– Императрица Цыси!
Глава 2. Бахвальство Чжао Цзя
Поговаривают, Южный ковш, что на Небесах, заправляет смертью, а Северный черпает жизнь. Человек должен подчиниться воле государя ровно так же, как трава следует дуновению ветра. Сердце человека должно уподобиться железу, ведь закон и устав подобны раскаленной печи. Даже камень, сколько бы он ни был твердым, боится встречи с железным молотом (и сию истину, по возвращении домой, я познаю сполна!). Кто я? В былое время – первый палач Великой цинской империи, имя которого гремело во всех залах министерства наказаний (прислушайтесь, может еще услышите раскаты того эха). Менялись главы у ведомства казней, точь-в-точь как лошадки в вертящемся фонарике. И только я, старик Чжао, так и продолжал сидеть на своем месте и вносил посильный вклад в дела державы, умерщвляя люд (резать головы – что резать овощи, драть кожу – что чистить луковку). Не сдержать мягкому хлопку в поле яркое пламя, не скрыть снегу тела покойников на том поле. Дозвольте уж, открою вам всю душу, а вы, юнцы, послушайте и рассудите: где здесь правда?
Отрывок из маоцян «Казнь сандалового дерева», «Песнь о фонарике с лошадками»
1
Что ты выпучила глаза и уставилась на меня, моя распутная невестка? Не боишься, что они у тебя выскочат из орбит? Твой свекор действительно занимался этим ремеслом, с семнадцати лет, когда разрубил по пояснице работника казначейства, укравшего серебро государственной пробы, до шестидесяти, когда провел «Казнь тысячи усекновений» наемного убийцы, устроившего покушение на сановника Юаня. Так вот и зарабатывал на хлеб целых сорок четыре года. И чего ты еще пялишься? Таких выпученных глаз я повидал немало, таращились они по-настоящему, вы таких не видали. Во всей провинции Шаньдун нет человека, который бы видел такое. Не говоря о том, чтобы видеть, от одного рассказа об этом в штаны наложите от страха.
В десятый год правления Сяньфэна[34] старший дворцовый евнух Сяо Чунцзы, который ведал императорским ружейным арсеналом, дерзнул украсть и продать императорское семизвездное охотничье ружье. Его поднесла Сяньфэну русская императрица, и вещь это была непростая, чудесная. Позолоченный ствол, посеребренный затвор, приклад из сандалового дерева с семью инкрустированными бриллиантами размером с лущеный арахис каждый. Это ружье стреляло серебряными пулями, ими можно было сбить феникса в небе, уложить цилиня[35] на земле. Со времен сотворения мира этот дробовик единственный в своем роде, второго такого нет. Видя, что Сяньфэн целыми днями хворает и память его ослабла, евнух Сяо Чунцзы взял на себя смелость украсть семизвездное ружье и продать. Говорят, он получил за него три тысячи лянов и приобрел отцу имение. Этого негодяя черт попутал, он забыл элементарную истину, а именно, что любой, кто стал императором, – дракон, настоящий сын Неба. Настоящий сын Неба разве не затмевает умом своих современников? Разве он не отличается прозорливостью? Батюшка Сяньфэн был еще более непостижим, своими драконьими глазами он мог ясно разглядеть малую былинку. При свете дня он казался почти таким же, как все, но с наступлением темноты от него начинало исходить сияние, и ему почти не нужен был фонарь для чтения и письма. Рассказывают, что в начале зимы того года батюшка Сяньфэн вознамерился ехать за стену на облавную охоту именно с тем самым семизвездным ружьем. В полном замешательстве Сяо Чунцзы распростерся перед государем и стал нести всякие глупости. Сперва говорил, что ружье утащила белая лиса, потом, что его унес гриф. Батюшка Сяньфэн исполнился царственного гнева, велел выпустить высочайший указ о передаче Сяо Чунцзы в особый департамент по разбирательству с дворцовыми сановниками для проведения строгого допроса. В этом заведении под пытками Сяо Чунцзы признал все как есть. От ярости из глаз его величества искры сыпались, он скакал по дворцовым покоям и бранился на все лады:
– Сяо Чунцзы, так и так восемь поколений твоих предков! Вот уж смельчак! Крыса, что лижет зад кошке! Чтобы осмелиться воровать в нашем доме! Я не император буду, если не всыплю тебе по первое число!
