Эта история, как любая невыдуманная, началась задолго до моего рождения. Началась банально – с ссоры. И кто в те годы мог предположить, что обычная размолвка между соратниками сможет взорвать устои гармонично покоившегося мира? Что два дьявольски божественных мозга, умеющих извлекать из времени и пространства всё, что в них заложено, столкнувшись, высекут искру, от которой на долгие годы вспыхнет невиданное доселе противостояние? Уж я точно не предполагал, что в связи с этим буду ввергнут в пёструю карусель событий, во многом определивших мою дальнейшую жизнь. Об этом и хочу рассказать, ибо первое – это поучительно, второе – лёгкое чтиво ещё никому не вредило, и третье – тут много забавных ответов на серьёзные вопросы.

Истины ради замечу, что долго боролся с искушением не писать. Кто-то скажет: «Зря ему поддался, поскольку современная литература вполне могла это пережить». Литература – да, а я – нет! Когда стало казаться, что история начала исчезать, удаляться, покрываться мелкими капельками тумана, пришлось потрудиться записать всё как было, чтобы вновь обрести чёткость ускользающей в памяти натуры. Не рассказать друзьям или случайным собеседникам – не поверят, а именно записать, так как всё написанное так или иначе становится правдой. Не всегда сразу, но по истечении времени – точно. В этом стремлении я был похож на ту курицу со страусиным яйцом: бросить – жалко, а высидеть – задницы не хватит. И вот, поставив перед собой чашку крепкого кофе, я начинаю рассказ примерно с середины. Вы спросите, почему? Потому что это показалось мне наиболее логичным. Именно в тот момент мне отшибло память…

Сначала пришла боль. Она началась в голове и медленно опускалась вниз, поражая всё тело. Судорогой пробежал озноб. Липкий пот покрывал лицо и стекал на подушку, а зубы стучали от холода. Странное состояние. Так бывает у больного при высокой температуре, даже в жару. Но тут было прохладно, темно и тихо. Только изредка тишину нарушали капли воды, методично падавшие в жестяной барабан раковины. Удары эхом разносились в темноте и, многократно отражаясь от стен, словно молотом забивали гвозди прямо в мозг. Кожа горела так, словно тело окунули в кипяток и держали до полной готовности. Одежда прилипла к телу. Руки и ноги не двигались, но мне было всё равно. Я не пытался шевелиться. Казалось, что любое движение заставит вновь соскользнуть в небытие. А туда возвращаться хотелось меньше, чем терпеть муки непонятного происхождения. Безразличие, охватившее меня, давало время сознанию поработать. Ужасное спокойствие отодвигало боль на второй план. Она меня не привлекала. Она была не моя. Боль принадлежала телу, сознание – мне. А вместе мы были охваченным пламенем куском льда, желающим постичь тайну собственной жизни. А именно: «Где я? Кто я?» Ни много, ни мало.

Наверное, я опять впал в беспамятство. Со всех сторон зазвучали голоса:

«…Неудачный эксперимент всё равно будет продолжен. Просто они уходят к истокам, в свой каменный век, чтобы начать эволюцию сознания заново. Не очень хороший вариант реинкарнации, не правда ли?..»

«…Ты так и не понял, каким могуществом стал обладать. Это хорошо. Изначально многое будет непонятно. Скорее даже всё. Предполагаю некоторый скептицизм. Тоже неплохо. Современному человеку свойственно ошибаться чаще его предшественников…»

«…Страдания души порой страшнее мучений плоти. Ты это скоро поймёшь. Он не спросил тебя, даря жизнь, не спросит, отнимая её…»

«…Дело в том, что этот мир, где мы сейчас находимся, создал я сам. Он ограничен вот этими стенами…»

Ударил яркий свет. От неожиданности я вздрогнул и зажмурился, а когда открыл глаза, понял, что лежу на диване. Окинув взглядом комнату, не заметил ничего похожего на привычную обстановку. Боль ушла, только чесалась грудь. «Чешется – значит, заживает» – вспомнил я известную истину. Попробовал встать, но лишь взбесил диван, который громким старческим скрипом сообщил всё, что обо мне думает. На шум ниоткуда появилась девушка. Мне показалось, она материализовалась из воздуха. В моём положении не было сил даже удивиться. Я просто махнул рукой, как бы прогоняя видение. Но видение только покачало головой, не собираясь растворяться. Мало того, оно заговорило, и я разочаровался. Нет, голос был просто ангельским, просто не до ангелов сейчас.

