– Говори же, расскажи о всех казнях, которые осуществлялись начальством в народе в прежние эпохи. Только помедленнее, чтобы переводчик успевал переводить заморскому гостю.

– Как говорил вашему покорному слуге его наставник, из разрешаемых уложениями нынешней династии казней самая жестокая – «Казнь тысячи усекновений».

– Ну, это твой коронный номер. Когда ты в Тяньцзине казнил Цянь Сюнфэя, ты изобразил для нас как раз «тысячу усекновений». Штука неплохая, вот только смерть наступает слишком быстро…

При этих словах его превосходительство Юань многозначительно кивнул в мою сторону. Жена, его превосходительство Юань – большой мастер по части уловок, все он видит и слышит, а потому он не мог не знать, что Сюнфэй – мой родной младший брат. И действительно, Юань с улыбочкой уставился на меня. Улыбка напоказ, а вот взгляд колет, как жало скорпиона. И, будто припомнив, Юань меня и спросил: «Начальник уезда Гаоми, слышал я, что этот покушавшийся на меня Цянь Сюнфэй – твой двоюродный брат?»

Ох, жена, меня словно громом поразило, да холодный пот прошиб. Не зная, как быть, я рухнул на колени и стал отбивать поклоны. Вот ведь какая беда свалилась на голову твоего мужа сегодня! Мелькнула даже дерзкая мысль, что, как говорят в деревне, помрешь или жить останешься – все равно будешь лежать торчком вверх. А потому лучше уже говорить как есть, а не скрывать, чувствуя, что совесть нечиста.

– Докладываю вашему превосходительству, – сказал я, – Цянь Сюнфэй – мой родной брат, третий по старшинству, у дяди не было детей, вот он его и усыновил для продолжения рода.

Юань Шикай кивнул и продолжал:

– Да, у дракона девять детей, и все разные. Все письма, что ты ему написал, я читал, сразу чувствуется, что писал цзиньши по двум спискам, из известной семьи. Послания твои красноречивы, написаны грамотно и возвышенно! А вот письмо, которое написал тебе он, ты, наверное, и не читал. В нем он разрывает с тобой всякие отношения да ругает тебя на чем свет стоит. Ты, начальник уезда Гаоми, человек честный и неглупый, а я всегда считал, что честность и есть ум. Эх, уездный, на шапке твоей перья длинные, но птица ты невысокого полета! Вставай!

Жена, ах, жена! День сегодня выпал мне такой неудачный, то одна напасть, то другая. Наливай давай! Ну что ты мешаешь мне напиться и расслабиться?

Мы с тобой, жена, знали только, что третьего брата казнили в Тяньцзине «тысячей усекновений», но и думать не думали, что исполнителем казни мог быть этот поганец Чжао Цзя. Вот уж действительно правду говорят: с врагом непременно повстречаешься на узкой дорожке! Юань Шикай – человек дальновидный и расчетливый, на устах мед, а за пазухой нож, попасть к нему в руки, боюсь, не к добру. Пей, жена, счастье не беда, от судьбы не уйдешь, человек живет один век, травы и деревья – одну осень, уж была не была.

В общем, взгляд этого негодяя воровато скользнул по моей шее, наверное, изучал, как голова у меня крепится, прикидывал, где лучше мечом приложиться.

Его превосходительство Юань, больше не обращая на меня внимания, повернулся к Чжао Цзя:

– Кроме «тысячи усекновений», есть ли еще какие-нибудь впечатляющие казни?

– Ваше превосходительство, кроме «тысячи усекновений», самая жестокая при этой династии – «Разрубание по пояснице».

– Ты эту казнь проводил?

– Можно сказать, что да, проводил один раз.

– Тогда не спеша расскажи, чтобы генерал-губернатор Клодт послушал.

– Ваше превосходительство, – начал мерзавец, – в седьмой год правления Сяньфэна, когда вашему покорному слуге было семнадцать лет, я стал «племянником» у палачей министерства наказаний, тюрем и судебных секретарей и, повинуясь тогдашнему бабушке, наставнику вашего покорного слуги, служил я у него на подхвате как подмастерье. Пока бабушка выполнял основную работу, ваш покорный слуга помогал со стороны, прилежно обдумывая каждое движение наставника. Тогда на «Разрубание по пояснице» был осужден рабочий императорского казначейства. Этот негодяй был высокий и здоровенный, ему в открытый рот кулак засунуть было можно. Рабочие казначейства, ваше превосходительство, – все большие мастера серебро тырить. Входя в казначейство, они были обязаны раздеваться догола. И выходили оттуда, естественно, тоже голыми, но и это не останавливало их от воровства. Угадайте, ваше превосходительство, куда они прятали серебро? В задний проход.

