Сначала духи мороза свистели только за стенками «куропачьего чума». Постепенно они стали проникать и под малицу. Потом они защекотали пальцы ног и рук. Пальцы рук Сава запихал под язык, чтобы отогреть. От этого ещё сильнее ныли пальцы ног. Его жёсткие, как у собаки, ресницы стали влажными. Сава знал, что в тайге часто находят мёртвых, замученных духами холода людей.

Сава лежал, слушал свист злых духов, думал. Никогда ему не приходило в голову столько мрачных мыслей. Вспомнил про дедушку, который утонул во время осенней рыбалки и превратился в лёд. Потом вспомнил дядю, который ушёл на охоту и не вернулся. Он представил, как дядя лежит на промёрзлой земле, грызёт снег, оглядывается, словно кого-то зовёт на помощь… Но духи холода не дают услышать людям его зов… И дядя так и замёрз, улыбаясь заледеневшими губами.

Потом проплыли мимо старик Сас, Журавль, певший новые слова под мелодию старого многострунного инструмента. Осьмар Васька с ножом в руках, грозный взгляд Железной Шапки, крики отчима на него, на Саву, когда он развязал Учителя и помог ему бежать. Отчим тогда ударил Саву хореем. Было больно. Но не от этого удара, а от ругани отчима было больно.

— Голова твоя глупая! Снять бы надо твою дурацкую голову! — кричал он.

Всё это показалось Саве таким обидным, несправедливым, что он даже застонал во сне.

Потом он вспомнил маму. Её синие, чуть раскосые глаза. Руки тёплые, ласковые. Улыбку. Мама жила будто в сказке. Редко видел её Сава. Особенно в последнее время.

Сава не знал ещё истинную тому причину. Отчим пас оленей Железной Шапки. Железная Шапка, бывший князь и владыка, скрывал своё стадо в тайге, у предгорий Урала. Он, как вор, бегал от Советской власти. А отчим, как верная собака, прислуживал ему. Мама была с ним. «Почему она с отчимом, а не со мной, с Савой?» — думал в полудрёме мальчик и опять застонал. В этот миг он и проснулся.

И только тогда он почувствовал, что вокруг темно и холодно. Открыв глаза, он увидел мрак и закричал. По всему телу началась крупная дрожь, предвестник замерзания. То ли от своего крика, то ли от страха, что от него уходит жизнь, к нему прихлынули силы.

— Сгиньте, злые духи! — крикнул он, выбираясь из «куропачьего чума», как из берлоги.

Ощупав лицо, потерев снегом щёки, помахав руками, он попрыгал на месте. Дрожь стала утихать. Блаженно раскачиваясь, воздавая должное добрым силам жизни, он удивлённо смотрел вокруг.

Пурга утихла. Безмолвно стоял лес. На небе звёзды и луна. Казалось, звёзды слегка позванивали от мороза. От луны в оранжевом круге лес казался дымчатым, призрачным. Снег, местами занёсший дорогу, загадочно мерцал. Этот мерцающий свет не пугал Саву, а наоборот, он словно звал вперёд. И Сава пошёл. Он несколько раз оступался с дороги в сугроб. Но скоро ноги стали чутко ощущать под рыхлым свежим снегом протоптанную дорогу, по которой прошло множество оленей. Мальчик шёл долго. Оленья дорога то вилась по дремучей тайге, то пересекала таёжные речки, то шла по открытому простору болот с карликовыми сосенками. Особенно тяжело было идти по болоту. Здесь путь часто преграждали снежные заносы. Но Сава шёл, шёл, шёл. Укатанный ветром снег светился лунным пламенем. Порою звезду, горевшую на горизонте, он принимал за тёплый огонь жилья. Ему хотелось дойти до очага, до человеческого тепла. И он шёл, шёл, шёл… Ему стало жарко.

Тяжело поднимал ноги — они казались деревянными. В ушах гудело и звенело. Сава ещё никогда не испытывал такой усталости. Он теперь мог думать только об одном: как бы не упасть, как бы идти дальше. Мгновения казались ему вечностью… И Сава шёл, шёл, шёл.

