– Что ж, мы дали тебе возможность принять правильное решение. Ты не воспользовалась случаем вернуть к себе расположение Отца и мужа. Знай, у Адама теперь новая жена. Её зовут Ева, и, как нам кажется, он вполне счастлив.

– Вот как?

Губы Лилит дрогнули, и она отвернулась в сторону заката. Ветер по-прежнему трепал её роскошные волосы, а она стояла, молча закрыв лицо руками.

– Что это?

– Это слёзы, – ответил Сеной и опустил голову.

Первый раз на земле плакала женщина. Он был именно таким, этот первый раз. Сколько слёз прольётся на поверхность жизни обыденно, привычно, не удивляя и не трогая? Но это будет потом. А сейчас боль и обида пришли в мир. Они селились в нём, вытесняя неокрепшую любовь и надежду на счастье. Женщина плакала, и это придавало ей силы. Теперь она знала, как жить. Это были первые слёзы на земле, но последние – Лилит.

Меня разбудил дождь. Ещё до конца не рассвело. Странный сон. Такой реальный, словно я присутствовал при этом разговоре. Последний раз цветные сны снились мне в детстве. Не знаю, что было тому причиной. Наверное, ежедневное покорение мира, желание стать достойным его признания придавали особый смысл существованию маленького разума. А сейчас? Что двигало моими взрослыми, циничными эмоциями сейчас? Наверное, сказались страсти, испытанные накануне. Подойдя к окну, я понял, что впервые в жизни мои чувства приобрели невероятную силу и особый смысл, как в детстве. У меня появилось ощущение мира, не свойственное повседневным обстоятельствам.

Я любовался дождём. Думал, что он таился сотни лет и теперь вырвался на свободу, придя тихо, без канонады и света. Каждый, кто мог ощутить на себе его тяжёлую поступь, понимал: его намерения серьёзны. Казалось, всю свою силу он стремился выплеснуть в один миг. Наверное, боялся кого-то более сильного, того, кто сможет ему в этом помешать. Ливень лупил по всему, что мог достать на пути. Это была стихия, в животной жестокости своей, а главное в бессмысленности принявшая форму безумства. Она неистовствовала, подгоняя зазевавшихся прохожих, то ослабляя натиск, то обрушиваясь стальным кулаком, вырывая из рук зонты или выворачивая наизнанку последние убежища несчастных. Ливень играл. Ему нравилась безнаказанность. Именно так в полной мере он мог проявить буйный нрав.

В серой предрассветной мгле я видел, как дождевые капли колотят в стекло. Сколько дождей случалось в моей жизни? Некоторые мог вспомнить досконально, но в основном они были обычные, серые, какими бывают незнакомые люди, встречающиеся на пути: пройдут – и через секунду забыл об их существовании. Но этот дождь был особый. Я не чувствовал, а знал это. Он пришёл, как приходят настоящие друзья: шумно, порой без предупреждения, но всегда желанно и всегда кстати…

«Сегодня в институт не пойду. Скажусь больным, – подумал я, наливая большую чашку кофе. – Моим балбесам и другого преподавателя найдут. Не пропадут без философии. Может, вообще отпуск взять?»

В гостиной было неуютно. Как-то серо и холодно. Я включил свет и взял связку ключей. Она оказалась увесистой. Раньше я этого почему-то не замечал. Вот самый новый. Вероятно, именно он стал виновником вчерашнего переполоха. Нужно в этом убедиться. С большим трудом, не без помощи зубов, мне удалось развязать ремешок.

Подойдя к дверям спальни, я начал вспоминать вчерашнее утро: «Так, встал. Нет, нет! Меня разбудил звонок телефона. Звонили с кафедры предупредить, что моя лекция переносится. Потом оделся и пошёл на кухню. Опять нет. Сначала посмотрел в окно. Погода была солнечной и в плюсе. Может, этого хватит для того, чтобы попасть во вчера?»

