– Отпустите меня, болваны! – ругался генерал, вырываясь. – Стоять насмерть!

– Пещера! Нашел! – дико заорал Чердынцев, чуть не провалившись в глубокую скалистую расщелину. – Все сюда! Живее, ребята!

Проход в скале оказался настолько узким, что туда с трудом можно было протиснуться по одному и боком, предварительно сняв с себя верхнюю одежду и втянув живот. А вот с генералом пришлось помучиться. Его грузная, коренастая фигура ни в какую не желала пролезать внутрь, отчего Кошевар невольно ощутил укол вины из-за того, что давно не в форме. Но, стиснув зубы, мужественно терпел грубые толчки и рывки за руки своих подчиненных, которые затаскивали его во тьму пещеры под спасительные каменные своды. Последними отступили двое комитетчиков, забрасывая гранатами верещащую снаружи стаю ледяных людей, которые всего лишь защищали хозяина, прикрывая собственными телами. Шелепин и Серов, будучи практичными и дальновидными, в отличие от остальных догадались спасти не только радиостанцию и несколько батарей к ней, но и коробку с тушенкой. Собирая со снега брошенные впопыхах теплые шинели, они деловито закидывали все это добро прямо в пещеру, зорко следя за мелькающими тут и там белыми фигурами.

– Давай залезай, я прикрою! – приказал Шелепин.

Серов молча кивнул. Закинув на плечо автомат, стал яростно протискиваться между каменными шероховатыми стенами. Когда он заполз в просторный грот и обернулся к напарнику, собираясь ему помочь с вещами, то никого не увидел.

– Товарищ майор! – выкрикнул Серов и рванул вперед, но сильные руки ухватили его за шиворот и силой удержали, не давая сдвинуться с места.

Чердынцев успокаивающе похлопал его по плечу и приложил палец к губам, призывая к тишине. Серов перестал вырываться и тоже прислушался. В гроте стояла гробовая тишина, нарушаемая лишь звуками капель воды и хриплым дыханием людей. Снаружи пещеры раздался звук выстрела и дикий крик боли, заглушенный вибрирующим воплем Дабара. Еще миг – и на фоне яркого проема появилась высокая темная фигура, загородившая свет. Его алые, как кровь, глаза впились в людей, невольно ставших отползать в дальнюю часть пещеры. Дабар после небольшой паузы швырнул что-то внутрь пещеры как можно дальше. Люди шарахнулись в сторону, словно это была граната.

Серов стиснул зубы и яростно прохрипел.

– Ах ты, гнида! Клянусь, я доберусь до тебя! Ты за это заплатишь!

Он узнал в оторванной конечности руку своего друга Шелепина, по золотому кольцу на безымянном пальце – тот незадолго до этой миссии женился. Господи, что он теперь скажет его жене? Просто немыслимо! За что?

Резко вскинув к плечу автомат, Серов успел вдавить крючок АК-47, но Дабар уже растворился во тьме, на прощание метнув в Серова костяной дротик, по неудачному стечению обстоятельств угодивший тому в ногу. Новые вибрирующие вопли вдали, и снова наступила гнетущая тишина, нарушенная грязными ругательствами беснующегося Серова.

– Боже, я глазам своим не верю! Да как же так, Петр Ильич? Доколе? – Чердынцев с опаской поднял с пола руку и вопросительно обернулся к генералу за поддержкой.

С трудом поднявшись на ноги, Кошевар смахнул со лба проступившую испарину и попытался привести свою одежду в порядок, звеня орденами.

– Петр Ильич? Скажите что-нибудь!

– Что Петр Ильич? – внезапно взорвался генерал, бешеным взглядом обводя виновато опускающих глаза людей. – Что, обосрались? В штаны наложили? Никогда прежде зверолюдей не встречали? А я встречал, и не раз! На фронте! И те звери были куда опаснее и страшнее этих уродов, а мы, между прочим, еще и дрались с ними подчас голыми руками и побеждали. Куда только подевалась ваша дисциплина и храбрость? Как ветром сдуло. А еще солдаты Красной армии! Смотреть противно. Я приказал держать оборону насмерть! Почему меня никто не послушал? Если бы сохранилась дисциплина, мы бы этого отморозка уродливого по снегу раскатали, в бараний рог свернули вот так, а теперь мало того, что потеряли боевого друга и товарища, между прочим, офицера госбезопасности, так еще и эту мразь красноглазую отпустили восвояси, и ищи его теперь, как ветер в поле! Позор, товарищи офицеры! Стыдно должно быть. Я сам выйду наружу и покажу ему кузькину мать…

– Товарищ генерал! Окститесь! – разом взорвались Чердынцев и Булганин, хватая его за плечи. – Там же верная смерть! Вы умрете!

