— Звучит так, будто он был потрясающим.

— Он умер через год после Бриэллы, — его лицо смягчается. — Но в ту ночь, когда я сказал ему, что она беременна, он выудил это кольцо из сундука в шкафу. Он дал его мне, чтобы я передал ей.

Это то, что сделал бы и мой собственный дедушка.

— Это особенное кольцо.

— Я ношу его в кармане почти каждый день, — Николас ерзает на стуле, когда рукой ныряет в передний карман брюк. — Это напоминание о них обоих.

Я опускаю взгляд на потускневшее кольцо в его ладони. Большинство людей не увидели бы в этом красоты, но я вижу. Для Николаса оно олицетворяет как любовь, так и потерю.

— Ты дорожишь этим.

— Ценой своей жизни, — он сжимает ладонь в кулак. — Мне не терпелось отдать его, поэтому я пошел к ней домой.

Я тяжело сглотнула.

— Что случилось?

Он тяжело выдыхает.

— Входная дверь была не заперта. Я позвал, но никто не ответил, и я вошел.

Я хочу остановить его, потому что не могу представить себе весь ужас того, чему он, должно быть, стал свидетелем в том доме.

— Ты был там, когда он…

— Нет, — он слегка качает головой. — Я услышал шаги на верхнем этаже, поэтому поднялся по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз. Я видел, как ее сестра упала в обморок с телефоном в руке.

— Что насчет Бриэллы?

Он смотрит через мое плечо туда, где, должно быть, находится Ширли.

— Я зашел в ее комнату. Она уже была мертва.

— Мне так жаль, — слезы наворачиваются у меня на глаза.

— Я увидел записку в ее руке.

Боже. О, Боже.

— Я взял ее, София, — он опирается локтями на стол. — Я взял ее у нее из рук и, услышав приближающийся вой сирен, ушел. Я, бл*ть, оставил ее и нашего ребенка там, на этой кровати, совсем одних.

— Мне нужно, чтобы ты кое-что поняла, — рукой он касается моей шеи, когда помогает мне надеть пальто. — Я не планировал рассказывать тебе ничего из этого сегодня вечером. Это просто вырвалось наружу.

Я в этом не сомневалась. Это было грубо и непродуманно. Тот факт, что его руки все еще дрожат, является доказательством этого.

— Я знаю, Николас.

— Никто, кроме тебя, не знает, что я был в доме.

— Ты не сказал своим родителям или полиции? — я бросаю взгляд на Ширли. Бар закрыт, и она ждет, пока мы вдвоем уйдем, прежде чем она закроется. Я вижу нетерпение на ее лице.

— Никому, — он застегивает пиджак. — Тогда я был в шоке. К тому времени, когда я смог сформулировать связную мысль, я не хотел бередить рану.

— Значит ты все это время носил все в себе? — я не могу не испытывать сочувствия по этому поводу. Одно дело потерять того, кого любишь. Совсем другое — быть свидетелем безжизненного тела любимого человека и последствий убийства такого масштаба.

— Я ходил на терапию после колледжа. Там я кое с чем разобрался. Мое писательство помогло.

Он пишет о смерти. Теперь для меня это имеет больше смысла.

— Я не могу представить, чтобы мне пришлось пройти через что-то подобное.

— Это в корне меняет человека, — Николас берет со стола мой клатч и протягивает его мне. — Ты должен бороться, чтобы снова обрести себя.

Он сражался. А сейчас здесь, обнажает себя передо мной.

— Ты дала мне больше тридцати минут, — Николас берет меня за руку и проводит пальцами вверх по запястью к краю моих часов. — Спасибо тебе за это.

Мои внутренности трепещут. Не могу сказать, из-за дешевого вина это или из-за его прикосновений.

— Не за что.

— Могу я получить еще тридцать минут как-нибудь в этом году?

Я пытаюсь сдержать улыбку, но это бесполезно.

— Думаю, могу вписать тебя в расписание в понедельник вечером.

