Перед столами стояли три пустых стула, и мы сообразили, что эти стулья для нас. Стулья уже неплохо, а то ведь могли предложить нам и постоять. Но со стульями было как-то цивилизованней, что ли.

– Присаживайтесь, – хмуро предложил нам Симонян. – Разговор будет непростой.

Честно говоря, на простой разговор мы и не рассчитывали, и устремились к стульям. Минута нам потребовалась, чтобы на них угнездиться. Может показаться, что это многовато, но нас никто не подгонял. Кроме того, некоторое время мы на этих стульях ерзали, будто под ними развели костер. Дождавшись тишины, Симонян открыл заседание. Коротко, но емко и убедительно он охарактеризовал присутствующих здесь жильцов пятой комнаты как злостных рецидивистов. Они (мы), возможно, думают, что их вызвали первыми, потому что номер их комнаты идет первым среди других приглашенных комнат, но они ошибаются. Первыми они вызваны потому, что они первые бяки общежития. Если в общежитии где-то что-то происходит плохое, в трех случаях из четырех это устроили они (мы). Они и сами по себе крайне опасные типы, но у них еще есть жуликоватый дружок по имени Сашка, который, ожидая почему-то в их комнате повестку в армию, приобрел здесь сомнительную славу пивного короля. С первых дней они (мы), пользуясь доверчивостью деканата, проникли в общагу, ни на минуту не прекращали своей подрывной деятельности, разлагая личным примером наименее устойчивые в психологическом отношении студенческие массы. То, во что мы превратили комнату, которая хоть и раньше никогда не была среди лучших образцов жилых помещений, но все-же считалась пригодной для жизни… «Да… о чем это я?.. Да…» То, во что мы превратили комнату, нужно прямо признать вертепом. Потому что назвать этот вертеп комнатой для проживания советского студента язык не поворачивается. Пьянство, дебоши, попрание норм студенческого общежития – это наша повседневная деятельность, которую необходимо пресечь, и как можно скорее. И не только по причинам, вышеизложенным, но и… Тут Симонян сделал мхатовскую паузу и сообщил присутствующим, что в настоящее время стоит вопрос о предоставлении 2-х комнат данного общежития 2-м молодым специалистам, закончившим наш ВУЗ и принятым на работу в качестве преподавателей. А поскольку общага не резиновая, то комнаты можно только у кого-нибудь отобрать. Лучше, если у таких, как мы.

– А вы нас ни с кем не путаете? – раздался голос Мирнова.

Тишина, наступившая вслед за этим заявлением, напугала нас самих. Все изумленно уставились на нашу троицу, словно мы перед расстрелом потребовали застраховать нас от наводнения.

– А вас можно с кем-то спутать? – холодно поинтересовался Симонян.

– Значит можно, если вы рассказываете про нас эти небылицы, – сказал Германсон. – Ясно, что в нашем отношении вы просто пользуетесь устарелыми стереотипами. Несколько недоразумений превратили нас в монстров. А на деле мы обычные студенты, не лучше, но и не хуже остальных. Кстати, насчет комнаты… Вы, вероятно давно к нам не заходили, раз пользуетесь такими клише, как «вертеп»…

– А что нам мешает зайти к ним прямо сейчас? – спросил Марк, оборачиваясь к членам студсовета. – Я полагаю, времени это займет не больше минуты.

– Марк Романович, – Симонян сверкал черными глазами. – В общежитии нет другой комнаты, в которой мы бывали бы чаще, чем у них!

– Возможно, – согласился Марк. – Но мы здесь ставим вопрос об их дальнейшем проживании в этом общежитии, давайте учитывать все факторы, в том числе и те, на которые они ссылаются. Если это обман, то через минуту разговор с ними закончим. А если нет…

– У нас просто нет времени заново обходить те комнаты, которые мы вызвали на это заседание, – упирался Симонян.

– Это плохо, – огорчился Марк. – Комнаты нужно было обязательно обойти перед заседанием. Симонян побагровел.

– Я сейчас опишу вам пятую комнату, а потом мы пойдем и сравним то, что я вам рассказал, с тем, что вы увидите. Уверяю вас, что в моем изложении комната будет гораздо привлекательнее, чем на самом деле. Значит, так. Пойдем сверху вниз. На окнах, гардинах и шторах у них висит живописная паутина, метр на метр, толщина выдержит бегемота, не знаю, что там у них за пауки, но удивляюсь, как они сами в нее не попадаются. На потолке лампочка Ильича без плафона, от грязи практически комнату не освещает. Да, еще к потолку. Он у них черный, будто эти студенты ходят не по полу, а по потолку. Как мухи. Обои у них полуободранные. Цвет обоев еще летом был бежевый, а теперь это целая палитра цветов. Так, полки, стол, шкаф и стулья они, конечно, не успели разрушить, но использование этих предметов мебели у них ориентировано не на учебные или бытовые принадлежности, а на складирование пивных бутылок. Это если вкратце…

– Насчет лампочек и плафонов, – уточнил я. – Это наша проблема?

– Лампочки подлежат замене по мере их перегорания, – Белкина сфокусировала взгляд на нашей тройке. – Плафоны закупим и, где их нет, установим.

– Я не об этом, – недовольно сказал Симонян. – Никто не заставляет вас покупать плафоны и лампочки, но следить за комнатным оборудованием вы обязаны.

– Мы ходим по кругу, – заметил Марк. – Пошли в эту легендарную комнату. Пятая, кажется.

– С вашего разрешения, я не пойду, – отказался Симонян. – А то еще скажут, что я предвзято к ним отношусь.

Марк с некоторым удивлением посмотрел на него и поднялся.

