Сначала Сава подумал, что это пел Учитель. Но губы Учителя не шевелились, и глаза его спокойно смотрели на Саву. Видя, что мальчик удивлён, он тихо произнёс:

— Это патефон поёт. Вот. Иди. Можешь сам завести. Завести каждый человек может…

«Неужели и я могу? — вдруг подумал Сава. — А что, если и на самом деле попробовать?»

Учитель был безусый, голубоглазый, не слишком высок. И лицо его, чуть продолговатое, белое, было совсем не злое. Наоборот, в нём было столько добра и ласки, что Саве захотелось и на самом деле подойти, чтобы самому завести говорящий и поющий ящик.

— Сможешь, сможешь. Иди, попробуй! — точно поняв его мысли, сказал Учитель.

И правда, скоро в руках мальчика запел патефон, выводя тягучие русские слова, большая часть которых была непонятна мальчику. Но ничего страшного, угрожающего в них не слышалось.

Перед шалашом горел костёр. Ярче костра горело солнце. Солнце сияло и на широкой глади реки. Река, тихая, полная света, бежала вдаль. Вдали виднелась песчаная коса. У косы, приткнувшись к песку, стояли три лёгкие калданки и большущий саранхан[7]. Чуть поодаль на вешалах сушился невод. На берегу стояло несколько небольших избушек. На крышах их росла трава. Избушки покрыты землёй. Это летние юрты… Летом человек тайги к реке тянется. На реке вся жизнь. А зимой люди уйдут в зимний паул, ближе к тайге, к урману, где глухарь и соболь, белка и лось…

Учитель достаёт из большого кожаного портфеля белый лист бумаги и карандаш. Миг — и на листке оживает река, лодки, невод, избушки с зелёными травянистыми крышами.

— Как по-мансийски будет «река»? — указывая на рисунок и на реку, спрашивает Учитель.

Сава сначала не понимает, что от него хотят. Учитель снова показывает на рисунок и на реку, объясняет пальцами, мимикой…

— «Я», — говорит наконец мальчик.

— Не «ты», а как будет звучать по-мансийски слово «река»?

— «Я», — снова отвечает мальчик. Видя, что Учитель не понимает, что «я» по-мансийски и есть «река», Сава заливается смехом. Смеётся долго, до слёз, удивляясь, что Учитель не понимает, что «я» — это не русское «я», а «река».

Смеётся и Учитель. И просит назвать по-мансийски и лодку, и невод, и дом, и собаку, которая важно прохаживается по песку…

Вдруг пролетел гусь. Он летел невысоко, совсем близко летел. Видны были не только прижатые к животу лапы его, но даже глаза. Глаза у него круглые, вытаращенные, точно застыли в диком изумлении. Он не торопясь облетел лодку и что-то пробормотал.

— Как по-мансийски звучит слово «гусь»? — спросил Учитель.

— «Лунт», — важно ответил Сава, совсем почувствовав себя равным Учителю.

Из жёлтого мелкого тальника, стоявшего наполовину в воде, вдруг поднялись утки. Казалось, им тесно в воздухе и в воде. Стаи уток кружились, плавали, неслись мимо. И у них было своё звучное мансийское имя — «вас».

— Спасибо! Ты хороший учитель. Ты мой учитель!.. А я буду твоим учителем! Договорились? — сказал русский.

На прощание он подарил Саве красивую книжку.

— Букварь! — торжественно произнёс Учитель. — Твоя первая книга. Если его одолеешь, большим человеком будешь! — Ещё он подарил листы с картинками.

Радостный прибежал домой Сава, спешил скорей показать подарки бабушке. Манси любят подарки. Радуются подаркам. Но бабушка почему-то не обрадовалась.

— Что за дух изображён на этом амулете? — увидев слона на картинке, воскликнула бабушка. — Не дух ли подземелья, не сам ли Махар[8], роющий землю у реки, требующий в жертву жизнь человека?

А увидев на цветной, разукрашенной картинке изображение змеи, она даже шарахнулась в сторону, закрыв глаза руками, ругая внука самыми грозными словами, требуя сейчас же отнести всё обратно Учителю.

Сава отнёс подарки. Вечером в избушку, где жили мальчик с бабушкой, пришёл сам Учитель. Горел огонь в чувале[9]. Собрались соседи. Они важно расселись на шкуры вокруг огня. В глазах их сквозило нетерпение, всем было интересно, о чём будет говорить Учитель.