– Руки! – Кошевар сердито дернул плечами. – Убрали. Я не сумасшедший, так что вот не надо этого вашего. Вы вообще слышали, что я только что вам сказал? Мои приказы теперь не подлежат выполнению? Каждый теперь сам за себя? Не понял! Смирно! Под трибунал захотели? Смерть меня не страшит, но вот чего я больше всего не выношу, так это когда товарищи бросают своих в беде. Что с Дарсуном? На фоне всеобщей суматохи кто-нибудь догадался оказать ему помощь? Где он, кстати? Надеюсь, не оставили парня снаружи?

Оба бойца ОСНАЗ с опаской подняли руки, привлекая к себе внимание.

– Все хорошо с якутом, товарищ генерал. Сильно приложился, но жить будет, башка у него крепкая, словно из чугуна, хоть по пробуждению и будет болеть. Пусть пока поспит. Походу этот парень не спал несколько суток, если не больше. Мы осмотрели пещеру и не нашли другого выхода. Мы здесь как в ловушке. Есть горячий источник, а главное, чистой питьевой воды, правда, чуть солоноватый на вкус, вероятно, источник минеральный, но нам сгодится. В потолке есть небольшие щели естественной вытяжки, так что можно не опасаясь развести костер.

– Так займитесь этим. И проведите инвентаризацию. Я должен знать, что мы спасли из вещей и оружия, а что потеряли по вине некоторых паникеров и блудодеев.

Генерал, прихрамывая, подошел и склонился над безмятежно спящим якутом и заботливо укрыл того своей шинелью, которую ему протянул Чердынцев, чтобы шеф не замерз.

– Степан Анатольевич, голубчик, вы здесь?

Булганин с опаской подошел к нему, ожидая заслуженную взбучку.

– Да, Петр Ильич? Виноват. Поддался панике. Больше этого не допущу.

Кошевар по-отечески приобнял его за плечи и неспешно отвел в дальнюю часть пещеры, где бы они могли поговорить с глазу на глаз.

– Все понимаю. Не готовы оказались к такой петрушке. Запаниковали, с кем не бывает. Все ясно и без этих ваших слов. Только я прошу, не как подчиненного, а как друга. Впредь никакой паники, и дисциплина на первом месте! Худшее, что может произойти на войне, – это паника. Я видел, как огромные толпы наших солдат бежали без оглядки, умирали тысячами от рук немногочисленных врагов, тогда как горстка храбрецов сдерживала напор целого танкового батальона. Помоги мне навести порядок, и я это не забуду. Я уже немолод, и сердце шалит, так что, если что… ты тут будешь за главного.

– Петр Ильич!

– Помолчи, Степан! Не спорь. Я такой же человек, как и ты. Всякое может произойти, тем более с моей-то ногой. Так что ты должен иметь план в загашнике, если что. Не дай Бог, если все закончится паническим бегством и последующей за ней бойней и резней. Не допусти этого. Мы, может, и проиграли несколько битв, но эту войну мы обязаны выиграть.

– Какие будут приказания, товарищ генерал? – Булганин выпрямил спину и отдал честь.

На губах Кошевара впервые за долгое время появилась благодарная улыбка.

– Совсем другое дело, Степан Анатольевич. Вот таким вы мне нравитесь больше. А теперь о главном – как нам пережить ночь и убраться из этого проклятого места? Что с боеприпасами и продовольствием?

– Боеприпасы есть, негусто, конечно, но на один хороший бой хватит. Много потратили впустую, пока убегали, но этот Дабар, о, это что-то с чем-то. Я лично отстрелял в него целый рожок – и хоть бы хны, никакого эффекта. Что здесь на самом деле произошло? Откуда эта мерзость? Неужто заокеанские «друзья» применили бактериологическое оружие?

– Не ваша забота, – отрезал Кошевар. – Гадать об этом будем после. Не до того. Да и какая, собственно, разница, чужой он или свой?

– Вы думаете, это наших рук дело?

– Не знаю. Все может быть. Пойдемте.