Другие послушники вставали в очередь, желая уступить ему место, или приветствовать его за столами или молитвами, или «робко» предложить ему дружбу. Множились слухи о Бао, Экзархе и студентах единоборств. Непродолжительное исчезновение Кейла, его раны и жуткий красный шрам поперек лица давали всем знать: он был к этому причастен. Версии о том, что именно произошло, различались; некоторые говорили, что Кейл всего лишь агент императора и что бывший Экзарх каким-то образом прогневал Сына Неба. Но, независимо от истории, студенты сошлись во мнении: Божий Экзарх враждовал с иностранцем-посвященным, и Бог выбрал, на чьей Он стороне.

Когда Кейл почувствовал себя лучше, он вернулся к своему дереву и своим ученикам. Они приветствовали его улыбками и заняли свои места на зеленой траве, и он велел им дышать как и раньше, обрадованный тому, что некоторые практиковались в его отсутствие. Вскоре число его учеников удвоилось, затем утроилось, и ему пришлось говорить громче, дабы слышали все. Казалось, вначале это были всего лишь амбициозные коллеги-посвященные, возможно, искавшие его благосклонности, но стали добавляться парни и девушки, которых Кейл никогда не встречал, а в итоге даже учителя и младшие священники.

Его коллеги-посвященные надевали рясы, как и он, даже стали раздавать деньги беднякам через храм или напрямую. Они начали есть рыбу и потребовали, чтобы ее подавали в трапезной. Они копировали его походку и манеру тренировок. Если Кейл определенным образом прикрывал рот во время кашля, другие посвященные пытались делать так же.

Внимание сопровождало Кейла от восхода до заката: любопытные взгляды и жесты, обычно робость, но иногда смелость. Будучи принцем, он уже изведал это раньше, но никогда не считал полезным. Он всегда предпочитал скрываться, видеть в чужом интересе обузу. Но теперь он раздумывал, нередко перед тем, как заснуть по ночам: Как это можно применить во благо?

Он начал признавать: какие бы таинства ни предоставляют ему доступ к его духу, их надо постичь, даже если это опасно, так как игнорировать их означало страх и только страх. Возле своего дерева, очень аккуратно, он уплывал прочь вместе с пеплом своих сожженных мыслей и стремился к контролю. И делая так, он каждый раз обнаруживал, что это становится все легче: накал тускнел и прояснялся, нити силы разделялись и очищались.

На склоне великой Наранской горы он обнаружил, что его ждет сила, о которой он и мечтать не мог, – сила, к которой он все еще мог прикасаться лишь кончиками пальцев, и даже тогда она захлестывала его и заставляла испытывать озноб. С каждой минутой, проведенной в стремлении к этой энергии, она отталкивала Кейла все дальше от безопасного берега, все дальше от мира, полного правил, которые прежде казались ему понятными. И каким-то образом, со временем и по мере практики, он осознавал: все это лишь начало.

Спасибо тебе, Андо, что научил меня твоему Пути. Спасибо тебе, Жу, что научил меня, как я ничтожен. Ему пришлось улыбнуться. И спасибо тебе, мастер Ло, что научил меня, как по-прежнему важно «почему».

В Чаи-Ра пришла осень, и послеполуденное солнце Нандзу поднялось высоко над серыми облаками. Кейл «гулял» среди сотен студентов и еще сотен зевак, чувствуя, как их тела сливаются с хаотичными потоками неба, и знал, даже не глядя, что над всем этим простирается безграничная пустота, наполненная жизнью и смертью, ничем и всем сразу – что громадный шар клубящегося жара вдали кипит беспредельной энергией: не зверь, сраженный витязем Рупи, а огонь, горящий, чтобы распространять тепло жизни.

Бог-Солнце, подумал Кейл и улыбнулся. Вот почему твои предки научили тебя испытывать нас в холодном, темном гроте, священница. Ведь там дотянуться до этой силы сложнее.

Сперва он сосредоточился на своем дыхании, затем протянул руку и зачерпнул теплоту из воздуха, тел и земли, как практиковал на протяжении месяцев. Группа учеников перед ним стала больше, чем когда-либо раньше: новички заполонили поляну так густо, насколько мог доноситься его голос – по настоянию друзей и коллег, нашептавших, как и задумал Кейл, что сегодняшний день будет особенным. Время пришло.