– Как объяснить «задний проход»? – спросил желтолицый переводчик.

Его превосходительство Юань зыркнул на него:

– Очко это в заднице! А ты покороче давай!

– Есть, ваше превосходительство, ваш покорный слуга будет излагать покороче. За время правления династии Цин каждый год была недостача серебра, не знаю, сколько чиновников казначейства было безвинно казнено, но никому даже в голову не пришло, что за этим могут стоять рядовые рабочие. В каждом заведении – свои правила, в каждый дом есть свой вход. Так вот, рабочие казначейства, несмотря на скудное жалованье, понастроили себе роскошные апартаменты и большие дворы, содержали красивых жен и наложниц. И у всех у них приумножение семейного благосостояния держалось исключительно на заднем проходе. Надо сказать, задний проход – место нежное, нежелательно, чтобы даже песок туда попадал, но рабочие казначейства как-то умудрялись запихивать туда слитки по пятьдесят лянов серебра. По возвращении домой парни сандаловыми палками делали себе задний проход пошире. По форме эти палки походили на ослиное хозяйство. За много лет пользования они пропитывались кунжутным маслом, из пурпурных становились розовыми, блестящими и гладкими. Подразделяли эти палки на большие, средние и малые. Сначала в дело шли палки поменьше, затем – средние и большие. Задний проход расширяли днем и ночью, пока он не становился невероятно вместительным, прекрасным тайником для расхитителей казенного серебра. В день, когда все случилось, мордастый рабочий засунул себе в задний проход аж три слитка. На проверке при выходе из казначейства его лицо исказилось гримасой боли, и каждый шаг он делал с трудом, словно на голове у него стояла чашка воды, а в заднице застрял огроменный кусок дерьма. У чиновника казначейства зародились подозрения, вот он и пнул работника под зад. Удар был несильный, но ноги парня сразу расслабились, и из зада вывалился целый слиток серебра. Чиновник раскрыл рот от удивления, пнул его еще пару раз, и из зада выскочили еще два слитка. «Ах ты, ублюдок, – разразился бранью чиновник, – в задницу себе три моих годовых жалованья засунул!» Тут стало ясно, откуда берется богатство этих работников. А потому теперь анусы всех рабочих казначейства проверяют длинным щупом. Когда о случившемся доложили наверх, господин Сяньфэн был взбешен и повелел конфисковать все имущество рабочего, а его самого приговорить к смертной казни. Специально для него бабушке Юю велели придумать особую казнь: ввести в задний проход раскаленный докрасна железный прут. Не успел Юй даже привести казнь в действие, как людям стало известно, что чужое добро берет за ребро.

В день казни народу у Прохода на овощной рынок было море, простому люду приелись казни через отсечение головы, и перспектива повидать новую кару их вдохновляла. За приведением приговора в исполнение наблюдал его превосходительство помощник министра наказаний Сюй, а также высокопоставленный чиновник ревизионной палаты его превосходительство Сан. Все было устроено особенно торжественно. Готовясь к проведению казни, палачи полночи не спали. Бабушка самолично точил большой топор-сюаньхуа. Свояченица только умер от болезни, вот старшая тетка и вторая тетка готовили деревянную колоду, веревки и тому подобное. Я поначалу думал, что в «Разрубании по пояснице» используется меч, но бабушка сказал, что со времен основателя нашего ремесла в этой казни используется именно топор. Перед отъездом бабушка велел мне на всякий случай все-таки захватить с собой и большой меч.

