— Ты постоянно удивляешь меня, Елена Сантьяго.

От комплимента меня обдает теплом, но я стараюсь не показывать этого, надеясь, что мои щеки не становятся такими розовыми, как мне кажется.

— Почему? Потому что я не плачу из-за того, что у меня останется шрам?

Левин пожимает плечами.

— Многие люди были бы расстроены.

— Ты имеешь в виду, девушки?

Он качает головой.

— Я знал нескольких приличных мужчин, которые были бы расстроены подобным шрамом. Особенно если он портил их красивые лица. Сбоку, может быть, не так сильно.

— Шрам на боку, это не так уж плохо.

Левин снова хихикает.

— Женщинам нравятся истории о войне.

— О? — Я поворачиваю к нему голову. — Сколько у тебя военных историй?

Его рот дергается.

— Много. Слишком много, чтобы сосчитать на данный момент.

— По крайней мере, ни одна из них не написана у тебя на лице.

Левин слегка поворачивается ко мне, постукивая себя по подбородку.

— Вот здесь есть один. Я просто обычно оставляю немного щетины, немного прикрываю его. К счастью, ничего такого, что нельзя было бы замаскировать.

— А где еще?

Тишина наступает мгновенно. Левин поджимает губы, и я понимаю, что зашла слишком далеко.

— Ну, я не собираюсь производить впечатление на женщин, — беспечно говорю я ему, пытаясь вернуть тон разговора к легкомысленному. — Так что, думаю, мне не повезло.

— Никогда не знаешь наверняка, — ухмыляется Левин. — Некоторым мужчинам нравятся жесткие женщины.

— Много ли таких мужчин в Бостоне?

Он вздыхает, встает и подходит ко мне, чтобы передать мне один из пакетов пайка.

— Значит, ты думаешь, что останешься в Бостоне?

Я колеблюсь, не совсем уверенная, каков будет ответ на этот вопрос.

— Я не знаю, — говорю я ему, наконец, честно. — Я не думала так далеко вперед. Но я не уверена, как я могла бы вернуться домой. Теперь мой отец не сможет организовать для меня какое-либо брачное соглашение, которого я бы хотела, не то, чтобы я обязательно полюбила бы того, с кем оказалась бы раньше, но в этом было бы больше пользы, если это имеет смысл.

Левин глубоко вздыхает, приподнимая бровь, откидывается на песок и открывает свой завтрак.

— С точки зрения того мира, в котором, я знаю, существует твоя семья, да, это имеет смысл, — говорит он наконец. — Но с точки зрения представления о тебе как о ком-то, чья единственная ценность заключается в том, какой брак ты можешь заключить, или насколько "чистой" тебя считает мужчина, который соглашается жениться на тебе, — он качает головой, последняя фраза звучит с оттенком отвращения. — Я не могу представить себе, что это имеет смысл, хотя и знаю, что так обстоят дела. Или… — он пожимает одним плечом. — Даже если я смогу понять это, я не могу с этим согласиться.

Я смотрю на него с удивлением. На самом деле мне не было интересно, что он думает по этому поводу, но, услышав, я почувствовала себя иначе, чем я ожидала.

— Как ты думаешь, мне стоит остаться в Бостоне? — Внезапно спрашиваю я, тыча пальцем в еду, которую он мне протянул, и Левин хмурится.

Он на мгновение замолкает, и я не могу не думать о том, какой он красивый. Его челюсть напряжена, отчего резкие черты его лица выделяются еще больше, а голубые глаза выделяются на фоне темных волос и щетины так, что мое сердце слегка замирает в груди.

Он ничего не сказал о прошлой ночи, и я, конечно, не собираюсь говорить, если он не скажет. Но я могу вспомнить так много вещей, которые я хотела бы, чтобы мы сделали вместе, и так много, чего я все еще хочу это сделать.

— Это не то, о чем я имею право высказывать свое мнение, — наконец говорит он, отправляя в рот кусочек. — Ты сама принимаешь решения, Елена.

Я смеюсь над этим. Я ничего не могу с собой поделать.

— Мои решения никогда не были моими, — говорю я ему категорично. — Никогда. Они всегда были чьими-то еще. Я не обязательно думаю, что это изменится только потому, что я нахожусь в другой стране или городе.

