И мужики гулом поддерживали его.
Заставил все же Кауров их в дождь скалу рубить — кайлами да ломами. День работали — окоченели все. В бараки вернулись поздно — мокро, печи не топлены, не согреешься и не обсушишься. Ночь дрожали от холода под одеялками волглыми, уснуть не могли. Люди трясутся, кашляют. Кириллович утром матюгами поднял, повыгонял их на работу — пошли нехотя. Еще на день в проливной дождь работать сил хватило. Но следующим утром идти мокнуть дружно отказались. Чуть ли не половина мужиков заходилась кашлем, хрипела простужено.
— Плохо работаете, недоноски, — ругался Кириллович. — Справный мужик зимой раздемшись вкалывает — пар от него валит, а вы летом обсопливились, мерзнете, кашлем исходите.
Опять явился Кауров на работу выталкивать, но Данила твердо потребовал ответить, когда он людям за работу заплатит. Три месяца, считай, прошли, ни копейки от него не получили.
— Да вы что, — еще пуще разорался Кауров, — что вы наработали? Я и за бараки плачу, кормлю вас, инструменты дал — кирки, лопата, ломы, тачки… Что, это даром все?
— Но ведь уже целых четыре версты полотна нами уложено! Сколько ты за них тысяч получил? Ну-ка, рассказывай!
— Бунтовщик, я давно за тобой приглядываю. Ты знаешь, что дорога — дело военное, государственное, ответственное, а ты его срывать надумал? Нету денег сейчас, и когда будут — неизвестно. Работайте — я расчет веду, не пропадут ваши денежки, целее будут, не пропьете хоть…
— Да, по скольку люди заработали, почему расчет не объявляешь?
Мужики вконец рассвирепели и закричали, распаляясь, и перебивая друг друга:
— Жены, дети, старики-родители дома денег ждут, а где они? Нас с места сманил, кругом обманул, почему не платишь? В Коломбо, посреди океана по твоей милости шесть человек капитан с парохода высадил, как они домой доберутся?
И уже пришли из других бараков «контрактованные» подрядчиков Скидельского, Ключевского, Журавского, Галецкого, Дунаева, Попова…
— Все они, кобели нечесаные, в одну дудку дуют, нас голодом морят, работу требуют, а деньги не платят…
Зажатый в дальнем углу разъяренными людьми, зло выкрикивающими каждый свое горе с одним общим выводом — заработанные деньги давай, Кауров затравленно озирался и, чувствуя, что страсти накалились донельзя, скоро и бить начнут, бросился к открытому окну.
Дорогу ему заступил Данила Буяный.
— Покуда деньги не выплатишь — на работу не выйдем, — и пропустил его.
Хотели мужики и за Кирилловича взяться, душу отвести и кулаки почесать, но Данила не позволил.
— Этот свой; хоть и лается, а лямку с нами тянет, из общего котла хлебает, на работу поднимает. Служака, в мать его…
К концу июля распогодилось, приморское лето в силу входило. Солнце днями припекало и, рано проснувшись, наскоро умывшись и подкрепившись, чем бог послал, дорожники группками разбредались по городу в поисках работы. Но отыскать ее удавалось очень редко, разве что в порту пароходы разгружать, но на них стали обижаться артели китайские и корейские. Впрочем, дорожникам чаще грубо отказывали, и прочь гнали работодатели: им и платить чуть ли не вдвое больше надо, чем азиатам, и наказать за строптивость требовалось. Молва о смуте на строительстве железной дороги мгновенно разлетелась по городу. Рабочие три дня уже не выходили на работу, но власти пока не вмешивались, выжидали, как подрядчики сумеют обуздать свою рать вшивую, голопузую, не кормленную.
Однако начальник строящейся дороги инженер Урсати гневался. Высокий темп был потерян, и тот запас прочности, набранный в первые разгонные дни, утрачен. Каторжники-доходяги и солдаты подневольные рвения в работе не проявляли, откровенно волынили. Им спешить было некуда. Одна надежда — вольнонаемные. Но они на своем стояли.
***
На совещании у гражданского губернатора Приморской области действительного статского советника Павленко присутствовали командир порта контр-адмирал Ермолаев, комендант крепости генерал-майор Аккерман, комендант города подполковник Пестич, начальник железнодорожных строительных батальонов полковник Экстен, инспектор тюрем Приамурского генерал-губернаторства Коморский, начальник Приморского отделения Восточносибирского жандармского управления полковник Лосев, Владивостокский полицмейстер надворный советник Петров, подрядчики Галецкий, Дунаев, Журавский, Кауров, Ключевский, Фомин, Попов, кореец Юмбо и инициатор совещания начальник строящейся Южно-Уссурийской железной дороги инженер Урсати.