Я поднёс ключ к двери. Сердце опять заколотилось в бешеном ритме. Ещё была надежда, что ничего не произойдёт и я только посмеюсь над тем, как легко можно меня надуть. Потом обязательно нужно высказать почтение талантливому автору письма и забыть вчерашний день, как и любой другой в череде прочих… Но в спальне светило солнце! Я машинально обернулся назад. На кухне – дождь. Внутри всё задрожало, как и вчера. Я стоял на пороге, как в песне: «между прошлым и будущим», и это был не миг.

Шаг вперёд вновь был труден. Но я его сделал. Всё было в порядке. Комната находилась именно в том виде, в каком я её оставил вчера. Часы показывали второй час дня. «Значит, всё же не утро, – подумал я. – Нужно ещё поработать над концентрацией». Странно, но весь страх прошёл в одно мгновение именно с этим шагом в прошлое.

Я ещё немного покрутился в комнате, закрыл дверь от греха подальше и пошёл к компьютеру. Может, мне удастся откопать в интернете хоть какие-то упоминания об ордене. Часа три были потрачены впустую. Похожий герб оказался ни много ни мало у Ватикана. Обрадовало, что он был другим. Совсем не обрадовало: ключи, изображённые на нём, похожи на один из моих. Не скажу, что точные копии, но очень похожи. Тот же крест внутри зубцов, выпуклая бородка сбоку. Отличие состояло лишь в том, что на моём ключе рукоятка венчается сложным узором, а на папских регалиях – простой круг. Может, моё стремление разобраться во всех этих тайнах породило желание принять возможное за действительное? А что? Ключи от прошлого есть не только у меня, но и в Ватикане. Какой я, однако, исключительный! «Стой, раз-два! – меня посетила совершенно бредовая мысль. – А что, если наш Великий опальный магистр спрятал ключи именно в Риме? Конечно, это предположение, но если я прав, то есть хотя бы направление для поиска. Понятно, что ключи на гербе Ватикана не что иное, как символы власти на небе и земле, но если они действительно существуют, можно догадаться, откуда у них "растут ноги"».

До столицы Золотой Орды оставался один дневной переход. Францисканский монах Джованни де Плано Карпини отдыхал у костра после бешеной скачки. Почти без остановок они гнали лошадей от западных границ монгольских земель, стараясь как можно быстрее достичь Сарай-бату. Ровно год посольство папы Иннокентия IV находилось в пути. Для шестидесятитрёхлетнего монаха эта поездка была непростой. Груз ответственности тянул его через полмира в неизведанные земли. Холод, голод, смертельные опасности преследовали путешественников от самых стен Киева. Под грузом невзгод гнулся позвоночник, вытягивались жилы. Когда силы покидали тело, казалось, что всё происходит не с ними, что вся эта поездка – искусственно пристроенные к реальной жизни части историй, сошедших со страниц диковинных книг. В такие минуты хотелось лечь прямо посреди степи в тёплую, жирную пыль и остаться тут навсегда, погрузив сознание в вечный сон. Но долг упорно гнал вперёд, не давая ослабить напряжение воли. Важно было добраться до цели, через преодоление понять, что их усилия не напрасны.

Монах смотрел вдаль и видел, как солнце уходило за горизонт, готовясь затаиться в вечернем сумраке. Природа неспешно гасила и без того блёклые весенние краски, постепенно размывая очертания холмов и бегущей между ними реки. Земля и всё сущее затихало, чтобы не потерять чуткости к происходящему, потому что в темноте мир неосязаем. Невидимое пространство пугает. Оно не отражается разумом, а значит, перестаёт существовать в действительности. Как жизнь складывается из страха и всего остального, так природа состоит из мрака и того, что ему противостоит.

К костру подошли двое. Это были спутники Карпини, польский францисканец Бенедикт Поляк и бенедиктинец Фредерик Эсмонд. Брат Бенедикт присоединился к посольству в Броцлаве. Лучшего проводника и переводчика не сыскать по всей Европе. Поляк был известен своими путешествиями в различные страны, в том числе в Русию. Но главное – это знание многих языков тех народов, через чьи земли им придётся проезжать. Фредерик был пожалован ханом Картаном, когда тот понял, что знание монгольского языка Поляком оставляет желать лучшего. Уже несколько дней они находились в пути, но ещё ни разу толком не поговорили.