На Праздник Чистого света[21] моросил мелкий дождь, между небом и землей клочками ваты неторопливо плыли серые облака. Рано утром вслед за нарядно одетыми мужчинами и женщинами я вышла из Южных ворот города. В тот день у меня был с собой бумажный зонтик, на котором был изображен Сюй Сянь, встречающий на озере Белую Змейку[22], а гладко причесанные волосы заколоты зажимом в виде бабочки. На лице тонкий слой пудры, румяна на щеках, на переносице – мушка размером с горошину, на губах – красно-вишневая помада. Одета я была в розовую батистовую кофту и бирюзовые батистовые штаны. Иностранцы – люди скверные, но ткани у них отличные. На ногах у меня были туфли из зеленого шелка с вышитыми желтыми уточками-мандаринками и розовыми цветками лотоса. Не будут смеяться, что ноги большие? А вы посмотрите: большие ли у меня ноги? Я незаметно глянула в ртутное зеркало. Оттуда смотрела прелестная красотка с искрящимися глазами. Сама себе нравлюсь, почему же не понравлюсь всем этим мужчинам? Хотя из-за положения отца на душе кошки скребут, но, как говорит названый отец, чем горше на душе, тем больше радости должно быть на лице, нельзя, чтобы люди видели, что у тебя что-то не так. Ладно, ладно, ладно, смотрите, смотрите, смотрите, сегодня мне нужно помериться красотой с женщинами города Гаоми, доказать, что любые барышни из семей цзюйжэней, любые дочери академиков «Ханьлинь»[23] не стоят даже пальца моей ноги. Мой единственный недостаток – большие ноги, и все из-за того, что моя матушка умерла рано, и некому было бинтовать их, вот и болит душа, когда речь заходит о ногах. Мой названый отец говорит, что ему нравятся женщины с нормальными ногами, к нормальным ногам и интерес естественный. Забравшись на меня, он любит, когда я колочу его пятками по заду. Колочу, а он громко кричит:

– Ножки большие – слитки золотые, маленькие ножки – копытца да рожки…

Хотя мой родной отец в то время заклинал духов и поставил у нас на северо-востоке алтарь, готовясь встретить вооруженных немцев, и хотя мой названый отец из-за дел моего родного отца пребывал в беспокойстве и смятении, безрадостный из-за двадцати семи убиенных душ, в Гаоми все было тихо и мирно. Казалось, произошедший на северо-востоке Поднебесной кровавый инцидент не имеет к обитателям уездного города никакого отношения. Мой названый отец начальник Цянь приказал возвести на военном плацу за Южными воротами высокие качели из пяти толстых и прямых еловых бревен. Вокруг качелей собрались парни и девушки со всего города. Девушки разряжены в пух и прах, у парней косы расчесанные, гладкие и блестящие. Раздаются радостные возгласы и смех. Ко всему этому примешиваются лоточники, возглашающие:

Засахаренные фрукты, тыквы-горлянки!

Семечки, арахис!

Сложив зонтик из промасленной бумаги, я пробралась в гущу толпы, огляделась по сторонам и заметила барышню из семьи Ци, которая, по слухам, обладала литературным талантом и писала стихи. Ее сопровождали две служанки. Пышно разодетая – цветы и парча, голова в жемчугах и самоцветах – она, к сожалению, родилась с вытянутой лошадиной физиономией, этакий безбрежно-белый солончак, где растут две тощие травинки вместо обычных бровей. Я обратила внимание также на шествующую под охраной четырех служанок дочь семьи Цзи из Ханьлинь. Эта дева, как говорили, была мастерицей-рукодельницей, умела играть на цитре, флейте и других музыкальных инструментах. Но – какая жалость! – со своим крошечным носиком, маленькими глазками и ушками она походила на хитрую пучеглазую мелкую сучку. Наконец, вышедшие погулять шлюхи с Карминной улочки шли, хихикая и вихляя бедрами. Вылитая стая обезьян. Посмотрела я на всех спереди и сзади, слева и справа, выпятив грудь и задрав голову. Незрелые юноши впивались в меня глазами, разглядывая с головы до ног и с ног до головы. Разинутые темные ямы ртов, по подбородкам течет слюна. Посмеиваюсь, а в душе я была довольна! Сынки, внучата, раскройте глаза, возвращайтесь домой и смотрите свои прекрасные сны! Я сегодня и так проявила милосердие, дав вам полюбоваться на меня вдоволь. Эти детки долго стояли, как истуканы, но потом пришли в себя, взревели, будто гром грянул на ровном месте, а потом вразнобой по-дурацки загалдели:

Собачатинная Си Ши, первая в Гаоми!

