– Прошу меня простить. Они убили мою наставницу, я… была так напугана и сердита, я не знала, что делать, и…

– Довольно. – Эллеви ни на миг не поверила в эту внезапную почтительность, но девица хотя бы соображала достаточно, чтобы попытаться манипулировать вышестоящей. А значит, понимала, что вынуждена это делать. Эллеви подалась вперед, чтобы говорить шепотом: – Думаю, я отдам тебя гвардейцу Ордена. – Она улыбнулась для пущего эффекта. – Я приберегала одного жирного, старого беззубого кабана для такой девчонки, как ты. О, его палка, возможно, уже и не действует, но смотреть, как он отчаянно толкается о твою юную плоть, может быть весьма приятно. По крайней мере для меня.

Фальшивое смирение ученицы усохло и сжалось вокруг нее истинным страхом, ее голова опустилась еще ниже, и она уставилась себе под ноги.

Да, девочка, я могу уничтожить тебя одним-единственным словом, и тебе стоит это запомнить. Эллеви вздохнула, как будто ничто в мире не имело особой важности.

– Или ты можешь научиться слушаться и быть полезной.

Дала исправно кивнула, не поднимая головы.

– Не в этом цикле, полагаю. – Эллеви подперла рукой подбородок и откинулась в кресле, заново изучая девицу с макушки до пят. Фигурой она уже напоминала взрослую женщину – бедра и грудь, каких никогда не имела Эллеви, но которыми, казалось, просто-напросто очарованы мужчины. А еще она была крепкой на вид, почти как сельская матрона, и симпатичной, несмотря на красное пятно шрама. Он придает ей некую… свирепость, рассудила Эллеви, что наверняка делает ее еще более пригодной для мужчин Юга.

Но Эллеви решила, что эта девчонка – лесной пожар, сезонная неприятность. Она будет полыхать ярко и обжигающе, испуская темный дым, но долго не протянет и угаснет, а через год или два о ней забудут.

– Если ты поедешь с этими людьми и будешь сообщать мне всё в точности, не делая абсолютно ничего больше, тогда, возможно… – Она пожала плечами, как будто не была уверена.

Дала подняла взгляд с подобающим трепетом.

– Возможно, я могла бы обеспечить твое обучение при сменщице Кунлы, например. Но это будет означать еще два года на холоде, дитя, и я потребую уважения к правилам Ордена, когда вернешься.

Дала поклонилась и без стеснения пала на колени, и Эллеви пришла в восторг, когда поняла, что некоторые из мужчин и матрон наблюдают.

– Встань, дочь. – Она постаралась скрыть удовольствие в голосе, затем встала рядом с Далой и оглядела улыбающиеся лица в переполненном зале.

Конечно, это не тот Праздник Весны, который она ожидала, но от этого не менее интересный.

– Дети, я поздравляю вас. – Поначалу она хлопала одна, но вскоре матроны последовали ее примеру, и женщины повернулись к своим партнерам, коснулись их рук и задержали взгляды, а вожди раздулись от их внимания.

– Каждый мужчина в этом зале войдет в книгу!

Они разинули рты от ликующей гордости, и Эллеви подумала: Если мне в будущем понадобится большое войско, теперь я знаю, как его собрать.

– Вы будете названы Истребителями Ереси, – прокричала она сквозь шум, затем особо указала на молодого предводителя: – А Бирмун – Убийцей Негодяя Букаяга.

Даже более сдержанные мужи одобрительно взревели, несомненно, довольные большими наградами за столь малые усилия.

Эллеви, однако, смотрела на Далу. Смотрела, как ее лицо вспыхнуло, а глаза искали единственного мужчину, пока она хлопала в ладоши, отчаянно пытаясь сдержать слезы. Слезы, да, и гордость. Она хорошо его знает.

Эллеви припрятала эту мысль, на мгновение ощутив, будто весь мир по-прежнему танцует под ее песню, но это чувство прошло, когда ее взгляд остановился на Вальдайе. Карга сидела тише воды ниже травы, пристально и безучастно разглядывая зал, а также Далу, Бирмуна и Матриарха.