Рабочего казначейства под конвоем доставили на эшафот. Этот негодяй настолько перебрал с «последними чарками», что его охватило пьяное буйство. Глаза красные, изо рта брызжет белая пена, просто бешеный бык какой-то. Плечи здоровенные, в один миг обрушивается силой в тысячу сто цзиней. Старшей тетке и второй тетке вдвоем было не справиться с ним. Когда преступник начал дебоширить, пришедшие поглазеть стали шумно выражать ему свое одобрение. И чем громче они его выражали, тем больше этот негодяй бесновался. С большим трудом удалось уложить его на колоду. Старшая тетка спереди прижимал голову, вторая тетка сзади придерживал ноги. Рабочий ничуть не успокоился, а все молотил ручищами вокруг, как цепами, пинался во все стороны своими лошадиными копытами, извивался, как змея, выгибался спиной туда-сюда, как червяк. Чиновник, ответственный за исполнение приговора, не стал ждать, пока мы разберемся с этим типом, а торопливо отдал приказ о приведении приговора в исполнение. Бабушка занес топор и с размаху яростно рубанул. Полоса белого света и легкий ветерок. Когда бабушка поднимал топор, воцарилось глубокое молчание. Как только топор опустился, зрители разразились радостными криками. Я услышал шипение и увидел, как брызнула красная струя. Лица старшей тетки и второй тетки залило горячей кровью. Вот только удар топора не разрубил рабочего напополам. Работу еще только предстояло довести до конца. В тот момент, когда бабушка опустил топор, позвоночник рабочего изогнулся в сторону, в результате чего удар пришелся на живот и прорубил его. Страдальческий вопль заглушил радостные крики. Колоду с хлюпаньем прикрыли вывалившиеся кишки. Бабушка хотел вытащить топор, но удар получился слишком сильный, и топор вошел в колоду чересчур глубоко. Бабушка лихорадочно пытался вытащить его, но, к сожалению, топорище, замаранное кровью, походило на вьюна, которого хватаешь, а он выскальзывает, и сколько усилий ни прилагай, все напрасно. Зрители возмущенно начали выкрикивать свое неодобрение. Рабочий дергал конечностями и оглушительно ревел. Я, переволновавшийся, но сметливый подмастерье, не дожидаясь бабушкиного распоряжения, шагнул вперед с большим мечом в руках, нацелился на прорубленный бабушкой разрез, сжал зубы, зажмурился и, опустив меч, рассек рабочего пополам. Тут бабушка пришел в себя, повернулся к чиновнику, ответственному за проведение казни, и громко крикнул: «Казнь завершена, прошу ваши превосходительства засвидетельствовать!» Оба их превосходительства, смертельно бледные, застыли в оцепенении. Старшая тетка со второй теткой отпустили окровавленные руки и, свесив измазанные головы долу, поднялись на ноги. Задняя половина тела рабочего корчилась в легких судорогах, где и лежала, но уже без каких-либо резких движений. А вот с верхней половиной все было исключительно плохо. Ваше превосходительство, если бы не видел собственными глазами, а только слышал рассказ об этом, то я сам не поверил бы, да и когда видел все собственными глазами, и то немного не поверил бы им, подумал бы, не вижу ли я кошмарный сон. Этот тип, вероятнее всего, в прошлом перерождении был стрекозой. Стрекоза же, потеряв нижнюю половину тела, еще может летать. Вот я и увидел, как рабочий, опираясь обеими руками, выпрямился половиной тела и стал беспорядочно скакать по эшафоту. От всей липучей крови, льющейся из кишок, и у нас промокли ноги. Лицо этого человека слепило желтизной, как листовое золото. Изо рта, который вертелся из стороны в сторону, как утлая лодчонка на волнах, слышался рев, в котором уже было не разобрать слов, и с клокотанием вырывалась кровавая пена. Поразительнее всего вела себя его косичка. Она, как хвост скорпиона, задиралась крючком, ненадолго выпрямлялась на затылке, а потом вяло свешивалась вниз. Зрители перед эшафотом замолкли, самые смелые смотрели, не отрывая глаз, а вот ваш покорный слуга прикрыл-таки глаза рукой. Были и такие, кто не выдерживал, хватался руками за горло, и их выворачивало наизнанку. Наблюдавшие за исполнением приговора чиновники, пришпоривая лошадей, умчались прочь. Мы вчетвером застыли на эшафоте, глядя, как выказывают все свои возможности верхней половинки тела рабочего казначейства. Прошло еще немного времени – достаточного на одну трубку табаку, – и он нехотя рухнул ничком. Во рту еще что-то булькало. И если закрыть руками глаза и только слушать, то можно было подумать, что это грудной ребенок гулит, напиваясь молока.