Батюшка Сяньфэн решил выбрать особо жестокую казнь, чтобы проучить Сяо Чунцзы. Как говорится, зарезать курицу, чтобы лисам неповадно было. Государь велел департаменту наказаний представить список казней. Департамент – несколько сановников, ведающих наказаниями для евнухов, – представили ему, как меню, список наказаний из своей практики. Там, конечно, были и палочные удары, и «давление жердью»[36], и закатывание в циновку, и удушение мешком на голове, и разрывание пятеркой лошадей, и разрубание на куски, и многое прочее. Государь слушал-слушал, качая головой и приговаривая: «Так себе, не очень, какой-то старый суп и объедки, все тухлое и вонючее. Для этого случая вам нужно обратиться в министерство наказаний и пригласить для наставления кого-нибудь из тамошних умельцев». Государь дал устное распоряжение, чтобы свои варианты жестоких наказаний представили и министерство наказаний, и тюрьмы, и судебные секретари. Получив высочайший указ, тогдашний министр наказаний его превосходительство Ван в тот же вечер разыскал бабушку Юя.
Кто такой бабушка Юй? А это мой наставник. Конечно же, он мужчина. Почему «бабушка»? Так вот, слушайте, это в нашем ремесле титул такой. Во времена династии Цин при министерстве наказаний, тюрьмах и судебных секретарях всего было четыре человека в ранге палачей. Самых старших по возрасту, имеющих самый длинный послужной список, самых искусных и называли «бабушками». Остальные трое в зависимости от послужного списка и мастерства подразделяются на старшую тетку, вторую тетку и свояченицу. Когда случается страдная пора, работы много и не справляешься, можно временно нанять подручного, которых называют «племянниками». Вот я как раз с племянника и дорос до бабушки. Легко ли это было? Нет, не легко, действительно нелегко. В судебном зале министерства наказаний я целых тридцать лет был бабушкой. Министры, товарищи министров сменялись, как лошадки в фонаре[37], только я, бабушка, стоял незыблемо, как гора Тайшань. Люди презирают наше ремесло, но когда занимаешься им, начинаешь презирать всех без разбору, ровно как ты презираешь свиней и собак.
Так вот, его превосходительство министр Ван вызвал бабушку Юя и меня, твоего отца, к себе в канцелярию на беседу. Мне в тот год исполнилось двадцать лет, и меня только повысили из старших теток в бабушки. Это было против всяких правил, проявление полной благосклонности ко мне. Бабушка Юй сказал мне:
– Сяоцзя, когда наставник стал старшей теткой, ему было больше сорока, а ты, негодник, стал старшей теткой уже в двадцать. Быстро идешь вверх, прямо как июньский гаолян!
Его превосходительство Ван безо всяких обиняков сказал:
– Государь издал указ: он хочет, чтобы мы, министерство наказаний, предложили особенную казнь, чтобы проучить сановника, который украл ружье. Вы у нас специалисты, подумайте хорошенько. Нельзя не оправдать доверия государя, а тем более подорвать репутацию нашего министерства.
Бабушка Юй на минуту задумался, потом сказал:
– Ваше превосходительство, ваш покорный слуга думает, что государь досадует на этого Сяо Чунцзы прежде всего за то, что тот имеет глаза да не видит. Давайте уважим мнение нашего владыки.
– Совершенно верно, – обрадовался Ван. – Если есть какой-нибудь замечательный способ, то давай выкладывай быстрее!
– Есть одна казнь, – продолжал бабушка Юй, – называется «Засов Янь-вана», другое название ей – «Два дракона играют жемчужинами». Не знаю, подойдет ли такое наказание или нет.
– Быстро рассказывай, слушаю, – нетерпеливо сказал Ван.
