– Чё нам нужно? Серебро. Уплатите хальбронский налог, или мы заберем ваш дом. А теперь открывай, здесь дубак.

Говор у мужчины был не совсем южный, но и не такой, как у Бэйлы. Рока вспомнил, как подумал: Они угрожают нам – и затем просят погреться у нашего камина?

Пальцы его руки сжались, и он почувствовал, как в них отдается биение сердца. Он уперся в дверь ногой и всем телом, смутно сознавая, что налоги – это взятка, которую платят сельчане, дабы их не убивали городские. Насколько он знал, мать платила всегда – или, по крайности, как-то успокаивала Хальброн, и раньше их никогда не беспокоили.

– Вы служите вождю Каро?

Он не встречал Каро с того дня у зала, но знал, что тот оставался вождем, а Бэйла говорила, он хороший человек.

Голос засмеялся.

– Я служу закону. Открывай гребаную дверь, пацан! – Он снова ударил чем-то, прозвучавшим как деревянная дубинка или древко копья.

Рока знал, что открывать нельзя. Его мать предостерегала никогда не доверять «мужчинам без вождей», даже если они служат Гальдрийскому Ордену – что, видимо, и подразумевал незваный гость под «законом». И говорил этот мужчина как-то не так – будто пастух или, может, всадник из степей, в каковом случае он был еще опаснее.

Хрустел снег под полудюжиной сапог, и столько же собак скулили и рычали. За дверью – воины или, по крайней мере, взрослые мужчины, вооруженные копьями и топорами, а Рока – всего лишь уродливый мальчик с ножом. Ну ладно, уточнил он, с двумя.

Однако в такую вьюгу пришельцам не удастся легко развести огонь и, следовательно, поджечь дом. Вне всякого сомнения, им было холодно и не терпелось уйти. Прорубаться сквозь дверь или стены, стоя в снегу, будет неприятно и трудно, в особенности если Рока даст отпор, – и, вероятно, порча имущества обойдется им дорого.

То, что их прислали с таким пустяковым заданием вопреки метели, навело Року на мысль, что хозяин их бессердечен и наверняка не пользуется особенной любовью, а эти молодчики вряд ли будут верны ему пред лицом трудностей. Знал он и то, что красота Бэйлы всегда оказывала воздействие на мужчин. Им не доставит удовольствия выгнать ее вон, даже больную и безмолвную. Они знают, что ее тайный муж мертв – и, даже будь это безумием, наверняка возжелают ее благосклонности. Единственным риском была гордость главаря перед его бойцами: он не мог уйти, потерпев поражение от двери – и мальчишки с несломленным голосом.

– Бэйла больна. У нее жар и бред, потому она не отвечает. – Рока надеялся, они поймут намек: «Если вы войдете к нам, сами рискуете захворать». Когда последовала тишина, Рока расслабился. Он хочет признать это и уйти, но ему нужна помощь. Мальчик продолжил самым подобострастным, запуганным голосом, на какой был способен: – Скажи своей жрице, мы заплатим. Заплатим, как только Бэйла выздоровеет. Я клянусь в этом.

Не имевший вождя главарь хмыкнул.

– Если я вернусь, пацан, то выволоку тебя, орущего, наружу и псам скормлю. Слышь?

– Да, – ответил Рока так униженно, как только мог. – Я слышу.

Снаружи захрустел снег, мужчины свистнули, и ездовые псы залаяли, когда погонщики уселись в сани. Рока ждал у двери, сжимая нож, пока огонь в очаге не начал гаснуть, и какое-то время было слышно лишь ветер.

Он снова попробовал разбудить маму, заставить ее объяснить или сделать что-нибудь, но она только смотрела в никуда и беззвучно произносила слова, и ее сын проклинал себя за то, что незнаком с реальным миром.

Каким-то образом Рока всегда знал: они бежали на Юг, спасаясь от некоей угрозы, которой, как он теперь считал, был Гальдрийский Орден. Хальброн лежал вдали от орденских владений – почти последнее цивилизованное поселение перед бесконечной степью, полной диких лошадей и еще более диких людей и почти не тающей тундрой. Говорили, что люди жили еще дальше на Юге, в холоднейших местах на земле, в домах, высеченных изо льда. В книге рассказывалось о великанах с голубой кожей, которые спали в замерзших озерах, и древних зверях старого мира, которые бродили по ночам в поисках людской плоти. По мнению Роки, большинство этих рассказов было чепухой, но все же глубокий Юг – не место для одинокой женщины с ребенком.

