Я хочу вернуться к ней. Я хочу держать ее в своих объятиях и засыпать, ощущая ее мягкую тяжесть, прижавшуюся ко мне. Я хочу дюжину других вещей, о которых не смею думать, пойти за ней обратно в постель и дать ей все, о чем она продолжает умолять, и даже больше. Позже я буду делать вещи, с которыми мне будет трудно смириться.

Какого черта она так меня волнует? После стольких женщин, всех этих лет… Это тоже не то, о чем я могу тратить слишком много времени на размышления.

Я опускаюсь на песок и смотрю, как она уходит, а потом глядя на воду. Стеснение в моей груди не ослабевает, даже когда я оглядываюсь немного позже и вижу, что она снова свернулась калачиком на одеяле и, насколько я могу судить, спит. Она снова выглядит умиротворенной, и я провожу рукой по лицу, чувствуя усталость, которая пробирает меня до костей.

Я скучаю по тебе. Мои губы беззвучно складываются в слова, обращенные к тому, кого здесь больше нет, чтобы услышать их. Я вижу ее мысленно, ближе, чем когда-либо за долгое время, длинные светлые волосы и ярко-голубые глаза, то соотношение, которое одновременно приводило меня в бешенство и заставляло влюбляться в нее, исходящее от ее нежного лица.

До Лидии я никогда не знал, каково это быть влюбленным. Я никогда не думал, что узнаю. Я отказался от этого как от чего-то, что никогда не станет частью моей жизни. Испытать это, а затем так жестоко лишиться, это то, чего я никогда не хочу чувствовать снова.

В Елене есть что-то такое, что притягивает меня, что отвлекает так, как не было уже много лет. Не просто чувство защиты по отношению к ней или даже желание, которое я продолжаю притворяться, что не испытываю, а любопытство к ней, которому, я знаю, не следует потакать. Я думал, что прошел тот этап, когда я мог испытывать что-то подобное, особенно когда это касается кого-то настолько наивного, но я чувствую первые приступы этого. Я знаю, какой опасности это подвергло бы нас обоих. Более того, я знаю, как это может навредить ей.

Способы, которыми я мог бы причинить ей боль.

Елена очень отличается от Лидии во многих отношениях. Но есть в них что-то общее, что я вижу: упорство, храбрость, огонь, присущий Елене… Более тихий огонь, который вспыхивает, когда ей бросают вызов или угрожают, и все эти вещи так похожи на то, что заставляло меня влюбляться раньше, много лет назад.

Если я не буду осторожен, если подпущу ее слишком близко, я могу в конечном итоге снова совершить те же ошибки, на этот раз с кем-то слишком молодым, слишком невинным для того вреда, который может нанести ей мое прошлое и мое будущее. И я несу за нее ответственность. Я не могу этого забыть.

Я не могу подвести ее. Я не могу не защитить ее так, как не защитил Лидию.

От одной мысли о том, чтобы снова лечь спать рядом с ней, во мне снова бушует желание, мой наполовину твердый член болезненно прижимается к джинсам, и я стискиваю зубы. Это будет долгая ночь, если мне не удастся сбросить напряжение.

Оглядываясь еще раз на Елену, чтобы убедиться, что она все еще спит, я поворачиваюсь к ней спиной, моя рука проскальзывает в джинсы. Мне приходится сдержать стон в тот момент, когда моя рука обхватывает меня, мой сверхчувствительный член пульсирует под моей рукой мгновенно после того, как мне пришлось остановиться раньше. Я не должен думать о ней. Я закрываю глаза, пытаясь думать о чем-нибудь другом, как тогда, у Диего. Но, как и тогда, это кажется невозможным. Тогда это была мысль о ней в постели по другую сторону двери, с рукой между бедер. Теперь это слишком близкое воспоминание о том, как ее тело было так близко от моего, ее нос почти касался моего, ее теплое дыхание касалось моей щеки. Было бы так легко обладать ею. Она, блядь, этого хотела.

От меня зависит, чтобы это не зашло слишком далеко, и прямо сейчас нить моего самоконтроля, кажется, вот-вот оборвется. Моя рука сжимается вокруг члена, когда я начинаю поглаживать быстрее, отдаваясь фантазии хотя бы для того, чтобы я мог закончить это. Я так чертовски близко, и я представляю, как она выгибает мне спину, ее нога перекидывается через мою, ее жар, когда я проскальзываю в нее сзади, положив руку на ее бедро, притягивая ее к себе.