– Как знаете, – сухо сказал он. – Я думаю, что достаточно будет одного-двух членов студсовета. Ну, и я взгляну…

Ключ от нашей комнаты был у меня, поэтому я поднялся со своего стула и вышел первым в коридор. Марк и два студсоветника, имена которых моя память не сохранила, вышли следом. Бяки помельче, чем мы, томящиеся в коридоре в ожидании своей очереди, встрепенулись, увидев выходящую процессию. Встрепенулись и испуганно вытаращились на нас. Возможно, они решили, что теперь «выпинывают» из общаги по одному, и меня повели собирать манатки. А конвой – чтобы не сбежал…

Шли недолго. Что там идти? В другое крыло этажа. Открыл дверь, сам вошел первым и зажег свет. Делегаты зашли за мной и остановились у входа. Ну, а если бы не остановились, я бы их остановил, а то куда с нечищеными ботами… У нас ковровая дорожка, как в Кремле, все блестит и сверкает. Я притормозил у большого настенного зеркала, взял расческу и причесался. Потом обернулся и посмотрел на Марка. Он с удивлением разглядывал комнату, в которую, по моему разумению, не стыдно было бы заселить даже принца Уэльского, забреди он в наши края. Я дождался, когда взгляды Марка и подручных Симоняна упадут на вазу с тремя малиновыми георгинами, которую мы поставили на прикроватную тумбочку Мирнова, и дружески им улыбнулся. За этими георгинами я вчера специально ездил к Витьке, и в нашем плане психологической войны против Симоняна они должны были сыграть роль контрольного выстрела в голову. Жаль, что Симонян улизнул. – Добро пожаловать в вертеп, – радушно сказал я. Улыбка Марка несколько потускнела, хотя и не исчезла совсем.

– Я вижу, ваш руководитель студсовета общежития несколько преувеличил масштабы разрухи в этой комнате, – медленно сказал он. – Во всяком случае, я и сам бы не отказался пожить здесь тридцать лет назад. Это обои такие?

– Не совсем, – пояснил я. – Листы бумаги, выкрашенные акварелью… – Понятно, – Марк повернулся к двери и пошел обратно.

Ребята из студсовета защелкнули обратно отвисшие челюсти и уставились на меня.

– Слушай, а когда вы успели все это провернуть? – спросил один из них. – Ведь еще в пятницу тут можно было снимать фильм о последствиях ядерной войны.

– Тут какая-то путаница, – пожал плечами я. – Давно уже. Даже немного надоело, подумываем сменить интерьер.

– Угу, – пробурчал второй. – Когда припрет, и не такое провернешь… Когда мы вернулись к месту аутодафе, у Симоняна был вид человека, который только что достоверно узнал, что в нашей общаге живут пришельцы с Альфы Центавра.

…Теперь отмотаю пленку обратно к субботе. Поскольку нам и без гадалки стало ясно, что ситуация не просто подгорает, а горит, как пионерский костер, нужно было что-то предпринимать, чтобы пятую комнату не заселили другими жильцами. Мы разработали план, который принялись претворять в жизнь немедленно, ведь обратный отсчет времени был уже запущен… В плане единственным пунктом стояло создание нового облика комнаты. Вчетвером (трое плюс Сашка) мы выдраили комнату, включая паутину над гардинами, которая, как упрекнул нас Керенкер, висела там с хим-теховских времен, никого не трогала и уж точно не устраивала пьянки. Он зашел к нам за кипятильником, на что Мирнов трагическим голосом сообщил ему, что новый кипятильник исчез, но он может предложить любой из двух неисправных. Отклонив это в высшей степени любезное предложение, Керенкер уселся на мою кровать и принялся наблюдать за процессом преображения комнаты, сопровождая его своими советами, которые мы пропускали мимо ушей. Вечером в субботу мы покрасили в комнате полы, поэтому ночевали где придется, в том числе и в шестой комнате у Керенкера. Он не сильно обрадовался и даже возражал, но его возражения во внимание приняты не были. Там ночевали Андрюхи, а я на 4-м этаже в комнате, где жили ребята из нашей группы, Серега Калакин, Славка Крылов и Андрей Кудряшов. Все они разъехались по своим Вичугам, и комната досталась мне целиком. Позвал Мирнова и Германсона к себе, мол, ну его, этого нытика Керенкера, но у них там сложился преферанс, и до утра они резались в карты. В воскресенье мы переклеили обои. Вернее, вместо обоев Андрюхи предложили другой вид интерьера. Мы купили три пачки бумаги стандартного формата А-4, покрасили ее с одной стороны в красный цвет и наклеили поверх обоев. Комната сразу приобрела вид пыточного застенка, но что-то, берущее за душу, в этом было. Потом пошли в универмаг на проспекте Ленина, что напротив кинотеатра «Центральный», и купили там зеркало, гардину и два настенных коврика, один из которых повесили над моей кроватью, другой над кроватью Мирнова. Ну, а над кроватью Германсона висело окно. Сашка тоже внес лепту в комнатные обновы, он принес небольшую ковровую дорожку, которую мы расстелили на полу, когда пол высох. Благодаря ей комната сразу приобрела вид апартаментов. Это еще не все. Там же в универмаге мы разорились на репродукцию картины Шишкина «Утро в сосновом лесу» в рамке из красивого багета. Довершала новый интерьер комнаты люстра. Ну, люстра не люстра, но плафон, хоть и незатейливый, теперь висел вместо голой лампочки. Лампочка, кстати, вполне чистая была, это Симонян приврал. В ночь на понедельник ближе к полуночи мы принялись приколачивать зеркало, гардину, коврики и картины на отведенные им места. На стук прибежал Керенкер и, затравленно глядя на наш трудовой энтузиазм, простонал, что только сейчас осознал, как счастливо прожил первые 19 лет своей жизни. Потому что нас в его жизни до этого не было.