– Ну как, договорились?
В тишине от букета отделилось теплое облако и окутало Марусю.
– Вот и славно.
Ночью Маруся спала так сладко, как никогда раньше.
А утром она поцеловала розы – каждую в отдельности, и отправилась на работу.
С тех пор Маруся часто покупает себе розы сама. Ставит их на комод и беседует с ними о жизни. Розы ей теперь как подруги. Ведь с некоторых пор Маруся точно знает – они живые и с характером. Но с ними всегда можно договориться.
Хотите – верьте, хотите – проверьте,
В следующей рассказке Маруся в полной мере осознает ответственность, вытекающую из обретения ею сверхспособностей
Маруся в хамаме
У Маруси традиция. Едва переступив русско-турецкую границу, она идет в хамам снимать с себя лишнюю кожу. И если вы сейчас вздрогнули от ужаса и представили себе Марусю змееподобной гадиной, спешу вас успокоить, – Маруся, всего-навсего, делает в хамаме пилинг. Чтобы свежая на вид и на ощупь кожа могла лучше разровнять на себе солнечные лучи.
Однажды турецким банщиком назначили для Маруси воронежскую тетку, – сердитую и неповоротливую. Щедро забрызгав Марусю своим пахучим потом, тетка местами потерла ее наждачной рукавицей и не велела жаловаться.
Поэтому в следующий раз, явившись в турецкий прибрежный рай, Маруся взмолилась:
– Дайте мне с собою в баню турка! На худой конец, турчанку.
Турчанки таким почетным делом испокон веков не занимались, поэтому Марусе дали турка. Настоящего, – смуглого и кучерявого, в широких хамамных штанах и с клетчатым хамамным мешком.
Он разложил Марусю на камне, деликатно уменьшил площадь купальных трусиков и начал колдовать.
Турецкая баня – это вам не веником по попе. Это тонкая ручная работа. И если вы сейчас посмели думать о чем-то эротическом, не бывать вам более в хамаме. Ступайте в русскую парилку и занимайтесь там своими плотскими утехами. А хамам – это чудо как возвышенно!
Завершив шлифовку распаренного Марусиного тела жесткой хамамной варежкой, юноша взбил мешком большое пенное облако и окутал им Марусю с ног до головы. А Марусе стало не по себе.
«Как бы в этой пене не раствориться», – забеспокоилась она.
Ведь в Москве бывало с ней и такое (читай «Маруся и НеГагарин», сезон 1). Тогда Маруся полностью и благополучно возродилась в собственной ванне. А здесь места чужие, экзотические, – кто знает, в чьей ванне возрождаться придется. Объясняй потом, кто ты такая, и проси, чтобы выдали скорее полотенце.
Словно ёжик в тумане, окутанная пенным облаком, Маруся мало-помалу успокоилась и начала в нирвану погружаться. Сквозь туман Маруся слышала, как приглушенным голосом выводит банщик монотонные напевы. И снизошло на нее такое умиротворение, что не заметила она, как задремала.
И приснился Марусе сон.
Будто идет она по берегу моря, а вокруг – десятки кучерявых юношей с клетчатыми мешками. И каждый свое пенное облако взбивает. Облака эти в небо поднимаются и парят там, превращаясь в забавных зверушек. Маруся за одно облачко зацепилась, поднялась с ним в поднебесье и гоняется за другими пенными животными. А кучерявые юноши с полотенцами, запрокинув головы, смотрят на нее и в ладоши хлопают. И так весело сделалось Марусе, что она звонко рассмеялась. Тут же от собственного смеха и проснулась. И увидела банщика.
Он стоял над Марусей, держа в руках ковшик для обливания, и руки его подрагивали. А рядом парочка англичан да парочка французов примостились и Марусе аплодируют.
– Хэллоу! – оживленно ее приветствуют. – Бон Жур!
«Что за цирк?» – озадачилась Маруся и в ту же секунду обнаружила, что пенным облачком воспарила она над камнем на довольно приличное расстояние. Даже выше, чем обычно над своей кроватью во время утренней гимнастики.
«Придется объясняться», – поняла Маруся и потихоньку опустилась на хамамный камень.
– Я – йог, – сказала она. – Со мной такое бывает.