Боже, это было бы так чертовски здорово.

Я почти слышу звук ее стонов, когда я вхожу в нее, заполняя ее, моя рука скользит по ее бедру, проскальзывая между ее гладких складочек, потирая ее клитор, пока она не содрогается и не вскрикивает, жестко кончая на мой член. Это то, что подводит меня к краю, стон вырывается из моих стиснутых зубов, когда я наклоняюсь вперед на коленях, мои бедра двигаются, когда я трахаю кулаком так, как я хотел бы трахать Елену прямо сейчас, закрыв глаза, когда я представляю темную россыпь ее волос у себя на груди, когда я позволяю себе всего на секунду пофантазировать, что я кончаю в нее, а не на песчаный пляж.

Блядь. Я прогибаюсь вперед, когда по мне пробегает последняя дрожь удовольствия, мой член пульсирует в последний раз, когда последняя капля моей спермы выплескивается на песок. Затем я чувствую, как мое тело расслабляется, чувство вины следует сразу же по пятам за удовольствием.

Я должен перестать позволять себе так думать о ней. Это чертовски скользкий путь, и я это знаю. Позволять себе воображать это, путь к неспособности остановить себя от выяснения реальности, и я прожил здесь достаточно долго, чтобы знать это. По крайней мере, теперь я смогу спать рядом с ней без такой сильной эрекции, что это причиняет боль. Можно только догадываться, что я буду чувствовать, когда проснусь утром.

Когда я возвращаюсь к одеялам и ложусь рядом с ней, обвиваясь вокруг ее спины и натягивая на нас обоих верхнее одеяло, я говорю себе, что сплю рядом с ней, чтобы ей было тепло и безопасно. Что это не имеет ничего общего с желанием держать ее в своих объятиях. Но… когда я закрываю глаза, чувствуя, как ее тепло проникает в меня, чувствуя, как она немного отодвигается во сне, чтобы быть ближе, я знаю, что буду спать лучше, чем когда-либо за последние годы.

21

ЕЛЕНА

К моему большому разочарованию, я просыпаюсь в одиночестве на смятом одеяле. Левин стоит по другую сторону импровизированного костра и роется в сумке с припасами. Я сажусь, сбрасывая одеяло. Солнце взошло, и, как и предупреждал меня Левин, уже становится жарко.

При звуке того, что я сажусь, он поворачивается и смотрит в мою сторону.

— Как спалось? — Спрашивает он, вытаскивая еще два пакетика с пайком. — Как ты себя чувствуешь?

— Все болит. Как будто я спала на земле. — Я криво улыбаюсь ему. — Наверное, все бывает в первый раз.

Я вижу, как он вздрагивает при этих словах, и осознаю, что сказала, слишком поздно.

— Я думаю, что авиакатастрофа, вероятно, тоже не помогла.

При этом у меня покалывает бок, как будто от напоминания заболела зашитая рана на боку, и я тянусь к подолу рубашки, слегка оттягивая его сбоку.

— Елена — предупреждает Левин, но уже слишком поздно.

Рана проходит от нижней части ребер до бедра. Швы наложены лучше, чем я могла ожидать, но по припухшим краям я вижу, что Левин был прав, останутся шрамы. И это будет некрасиво.

— Мне жаль. — На его лице появляется выражение сожаления. — На самом деле это не тот навык, которому нас учат. Скорее, как остановить у мужчины, или у себя потерю крови, чем сделать так, чтобы это выглядело красиво.

— Выглядит не так уж плохо. — Я снова смотрю на закрытый порез. Это некрасиво, в этом нет сомнений, но швы ровнее, чем я могла бы ожидать.

Левин усмехается.

— Тебе не нужно мне лгать.

— Я имею в виду, я думаю, что кто-то другой мог бы проделать работу и похуже. Не врач, — добавляю я, легкая улыбка подергивается в уголках моих губ. — Врач, возможно, и уберег бы это от образования рубцов. Но кто-то другой, вроде тебя.

Его глаза слегка расширяются, а затем он смеется. Настоящий смех, а не сухое хихиканье, которое я слышала от него раньше. Он потирает рот рукой, плечи трясутся, пока он, наконец, не может остановиться, а затем качает головой.