— Как ты думаешь, кто будет делать этот выбор за тебя в Бостоне? Твоя сестра? Ее муж? — Левин смотрит на меня с любопытством. — Я знаю Найла, он определенно не собирается указывать тебе, как жить.

— Я уверена, что мой отец окажет какое-то влияние. — Я одариваю его легкой, печальной улыбкой. — Но сначала мы должны туда добраться. Какие у нас есть шансы на это?

Левин смотрит на меня с испуганным выражением на лице, когда на мгновение откладывает свою еду.

— Ты говоришь довольно бодро для такого вопроса. — Он поджимает губы и слегка наклоняет голову, наблюдая за мной. — Я думал, ты будешь в худшем настроении, учитывая наши обстоятельства.

И учитывая, в каком отчаянии ты оставил меня прошлой ночью, я хочу сказать, но не делаю этого, поначалу я даже не знаю, что сказать, и проглатываю еще несколько кусочков, чувствуя, как в животе образуется комок беспокойства.

— Это не исправишь, если будешь плакать из-за этого, — говорю я ему наконец. — Прямо как шрам.

Левин медленно вдыхает, и я вижу, как он колеблется, вижу, как в его голове крутятся колесики, решая, как много мне рассказать.

— Елена…

— Просто скажи мне правду. — Я ставлю поднос с едой на стол. — Просто будь честен со мной? За последнюю неделю я видела, как подожгли мой дом, в меня стреляли, и я видела, как убивали людей. Меня держали в камере и продали с аукциона тому, кто больше заплатил, и это было неприятно, даже если самую высокую цену предложил ты. Я… — Я тяжело сглатываю, качая головой. — Я выжила в автомобильной погоне и авиакатастрофе и оказалась на этом пляже, и я почти уверена, что еще многое предстоит сделать, прежде чем я буду цела и невредима в Бостоне. Я не хочу, чтобы со мной обращались как с хрупкой личностью. Думаю, я уже доказала, что это не так.

При этих словах обе брови Левина приподнимаются, и он медленно кивает, легкая улыбка подергивается в уголках его рта.

— Я думаю, ты права насчет этого, Елена. Мне просто не нравится сообщать о новостях, которые у меня есть для тебя.

Я чувствую, как у меня сводит живот.

— Значит, все плохо.

Он медленно кивает.

— Я надеялся, что в этой сумке будет рация, которой мы могли бы воспользоваться, чтобы вызвать помощь. Это одна из причин, по которой я схватил ее, помимо надежды на еду и воду. Обычно для чего-то подобного есть какой-нибудь водонепроницаемый чехол именно по этой причине. Но не в этот раз.

Я хотела знать правду и до сих пор хочу. Но от услышанного по моим венам начинает пробегать холодок.

— Рация не работает?

Левин качает головой.

— Не после того, как все стало таким мокрым. И я не уверен, что смогу это исправить. Это не то, что я знаю, как сделать.

— Как еще нам отсюда выбраться? — Спрашиваю я, слыша, как слова вырываются немного более прерывисто, чем я предполагала. Я складываю руки вместе, прижимая их к коленям, чтобы попытаться унять дрожь.

Левин глубоко вздыхает.

— Я не уверен, что у нас получится, Елена, — наконец говорит он. — Если есть способ, я его найду. Но ты просила меня быть честным, что я и делаю. Я не знаю, есть ли из этого выход.

Проходит несколько секунд молчания, пока я пытаюсь осмыслить это, пока я пытаюсь дышать сквозь комок в горле, пока я пытаюсь придумать, что сказать. Наконец, мне удается выдавить из себя слова.

— Ты когда-нибудь раньше оказывался в подобной ситуации?

Левин смотрит на меня с любопытством.

— Выброшенный на берег? Нет, я не думаю…

— Там, где, как ты думал, ты умрешь. — Я выпаливаю это, последнее слово выходит почти как вздох, и я жалею, что не могу сдержаться. Я не хочу, чтобы он понял, как я боюсь.

Лицо Левина смягчается, и через мгновение он кивает.

— Да, — говорит он наконец. — Было дело.

— Расскажи мне об этом?

Его глаза слегка расширяются. — Я не знаю, поможет ли это, Елена…

— Ты выбрался из тех ситуаций, иначе тебя бы здесь сейчас не было. — Я тяжело сглатываю, преодолевая растущий комок в горле, который отчаянно не хочу превращать в слезы. — Так расскажи мне. Пожалуйста.