— Неразумная жадность, тупая ограниченность, скотское отношение к людям, — Урсати не выбирал выражений, — привели к первому организованному выступлению рабочих в Приморской области. Казна не скупится вам платить по-божески. От вас что требуется — правильно организуйте людей и наращивайте темпы строительства. А для этого платите людям вовремя, набросьте им по копеечке. Они вам горы свернут. Неужели не понятно — им заработать надо, только за этим они в такую даль и приехали. Так дайте им их жалкую денежку, вводите расценки и сдельщину, платите регулярно — один, два раза в месяц, об остальном пусть они сами позаботятся. Что же вы делаете? Подряды получили, деньги казенные в карманы спрятали, а людей без копейки бросили. Этой красной заразе только дай появиться, потом ее не выведешь. Дорогу кто будет строить? Шесть сотен каторжан и полторы тысячи солдатушек еле ползают, едва свою пайку отрабатывают, потому что денег они не видят, и работу с них не спросишь. Им абы время шло. Только вольнонаемные могут споро работать и быстро двигаться. Немедленно выплатите людям деньги, увеличьте рацион питания, организуйте жилье по трассе, чтобы не тратить время на переходы утром и вечером. А зачинщиков стачки надо выявить и примерно наказать. И, коли уж у нас участились рабочие беспорядки, надо усилить полицейские и военные силы на строительстве дороги.
Вслед за Урсати слово взял надворный советник Петров — Владивостокский полицмейстер.
— Категорически не согласен с господином Урсати. Охрана правопорядка — это наше дело. Мы должны проводить жесткую линию. Никаких послаблений и выполнения их требований. Дай им палец — руку до плеча оттяпают. В каталажку каналий-зачинщиков, — говорил он фразами короткими, рубленными, и рукой, словно шашкой, махал, отсекая головы. — Чтобы боялись, сучьи потрохи. Дораспускались тут. А остальных с работы вышвырнуть и из крепости выслать. На их место прибегут тысячи, смирных и покладистых.
Истовый в службе жандармский начальник полковник Лосев, багровый от гнева, едва сдерживался от крика:
— Это уже не первое выступление рабочих. До вашей дороги у нас спокойно было. Сейчас же черт-те что. Двадцать восьмого июня на двадцать шестой версте именно подрядчик Журавский довел корейцев до белого каления, был ими в кровь избит, пришлось вызывать войска. Надо же так — сразу двести корейцев-строителей взбунтовались, уж на что они послушные и боязливые. И, хуже того, когда вели арестованных зачинщиков во Владивосток, на станции Подгородная им на выручку бросились русские и китайские рабочие. Что это — интернационал в действии? Этого нам не хватало. Но если то возмущение было стихийным, то продолжающаяся почти неделю стачка — уже явно организована вами, господа подрядчики. Вы привезли зараженную красной заразой голытьбу из России и своею неимоверной жадностью провоцируете их на организованные выступления. Зачинщиков и смутьянов, понятно, мы выявим, но горький опыт показывает, что причиной стачек и волнений всегда являются беззастенчивая жадность и наглость работодателей. Пока эти выступления локальны и имеют экономический характер, но коли они будут продолжаться, то ими обязательно воспользуются профессиональные смутьяны, а такие в крае имеются. Те же административно высланные Сергей Южаков, делопроизводитель Управления строительства дороги, или Николай Ремезов… И тогда стачки и забастовки приобретут политическую направленность. Этого допустить никак нельзя.
Ему, «васильковому», по цвету мундира, полковнику лишние заботы были нежелательны. На столе лежало еще незаконченное дело о побеге два года назад через Владивосток в Лондон участника «Большого процесса» Феликса Волховского. А сколько таких беглецов проследовали за границу из Сибири через Владивосток? Уж не «Красного ли Креста Народной Воли» рук это дело? Если так, то в городе притаился их агент. Не Иннокентий ли Пьянков? Он ведь тоже проходил по «Большому процессу». Может — да, а может — нет. Скорее — нет. Иннокентий Павлинович из села Никольского почти не вылазит, разве что к брату в Хабаровку. Нет, это кто-то другой, умный и дерзкий. Ведь как вон Ипполиту Мышкину побег с Кары устроили — чисто и без задоринки. Случайно с иностранного парохода сняли… Морское и военное начальство выразили готовность помочь полиции обуздать смутьянов.
