Потом Жун Мэй была милостиво допущена к постоянному дежурству в покоях императрицы. На рассвете фрейлины будили Цыси, подносили ей для умывания теплую ароматическую воду, подавали мягкие, дурманяще пахнувшие полотенца, потом несли парадные платья, укладывали прическу, сервировали стол для завтрака… долог день!

В начале второй луны двадцать первого года правления Гуансюя^{25}в Тронном зале прошла первая для Жун Мэй аудиенция членов Цзюнь-цзичу. Она стояла сзади справа от кресла императрицы, слева от которой был трон императора. Внизу, коленями на войлочных подушках, стояли, сгорбившись и понурив головы, члены Совета — великие князья Гун и Цин, троюродный ее дедушка Жун Лу, Ли Хунчжан и Чжан Чжидун. И еще был, коленями на каменном полу, весь трясущийся от страха мокрый от пота генерал разбитой армии, бывший посол и наместник в Корее Юань Шикай.

Император Гуансюй сидел на троне с отсутствующим видом, был вял, рассеян, вопросов не задавал и казался подавленным. Но разгневанная императрица Цыси метала молнии.

— Каким образом, — не сдерживала она ярости, — эта маленькая варварская Япония сумела нанести поражение Великой Срединной империи, занять Корею, разгромить нашу армию и уничтожить военный флот и даже захватить Ляодун? Куда вы девали те миллионы и миллионы лянов серебра, которые казна отпустила на строительство флота и береговых фортов, обучение и вооружение армии, на обмундирование и боеприпасы?

Старый Гун плакал, мотая головой, разбрызгивая слезы и слюну, беспрестанно кланялся и повторял:

— Половину денег пришлось передать для возведения дворца-парка Ихэюань, наши дивизии в Корее имели половинный состав, потому что генералы присваивали отпущенные на содержание солдат деньги. Ляодун не имеет укреплений для защиты с тыла, чем японцы и воспользовались. Оружие на вооружении у нас старинное, есть еще мечи, луки и стрелы, а с современным огнестрельным оружием солдаты обращаться не умеют, германских инструкторов мало, да они и не усердствуют в обучении армии, виноват, императрица…

— Так, где же, знает ли кто-нибудь из вас, вы остановили этих японских червяков? Как далеко они сумели забраться? Принести карту Поднебесной!

За желтой с рисунком свирепого дракона ширмой перед входом в Тронный зал, преграждающей путь злобным духам, послышалась возня, потом на коленях вполз евнух, лица которого не было видно, с рулоном нарисованной на шелке карты Китая и прикрепил ее к ширме недалеко от трона. Старый Гун взял эбеновую палочку и, печально ползая на коленях, принялся показывать. Он обвел кончиком палочки Корею, Ляодунский полуостров и указал город Вэй-хай-вэй на севере Шаньдунского полуострова. Потом он показал Пескадорские острова и, разбрызгивая по полу слезы, остров Формозу.

— Все это они захватили у нас, — бормотал старый Гун.

— Как, они оседлали Чжилийский залив и сейчас я не могу без их ведома разместить здесь флот? А крепость Лю-шунь-коу, в которую я вложила бездну денег? Она тоже захвачена японцами?

— Сзади, сзади, государыня, они напали сзади и захватили ее, — печально оправдывался трясущийся от страха Гун.

— А что стало с моими дивизиями в Корее? — перевела она взор на генерала Юань Шикая.

Но тот стучал лбом в каменный пол и молчал.

— Где мои дивизии? — взъярилась императрица. Генерал лишь чаще застучал лбом.

— Что думает об этом император? — обратилась Цыси к Гуансюю.

Император вяло пошевелил рукой и ответил:

— Я всецело полагаюсь на вас.