Если эти мужчины теперь служили какой-то жрице в Хальброне, они должны искать защиты у вождя – или бежать. По крайней мере это было ясно.

С дрожью прислушиваясь к резким ветрам снаружи, он снова посмотрел на неподвижную фигуру матери, лежащей на мехах. Он знал: выбора у него нет.

Рока собрал свои дорожные шкуры, маску из оленьей кожи и перчатки; пристегнул к обуви широкие каплевидные дощечки, чтобы идти по снегам. Подбросил в очаг самые толстые поленья, какие у него имелись, оставил у постели Бэйлы воду и поцеловал мать на прощание. Но у двери он задержался.

Он не видел никакой причины бегства матери годы назад, кроме защиты ее ребенка, которого коснулся Носс, от богини закона – и если он покинет мать, эта угроза непременно исчезнет. Он вернулся и убрал бледные сальные волосы у нее со лба, запечатлевая в своем разуме каждую черточку ее лица, чтобы удержать навсегда. Затем встал, дернул на себя разбухшую дверь, вышел наружу и оставил безопасность позади.

Их дом постоянно терзало холодом, но оказаться на ветру – совсем другое дело. «Не бывает плохой погоды, – слышал он от матери, – только плохая одежда». Он стиснул зубы, ибо каждый шквал, казалось, врывался под слои шкур и тряс мальчика за хребет, сбивая с шага и ослепляя Року, наполняя воздух снежной крупой. Он вспомнил, как сильно ненавидел словеса.

Вначале он пытался следовать путем незваных гостей. Снегоступы не давали Роке утонуть, и он никогда в жизни не терялся, но теперь едва мог видеть. Дорожку замело, и все следы людей и псов исчезли, проглоченные девственной рябью белизны.

В его памяти хранилось расположение деревьев. Он шел от одной рощицы к другой и надеялся, что они не были вы рублены или не разрослись гуще, чем он помнил – зная, что даже малая погрешность может означать его смерть. Каждый дюйм незакрытой кожи онемел. Дыхание слоями замерзало вокруг отверстий маски, слезы на лице заледенели.

Вскоре его воображаемые братья шагали рядом с ним, ободряюще крича. «Ради Бэйлы», – сказали они, и он стиснул зубы и вытер глаза, смаргивая иней и считая шаги, дабы отвлечься от холода. Она отдала ему свою молодость, свое здоровье и свою любовь, и он не подведет ее. Ни сейчас, ни когда-либо.

Хальброн вообще-то был недалеко – во всяком случае, если двигаться по прямой. Но странствие между участками леса, куда мальчик не осмеливался войти из-за страха заплутать, и напряжение каждого шага казались вечностью. Я слишком много времени провожу взаперти, решил он, и недостаточно хожу пешком, бегаю и пробираюсь по сугробам.

Нельзя было позволять матери столько нянчиться с ним, он понимал это много лет. Он слишком полагался на капканы и знакомую местность, на красоту Бэйлы и торговлю с местными мужчинами. Скоро он всего этого лишится – рядом никого не окажется, когда он будет сам по себе, когда познает суровую реальность голода и жажды. Ему придется научиться выживать в одиночку. Возможно, все будет проще на Севере, подумал он, где лето длится долго, а зимы укрощает море. Он мог бы научиться строить дом и, возможно, найти землю где-нибудь в уединении – где-нибудь рядом с такими темными и густыми лесами, что мог бы раствориться и забыть страну пепла.

Каким-то образом эти раздумья о будущем ускорили время, и шагать стало легче. Буря покрыла льдом его лоб и ресницы, вызвала онемение бедер, ступней и кистей, но вскоре он с облегчением увидел зал Хальброна. В снегу появились дома с яркими крышами и дверьми, выкрашенными в красный и оранжевый, и он не заметил никого снаружи.

Он направился прямо в зал собраний, который никогда не видел изнутри, схватился рукой в перчатке за металлические кольца и распахнул дверь. Сотня дрожащих поселян сидели, сбившись в кружок вокруг очага, уставившись из сумрака.