– Йог?
– Ну да.
– Научи, – попросил банщик, и Маруся поняла, что с объяснениями переборщила.
– В следующий раз, – пообещала она. – Я не мастер, а всего лишь ученик.
Банщик с недоверием покачал головой и принялся поливать Марусю прохладной водой из ковшика.
Расставшись с пенным облаком, Маруся ощутила себя окрыленной. Но не настолько, чтобы снова воспарять над хамамным ложем. А ровно настолько, чтобы пойти наконец к морю, окунуться в теплую волну и подставить свое обновленное тело солнцу.
В том сезоне Марусин отдых выдался необычайно занимательным.
В ресторане французы и англичане почтительно с Марусей здоровались. Некоторые для приветствия всерьез складывали ладони, прижимая их к груди. А иные и ко лбу ладони прикладывали, чем Марусю смущали чрезвычайно.
Слава о ней пошла нешуточная. И на пляже за ней пристально наблюдали. Но подняться над пляжным лежаком у Маруси так ни разу и не получилось, как она ни старалась. Уж слишком много ела она на завтрак, обед и ужин. И слишком лениво передвигалась по отелю. Даже разговаривать Марусе было неохота, – до того расслабилась она на расчудесном турецком отдыхе.
«Не разучиться бы подниматься над собственной кроватью, – переживала Маруся. – Вот вернусь в Москву и займусь йогой».
И правильно она решила. Кроме воистину благотворных навыков не помешало бы Марусе обрести реальное оправдание на случай ее неожиданных воспарений над разнообразными поверхностями.
Так-то вот, Любезный Мой Читатель. И такое бывает. Хотите верьте – хотите нет.
В следующей рассказке Марусин снобизм терпит сокрушительное поражение
Маруся на концерте
Когда Марусю спрашивают, какую музыку она любит больше всего, Маруся отвечает:
– Первый Концерт Чайковского.
Многие думают, что Маруся выпендривается.
Одним кажется, что Маруся больше всего должна любить каких-нибудь Битлз или Аббу. А другие почему-то полагают, что любить Маруся может только группу Чайф, или же группу Сплин. Находятся и такие, кто считает, что Марусе хорошо бы фанатеть от Стаса Михайлова, или, на худой конец, от Стинга. Но ни тот, ни другой категорически не владеют ни Марусиным умом, ни Марусиным сердцем. В отличие от Первого Концерта, который поглощает Марусю целиком и, поглощая, врачует ее душу и радует всё ее существо.
Однажды отправилась Маруся в концертный зал. В тот вечер давали Чайковского.
Маруся чинно уселась на отведенное ей дорогим билетом место. Согласно торжественности момента, она оделась строго и классически. Хотя и не без изюминки, – на темном Марусином пиджачке красовался большой и яркий терракотовый цветок. С этим цветком Маруся чувствовала себя чудесно – будто в розарии Ботанического сада. Такой дополнительный тонус еще никогда и никому не мешал, тем более в концертном зале, где всё возвышенно и требует букетов.
К семи зал заполнился.
Публика расселась, а рядом с Марусей место пустовало.
«Вот и хорошо, – решила Маруся, – легче будет дышать».
Однако как раз тогда, когда зал уже приступил к традиционному предконцертному прокашливанию, ряд зашевелился и принялся пропускать опоздавшего к пустующему креслу. Неловко плюхнувшись на место, солидарно со всеми откашливаясь и шумно отпыхиваясь, Марусин сосед задел ее локтем, буркнул извинения и затих.
Краем глаза Маруся соседа оглядела. Это был мужчина, не молодой и не старый, с копной гривообразно растрепанных волос и в поношенном скатавшемся свитере, – такие лет пятнадцать назад на рынке продавались.
«Физик», – определила Маруся.
Конечно, Марусе было известно, что не все физики носят скатавшиеся рыночные свитеры. Но те, кто крайне увлечен наукой и одержим мечтой совершить научное открытие, по Марусиному ощущению, только такие свитеры и носят. И никакие силы не заставят такого рода физиков расстаться с их полосатыми свалявшимися любимцами. Словно эти поперечные полоски и катышки – залог их грядущего нобелевского успеха.