– О! Кто к нам вернулся! – вскинула руки незнакомка и подошла ближе. – И суток не прошло.

«Суток…» – мелькнуло в голове.

– Да. Почти сутки в отключке был. Наверное, есть хочешь?

– Кофе, – неохотно согласился я.

– Кофе так кофе – послышалось уже из кухни.

Было время подумать под звон посуды.

Бывало такое после серьёзной пьянки с друзьями, но провалы в памяти ограничивались незначительным куском вечера. Сейчас другое. Настоящая амнезия, причём выборочная, точечная. Квартиру узнал – моя. Девушку – нет. Видимо, тоже моя: вон как лихо на кухне орудует. Имя своё не помню, но знаю, что преподаю в институте. Сколько мне лет – вопрос, но память о неоплаченном интернете сидит в голове.

– Знаешь? Пока ты отсутствовал, – зазвенел голос из кухни, – заходила твоя мама и записку оставила. Прочитать?

– Прочитай, – согласился я, продолжая размышлять о странностях своего положения.

«Сын, – началось чтение под звук бегущей воды. – Я понимаю, что тебе нет дела до престарелой матери, поэтому, не дождавшись звонка и не дозвонившись тебе, решила зайти сама. Навела порядок и приготовила обед. Впрочем, уверена, что ты этого не заметил. В холодильнике голубцы, пирожки и ещё всякого по мелочи. Обязательно его открой – сделай приятно маме. Кофе и сигареты – это здорово, но в твоём возрасте пора подумать о фигуре солидного человека».

– Как мило. – Девушка, улыбаясь, вышла из кухни. – Твоя мама еврейка?

– Нет. Не знаю, – вяло отозвался я. – А почему ты спрашиваешь?

– Только еврейские мамы верят не в слова, а в содержимое холодильника, – рассмеялась незнакомка, протягивая чашку дымящегося кофе. – Как твои изыскания? Так притомился, что целые сутки не реагировал на команды?

– Какие команды, – насторожился я?

– Команды твоего сотового: «Ко мне!»

Девушка ткнула указательным пальцем в сторону стола. Я повернул голову, и грудь пронзила острая боль. Видимо, я поморщился, поскольку лицо незнакомки вытянулось и стало абсолютно серьёзным.

– Болит? Где болит? Тебя избили? – причитала она, чуть не плача. – Ну-ка рассказывай, куда ты вляпался?

– Кабы знать? – криво усмехнулся я и закрыл лицо руками. – Видишь ли, я ни хрена не помню.

– Даже меня?

– Тебя особенно.

Она подняла мои руки ладонями вверх, потом разгладила линии и начала водить по ним пальцем, рисуя замысловатые узоры.

– Сейчас узнаем, что с тобой произошло. Спи.

И я вновь провалился в небытие.

«Где ты? – послышался далёкий шёпот. – Иди назад. Сейчас самое время. Именно там начало пути».

Кажется, шёл дождь…

«Опять дождь. – Я невольно поёжился. – Как же грустно идти в эту бездну воды и неуюта. Дома чай и вкусно пахнет яичницей, но там, по ту сторону мокрой стены, заветная булка хлеба – завидное дополнение к ужину. Зонт благополучно забыт на работе. Наверное, сейчас он злорадствует, хлопает… чем он там может хлопать? Самим собой. Сволочь! А чего я злюсь? Сам виноват». Холодная дождевая пыль вкупе с плохо освещённой улицей не оставляла надежды остаться сухим. Сто метров до ближайшего магазина казались непреодолимой полосой препятствий с минами луж и прицельными выстрелами брызг от колёс проезжающих автомобилей.

«Мимо. Не попал!» – прыгал я, как по болоту с кочки на кочку, уворачиваясь от фонтанов воды. Удивительно, но, вопреки ожиданиям, это меня не раздражало. Напротив, поддавшись необъяснимому азарту, я понял, что моё место здесь, на тёмной улице под проливным дождём. Странный порыв единения с городом, который сейчас оказался в опале из-за каприза погоды, заставлял остановиться и утешить вымокшего исполина, ободрить, погладить, прижать к груди. Мне знакомы чувства отверженного человека, хотя сам я таким не был. Периодами накатывали жалость к себе и ощущение великой несправедливости. Всё это таилось глубоко, было так иллюзорно, что граничило с абсурдом. В такие минуты я говорил мозгу: «Ты платишь по счетам избыточного образования. Вечные метания в крайности – удел типичного русского интеллигента». Однако за свою сентиментальность я мог поплатиться банальной простудой.