Гляньте, личико что персик, талия – лоза, шея богомола, ноги журавля!

Выше пояса – захочешь помереть, ниже – страх такой, что лучше не смотреть.

Только вот у господина Цяня странный вкус, любит небожительниц с большими ногами.

Вздор не несите, у дороги попусту не болтайте, уши есть и у травы.

Донесут на вас, отволокут в управу, всыплют по сорок палок, И станет задница, как переваренная кочерыжка.

Что бы вы, мартышки мелкие, ни говорили, я сегодня сердиться не собираюсь. Что вы себе позволяете, если моему названому отцу что-то нравится?! Я пришла на качелях покачаться, а не слушать ваш вздор. На словах вы меня поносите, а в душе только и мечтаете попить моей мочи.

Качели оказались свободны: толстые сырые веревки покачивались под моросящим дождем в ожидании меня. Я отбросила зонтик – не знаю, может, его подобрали эти мартышки. Потом прыгнула вперед, как выскакивает из воды красный карп.

Двумя руками взялась за веревки, тело тоже взлетело вверх, ногами уперлась в подножку. Вот, посмотрите, детки, в чем преимущество больших ног! И громко закричала: «Раскройте глаза, сынки, сейчас я вам покажу, как нужно качаться».

Как раз в это время у качелей появилась толстая и глупая девица, не знаю, из чьей семьи, с чумазым лицом, огромной, как жернов, задницей, и ногами меньше водяного ореха. Хватает же наглости с таким-то телом лезть на качели? Вот уж поистине ящерица в нос залезла! Ни стыда ни совести. Ведь что такое качели? Качели – театр в воздухе, забираться на них значит устраивать представление, выставлять напоказ фигуру и лицо, это лодочка в бурных волнах, это ветер, поток, это бешеное раскачивание, это возможность для женщин вволю пококетничать. Почему мой названый отец приказал возвести здесь на плацу качели? Думаете, он действительно так народ любит? Тьфу! Много о себе воображаете! На самом деле эти качели он построил специально для меня, это его подарок мне на праздник. Не верите? Сами у него спросите. Вчера вечером принесла ему собачатины. После очередных «тучек с дождем»[24] он обнял меня за талию со словами: «Сердце мое, сокровище, завтра Праздник Чистого света, названый батюшка построит для тебя на плацу качели! Батюшка знает, что ты играла на сцене в амплуа женщины-воина. Вот и покажешь им свои ножки, пусть не на всю провинцию Шаньдун, так на весь уезд Гаоми ты у меня прогремишь. Пусть эти простолюдины знают, какова названая дочка у некоего Цяня, выдающаяся женщина, просто Хуа Мулань! [25] Пусть поймут, что большие ноги гораздо красивее, чем маленькие. Некий Цянь хочет изменить старые нравы и обычаи, хочет, чтобы женщины Гаоми больше не бинтовали ноги».

– Названый батюшка, – сказала я, – из-за дела моего отца у вас на душе нерадостно. Чтобы защитить его, вы взяли на себя огромный риск, а раз вы нерадостны, то и я не в настроении.

Целуя мне ноги, названый батюшка проговорил: «Красавица Мэйнян, сердце мое, я и хочу по случаю празднования изгнать мрачный настрой во всем уезде. Мертвых не воскресить, а живым еще больше нужен дух веселья! Ты плачешь, никто тебе искренне не сочувствует, большинство смеется, глядя на тебя. Если ты станешь тверже, выпрямишься, станешь пожестче, чем они, прямее, чем они, то они подчинятся тебе. Те, кто пишет строки и играет на сцене, могут написать о тебе книгу или создать о тебе спектакль. На качелях проявятся твои способности! Пройдет какое-то время, и в вашей опере маоцян наверняка появится молодая девушка Сунь Мэйнян, которая устраивает веселье на качелях!»