Императрица тяжело вздохнула:

— Я часто думаю, что я самая умная женщина, которая когда-либо жила на свете, и никто не может быть сравним со мною. Хотя я много слышала о королеве Виктории и читала кое-что из переведеного на китайский язык о ее жизни, однако я не думаю, что ее жизнь была хотя бы наполовину более интересной и содержательной, чем моя. Англия — одна из великих держав мира, но это не давало королеве Викторин абсолютной власти. Она во все времена имела за собой способных людей в парламенте и, конечно, они подробнейшим образом обсуждали все проблемы, прежде чем добиваться поставленной цели. А королева Виктория всего лишь подписывала необходимые документы и в действительности не могла судить о политике страны. Теперь посмотрите на меня. Я имею четыреста миллионов подданных. И все зависит от моего решения. Хотя в моем распоряжении находится Верховный императорский совет, призванный давать мне рекомендации, однако он всего лишь занимается различными перемещениями чиновников. Все важные вопросы должна решать я сама.

Слушали её молча, виновато понурив головы. Война с Японией была безнадежно проиграна, страну ждали новые бедствия, отторжения земель, контрибуция, поборы для ее покрытия и, как следствие, новые восстания….

— Я поручаю Ли Хунчжану вести переговоры о мире с Японией. Постарайтесь хотя бы добиться вывода японских войск с территории Срединной империи.

Императрица боялась. Проснувшись, она долго сидела в постели, и мутные слезы текли по ее серым морщинистым щекам и трясущемуся тяжелому подбородку, оставляя блестящие следы. Служанки страшились к ней и близко подойти: она каждую минуту могла ударить — или сверкающим золотом и драгоценными камнями кулаком, или костяным веером, или запустить любую попавшуюся под руку безделушку. Всегда вертевшихся под ногами бесчисленных евнухов, как собачат, моливших подачки, словно ветром сдуло; выполнив крохотную свою обязанность, каждый из них незаметно и стремительно исчезал, в лучшем случае сославшись на нездоровье либо на сверхважные дела. Лишь главный евнух Ли Ляньин грузно сидел в комнате рядом с покоями императрицы, иногда с явным нежеланием поднимаясь и заходя к ней справиться, не будет ли каких приказаний.

Она страшно боялась. Невидяще смотрела она на евнуха, интересовалась, нет ли вестей из Симоносеки, где начались переговоры с Японией, а узнав, что гонца все не было, вяло махала рукой:

— Иди….

Попыталась развеяться, отправившись на лодочную прогулку по озеру Куньминху, здесь же, в парке-дворце, но все ее раздражало: и легкий весенний ветерок, и яркое солнышко, и разноцветная радуга прекрасной галереи Чанлан, и ежеминутно меняющиеся живописные виды искусственного ландшафта. Иногда она теряла контроль над собой и тогда ее лицо передергивала гримаса страха. Да и как ей было не бояться. В памяти навечно сохранились воспоминания ее юности, когда, тридцать пять лет назад, после поражения Поднебесной от англичан и французов, императору Сяньфэну пришлось бежать из Пекина, а многочисленным его чиновникам и наложницам суждено было погибнуть, чтобы не достаться вражеским солдатам на потеху. Да и сама она тогда лишь чудом сохранила себе жизнь, а гибель была так близка… И сейчас, стоило лишь гримасе страха появиться не ее лице, все, окружавшие ее — и евнухи у жаровен с чаем и у столика с яствами, и служанки с теплыми халатами, и фрейлины, пытающиеся развеселить скабрезными историйками, все моментально отворачивались или отводили глаза — гнев ее был опасен, она могла отдать под бамбуковые палки.

Дежуря в покоях императрицы, Жун Мэй слышала старческое ее брюзжание.

— Черви, они растаскивают мою империю. Французы и англичане отрывают южные провинции, Япония захватила Ляодун… Сейчас они подобны тиграм, но если не удастся вернуть Ляодун, они превратятся в черных драконов. Тогда их полчища набросятся на Поднебесную империю и мне, как тридцать пять лет назад императору Сяньфэну, придется бежать, бросив все, и укрываться где-нибудь в жалком окраинном городишке…

Прибывший гонец доставил вконец расстроившие ее вести. Японцы требовали огромную контрибуцию, остров Формозу, Пескадорские острова и, главное, Ляодун. Ли Хунчжан сообщал, что если он будет тянуть с подписанием мирного договора, то японцы обещают возобновить военные действия.

Она потребовала карту, зло выбранила за медлительность и впилась глазами в причудливые очертания берегов Желтого моря и Чжилийского залива. Чего же следует ожидать от японцев?