— Я пришёл к вам учиться вашему языку. Ваш язык очень звучный. Красивый язык. Я хочу говорить на нём.

— Ёмас! Ёмас! Хорошо! — сказал Сас[10], подкладывая из кожаного кисета табаку в трубку. Он был ещё не старый. Но широкое лицо его изборождено глубокими морщинами, чёрные в завитках волосы с проседью. Густые брови над живыми, зоркими глазами. На нём длинный старинного покроя суконный армяк, подпоясанный шершавым кожаным ремнём.

На ремне у Сас-Сипаля — берестяные ножны. В ножнах — нож с костяной рукояткой. На ногах у него лёгкие, из сыромятины лосиные сапоги.

— Учить наш язык — это хорошо! Ёмас! — повторил Сас-Сипаль, глядя пронзительно на Учителя. — Только ты вот скажи: что за духи изображены на этих амулетах? — Сас кивнул на рисунки, которые взволновали не только бабушку. — Вот что, например, это такое? — спросил Сас, указывая на иллюстрацию, где была изображена улица большого города.

— Это улица города. Дома. Трамваи. Люди…

Учителю долго пришлось разъяснять, что в городе с высокими домами живут не духи, а такие же трудовые люди, как манси. Только ездят они не на оленях, а на трамваях, автобусах и живут в больших многоэтажных домах.

Собравшиеся с интересом разглядывали рисунки. Всё для них было ново: и сама улица, длинная и широкая, как река, и дома, высокие, как деревья, и большое скопление людей, трамваи, похожие на бегущие дома. И всё же Сас-Сипаль, и бабушка, и Сава, и все остальные, рассматривавшие рисунки, не могли понять, что на самом деле тут изображено, не могли себе представить раскрывшийся перед ними другой мир.

— Там, наверно, и земля не такая, и дома другие, и люди не похожи на нас? — вздохнул Сас-Сипаль, вопросительно глядя на Учителя.

— Люди такие же. Только если ваши дети будут учиться, то они и здесь создадут такую же жизнь.

На одной из картинок была изображена божья коровка. Учитель заметил, как пристально разглядывал Сава эту картинку. Он то ласкал её пальцами, то разглаживал ладонью, то просто смотрел нежно-нежно.

— Это его сестрёнка, — сказала тихо бабушка, глядя на рисунок. — Добрый дух изображён на этом амулете.

Потом повлажневшими глазами посмотрела на внука. Одна из сестрёнок его умерла. Но душа её не умерла. Она летает вот в виде красивой божьей коровки.

— Вот и я скоро умру. Тело моё положат в землю. Но не думайте, что я совсем уйду из этого мира. Буду смотреть, что ваша школа сделает с моим внуком. Не смотри, Учитель, что тело моё, дряхлое, морщинистое, так слабо, бессильно. Тело моё — лишь вместилище духа. А потом во что превращусь — тоже не скажу. Может, в камне, а может, в птице поселится моя душа. А то и в саму медведицу превращусь. Будете обижать внука грамотой — не уйдёте от моей медвежьей лапы.

Учитель не знал ещё, что, по представлениям лесных людей, всё, что окружает их, для них живое. И река живёт, и камень живёт. Как человек, он думает, дышит, развивается. У камня есть своя жизнь, свои радости и огорчения. Урал — большая гора манси — издали кажется неподвижным… Но это только кажется. На самом деле он растёт, сосна тянется к небу. Дух неба — всемогущий Торум — сердится, что Урал растёт и докучает ему, и время от времени Торум ломает скалы и вершины деревьев, слишком стремящиеся ввысь.

Вьюга, упругий ветер — это тоже дух неба. Только злой дух.

Хорошо, когда всего в меру. Тогда горы спокойны, деревья растут и ветер лишь ласкает щёки, разнося по лесам, лугам, склонам гор сладкий аромат жизни…

Хорошо посидели вечером, то пили чай, то говорили. Бабушка слушала Сас-Сипаля.

Сас-Сипаль слушал Учителя.

Учитель слушал всех. Бабушка поглядывала на него со вниманием. Огонь в чувале горел весело.

Над тайгой встало солнце. Яркое, холодное солнце зажгло на деревьях серебряный свет. Иней горел на зелёных елях, на голых ветвях берёзы и на пожелтевших травах.