Они верят, что Бог являет себя в огне. Простолюдины зовут своих Помазанников Ткачами Пламени, и я видал их дешевые фокусы.

– Товарищи по учебе.

Голос Кейла от природы звучал мягко, и было трудно гарантировать, что его услышат все, но последовавшая засим тишина растянулась от Северных врат до четырех дорожек вокруг толпы. Он сидел под своим деревом, на своем обычном месте у корней, скрестив ноги и глядя в сторону солнца. «Ты – Сам Бог? – задался он вопросом. – Его служитель? Ни то ни другое?» Он предположил, что никакой разницы нет.

Даже сейчас Кейл ощущал неизгладимое «наследство» Экзарха на своей коже – жесткие шрамы от ран, едва его не погубивших. Он задумался, существует ли такая вещь, как судьба или предначертание, или только удача привела его сюда.

Случайные прохожие оглядывались на толпу и замедляли шаг. Ученые и торговцы, студенты и мастера – всем им стало любопытно, что повергло мир в тишину.

– Священники Жу говорят, что я Помазан Богом. Они говорят, что это – доказательство.

Кейл протянул руку ладонью вверх и схватился за единственную прядь тепла. Крохотная ниточка в гобелене мира, подумал он, которая может существовать, а может и нет. Ничто, как я, как все мы – вообще ничто.

Из его ладони вырвалась одинокая струя пламени, едва не задев древесную крону, мерцая красным и оранжевым на фоне серости небес. Некоторые студенты ахнули – но большинство уже видели, как Помазанники совершали то же самое на одном из ежегодных ритуалов. Да, это было чудо, но обыденное.

– Что бы ни даровало мне эту силу, – воскликнул Кейл, – уверяю вас: это не наставления Жу, ибо я почти не знаю их!

При этих словах несколько зрителей переглянулись – по крайней мере те, кто смог заставить себя отвести взгляд от ладони, извергающей пламя.

– И есть еще больше. Гораздо больше. – Кейл закрыл глаза, и его дух вытянул свои руки высоко за его спиной. – Как бы Помазанные, Ткачи Пламени, объяснили это, мои соученики?

Яви им, Боже, или кто ты там есть, яви им со мной.

Кейл запустил пальцы в потоки ветра так высоко, как только осмелился, хватая холодную влагу, словно нечто осязаемое, и потянул. Она устремилась к нему. Собравшихся окутала темнота, когда лучи солнца утонули в серой пелене, и многие закрыли свои лица или указывали на сгущающиеся тучи.

Пошел мягкий и спокойный дождь, и крики удивления смешались со стуком воды по кирпичам. Никто не побежал в укрытие. Студенты и все остальные стояли в недоумении под этим странным ливнем, некоторые ловили капли языками или ладонями. Кейл позволил дождю изгибаться вокруг себя, чтобы в отличие от всех остаться незатронутым и сухим.

Они должны услышать меня сквозь шум. Сумеешь ли сделать и это, Боже? Изменить звук так же, как ты умеешь превращать воду в лед?

Кейл никогда не пробовал, но сейчас, охваченный энергией, по его ощущениям, способной перекраивать саму ткань мира, не видел причин для неуспеха. Он извлек крошечную, почти невидимую силу из своего горла и выбросил ее наружу, раскидав тонким слоем.

– Я не святой. Я не Бог. И я могу научить вас тому, что знаю сам, если вы будете слушать.

Вопреки его ожиданию, голос не усилился – он тихо шептал на уши всем, как будто Кейл сидел рядом и говорил с каждым в отдельности. Многие вздрагивали и озирались в замешательстве, и он жалел только, что не может объяснить. Он не ожидал понимания, или отказа от убеждений, вообще ничего. Он только знал истину, которой нужно поделиться. Он верил, нет, знал, что его мощь не какой-то особый дар, ибо и в нем самом нет ничего особенного. Пламя и лед, голос и дух – всего лишь некое удачное Просветление, общая и смешанная мудрость разных народов и предков, понимание мира и безымянных сил, которые им движут. И, по мнению Кейла, не было никаких причин, по которым ему нельзя учить других.