Вдруг безмолвный зеленоватый простор огласился собачьим лаем. И сквозь призрачный, дымчатый свет лунной ночи Сава увидел чум. Собачий лай повторился. И Сава тут же упал, потеряв сознание…

Очнувшись, мальчик увидел над собой собачью морду. Глаза собаки, глядя на него, удивлённо мигали. Но мигали не оба сразу, а поочерёдно. Нос её через равные промежутки времени уходил то вправо, то влево, а иссечённые и порванные губы трепетали и вздрагивали. Вся собачья морда передёргивалась. Несмотря на свой странный вид, собака глядела на Саву своими мигающими глазами дружелюбно. Увидев, что Сава открыл глаза, она наклонилась к нему и лизнула красным слюнявым языком по лицу. Ещё будучи без сознания, Сава ощущал что-то подобное. И теперь понял, что его привела в чувство странного вида собака. Сава, как и любой манси, любил собак. Собака для манси друг и товарищ. Она не только помогает выслеживать зверя и предупреждает человека об опасности, но и часто приходит на помощь в трудную минуту.

Увидев, что Сава упал, не дойдя до чума, она побежала к нему навстречу, стала лизать его лицо, будить, звала на помощь. И вот наконец мальчик пришёл в себя. Над собою он увидел светлое, дневное небо.

Оно казалось глубоким, холодным, как снег, на котором Сава пролежал неизвестно сколько.

Над краем поляны качались вершины деревьев. Ветерок чуть-чуть пошевеливал заснеженные ветки елей…

Придя окончательно в себя и оглядевшись вокруг, Сава издали увидел стойбище. Не чуя ног, он побежал к человеческому жилью.

На небольшой белой поляне — три чума. Около них нарты. Гружёные и пустые, они стояли в беспорядке. Три безрогие важенки бродили по поляне, раскапывая копытами снег. Снег толстым слоем покрывал нарты: видно, давно ими никто не пользовался. И следов на снегу почти не было. Над чумами не было столбиков дыма. Стойбище казалось вымершим.

Войдя в один из чумов, Сава увидел страшную картину. На заиндевелых шкурах валялись люди. Они были неподвижны и холодны, как мороженые налимы. Их лица, скорченные от ужаса, застыли, будто они безмолвно кричали.

Саве стало страшно. Он было побежал обратно по дороге, откуда пришёл. Но вовремя спохватился: в той стороне ведь никого, кроме идолов. А здесь олени, собака, которая бегала у самого дальнего чума, взвизгивая, будто приглашала мальчика туда. Сава наконец осмелился.

В самом дальнем чуме, кажется, и на самом деле теплилась ещё жизнь. Войдя в него, он заметил, как одна из шкур вдруг зашевелилась — и поползла на четвереньках. Но, сделав несколько движений, шкура остановилась. Снизу вверх на мальчика смотрели остановившиеся глаза старика Яксы. Сава сразу его узнал.

— Не подходи ко мне! Грозный дух заразы забрался в стойбище! Съел людей! — еле выговорил старик Якса.

Холодный пепел на очаге был покрыт инеем. Опрокинутый котёл смотрел ледяным взглядом остатков застывшей похлёбки. Недалеко от очага лежал труп женщины, рядом — мужчины.

— Бери оленей! Езжай скорее к людям. Зови на помощь. Дух заразы одолел нас.

Сказав это, шаман снова упал на заиндевелую шкуру. Сава взялся за дело. Без особых трудностей он поймал оленей, запряг их и поехал по натоптанной дороге, которая рано или поздно должна была привести его к человеческому жилью.

Долго ли, коротко ли бежали олени, наконец они, вытянув головы, стали к чему-то принюхиваться. Олени далеко чуют дым очага. Отдалённый лай собак говорил, что, действительно, где-то рядом было стойбище.

Обрадовавшись, Сава стал понукать оленей хореем. Наконец-то тёплое жильё, да и проголодался он изрядно…

Но вместо приветствия он вдруг услышал грозное:

— Стой!

Под деревом стоял человек с ружьём. Он целился из этого ружья прямо в подъезжающую оленью упряжку.

— Стой, или я тебя прикончу!

Сава онемел от страха, растерялся, у него не было сил даже остановить оленей.

— Кто ты будешь? — выбегая на дорогу, закричал человек с грозным оружием.

— Я… Сава! — остановив наконец упряжку, выдавил из себя мальчик.

— Откуда ты? Останавливался ли в чуме шамана Яксы?

— Да! Это его олени… Он болен. Просит помощи. Зовёт людей! — затараторил Сава, стараясь скорее передать просьбу старика.

— Ты был у мертвецов. Дух заразы сидит в тебе. Зачем ты лезешь к живым? — закричал человек с ружьём. — Иди назад! Уйди к своим мертвецам, посланец Красных духов.