Медленно разгорающийся огонь – истинная опасность: может вообще почти не дымить, но все-таки однажды воспламенить лес. Ее кузина молча жевала деснами овсянку и ждала, и Эллеви только сейчас пожалела, что женская война не так же примитивна, как мужская, и что она не может прямо сейчас вонзить клинок в сердце противницы.

Сухой сезон. 1578 год П. П.

Заново, – сказал Оско по-нарански почти без акцента, когда меч Кейла вылетел из ослабевшей хватки и зазвенел по плитам пола.

Кейл подобрал клинок – спина заныла, – затем развернулся и сделал выпад.

Оско увернулся. Он всегда уворачивался. Его льняная мешковатая рубашка хлопала, когда он крутанулся и рубанул сверху вниз с такой силой, что деревянный клинок принца весьма-таки бесцеремонно полетел обратно на пол.

– Это могла быть твоя голова, Островитянин. Не атакуй вслепую.

Кейл вздохнул и помотал кистью. Его сбивала с толку не легкость побед Оско, а постоянные упреждения попыток принца застать врасплох. Ну, и легкость тоже, да.

– Хватит. – Он выдохнул воздух вместе с утренней порцией досады и, тряся онемелой от схватки рукой, опустился на ступеньки поблизости. Оско приподнял одну бровь, и Кейл захотел, чтобы его друг не подумал, будто гнев направлен на него.

– Я понимаю, что я… ужасен. И я признателен за помощь. Так что не волнуйся. Просто продолжай говорить мне, что я делаю не так.

Лицо мальчика никак особо не отреагировало, кроме бровей, вновь принявших свое естественное выражение сдержанной терпимости.

– Мне сообщать тебе сразу? Или делать зарубки и отчитываться в конце дня?

Кейл взглянул на него:

– На твое усмотрение.

Парень кивнул и уселся рядом: спина прямее каменной стены, ни намека на то, шутит ли он.

– Почему Асна никогда не тренируется с нами? – Кейлу еще предстояло овладеть иностранными словами, но если он не торопился, у него получалось. – И перестань использовать… странные слова, вроде «зарубки».

Оско поковырял щепки, которые начали отслаиваться от его учебного меча.

– Если я не буду использовать разные и необычные слова, ты никогда не станешь говорить как нормальный живой человек. И Асна никогда не тренируется с нами, потому что Асна не тренируется ни с кем. А быть может, и вообще.

– Что?

Оско приподнял бровь, что могло означать презрение или, возможно, интерес.

– Асна, быть может, величайший мечник в академии. Но в чем-то, столь же вероятно, наихудший. – Он окинул многозначительным взглядом лицо Кейла. – Ну, второй наихудший. Подозреваю, мы не узнаем до самого экзамена.

Кейл кивнул на это и улыбнулся, а затем не смог удержаться. Он громко рассмеялся.

Он мысленно вернулся к своему первому дню в Нандзу – Имперской Академии Нарана – когда он встретил обоих парней, которых звал теперь друзьями. Он проковылял внутрь после долгого подъема, измученный месяцами пути, и хотел только лечь и поспать в настоящей кровати. А взамен получил «официальный прием».

Один из распорядителей приветствовал его, к великому изумлению Кейла, правильным «лоа» и провел через огромные ворота из черного дерева и петляющие улочки к его комнате в общаге для иностранцев. Он вручил Кейлу студенческий халат и подождал, пока тот переоденется, затем устроил экскурсию по высокогорному городку, из которой Кейл почти ничего не запомнил, закончившуюся тем, что мужик назвал трапезной.

Принца обдало жаркой волной запахов, затем он увидел сотни студентов, набившихся за длинные деревянные столы, расставленные рядами. Мрачные повара в униформе сливали объедки в чугунные бадьи, а парни и девушки поглощали еду ложками, совсем как новобранцы флота. Распорядителей он тут не увидел.

Сопровождающий провел его к рядам похлебок, овощей в соусе и загадочных разновидностей мяса, объясняя, как называется каждое из кушаний. Кейл не запомнил ни этого, ни даже имени мужчины. Затем он проследовал к одному из столов и плюхнулся за него, заметив из-под полуприкрытых век, что сиденья заполнены мальчиками, чьи оттенки кожи различались от кремового до чернильно-черного, и все глазели на него.