения военному делу персонифицируется в преподавателе, и тот невольно закрепляется в памяти.