— В понедельник, то есть через три дня? — он удивленно приподнимает брови. — Ты серьезно?

— Встретимся здесь в семь вечера в понедельник.

— Я буду здесь в шесть.

Я смеюсь.

— Ты нетерпелив.

— Ты чертовски права, — он подносит мою руку к своим губам, нежно целуя мою ладонь. — Я увижусь с самой невероятной женщиной в мире в понедельник в семь. Жизнь не может стать еще лучше, чем сейчас.

София

— Ты думаешь, прощение — это добродетельность, Денс?

Она замирает на месте.

— Думаю, да. А что?

Я смотрю на стену детской, над которой она работала для малыша Фири. Сегодня Кейденс покрасила ее в бледно-голубой цвет. На прошлой неделе она говорила, что будет зеленый.

— Вчера вечером я разговаривала с Николасом. Он через многое прошел в своей жизни. И я постоянно думаю о том, чтобы простить его.

— Ты уже простила его несколько недель назад, София, — подруга носком туфли отодвигает закрытую банку с краской. — Ты была напугана. Это совсем не то же самое, что непрощение.

Она права. Я действительно простила его, даже если не была готова признаться в этом самой себе. Я знаю, что он выплюнул эти слова, потому что был зол. Однако это не оправдывает тот факт, что он решил это сделать.

— Что, если я дам ему шанс, и когда вдруг что-то пойдет не так он снова в этом обвинит меня?

— Ты скажешь ему, чтобы он заткнулся к чертовой матери и подумал о том, что он говорит, — ей удается выдавить полуулыбку. — Прежде чем это произойдет, ты поговоришь с ним о том, что он заставил тебя почувствовать, когда обвинил в краже его рукописи. Если он выслушает и поймет, у вас двоих есть шанс. Если он просто хочет замять это дело и забыть о том, что это когда-либо происходило, тебе нужно дважды подумать, прежде чем снова связываться с ним.

Ее слова — моя правда. Я думало о том же самом с тех пор, как поговорила с ним в баре.

— Я встречаюсь с ним, чтобы выпить в понедельник вечером.

Она потирает свой растущий живот сквозь розовую толстовку, которая на ней надета.

— Ты была сама не своя с тех пор, как вы расстались.

— Ничего подобного, — перечу я.

— О да, так и есть, — настаивает она, откидывая волосы за плечи. — Ты чувствовала себя с ним в безопасности, а он украл это у тебя.

Я не отвечаю. Не могу. Кейденс права.

— Я знаю, тебе трудно доверять мужчине, — она подходит к теме со знанием дела и состраданием. — Ты теряешь бдительность рядом с ним. А потом он раз и все портит.

Я улыбаюсь.

— О, он по-королевски облажался.

— Кто бы мог подумать, что автор, удостоенный наградами, может быть таким тупицей?

— Скажи мне, что я не идиотка, раз даже рассматриваю возможность принять его обратно, — я вздыхаю.

Она кладет обе руки мне на плечи.

— Если он тебе небезразличен, и ты веришь, что он искренне сожалеет о случившемся, я думаю, ты можешь смело следовать зову своего сердца.

— Как ты стала такой умной?

— Не такая уж я и умная, — отшучивается подруга. — Я знаю, что отношения не всегда бывают гладкими. Мы все совершаем ошибки. Николас так и сделал. Ты тоже это сделаешь. То, как вы справляетесь с этими ошибками, определяет, кто вы есть как пара и как личности.

— Умная, — я вздергиваю подбородок. — Я все равно говорю, что ты умная.

— Должно быть, так и есть. Я наконец-то выбрала идеальный цвет краски для детской комнаты моего маленького мальчика.

— Сегодня белое или красное, София? — Ширли держит по бутылке вина в каждой руке.

— Сегодня красное, — я улыбаюсь ей. Она обняла меня, когда я вошла в «Бартлетт». Николас уже ждал меня за тем же столиком, за которым мы сидели на прошлой неделе.

Она наполовину наполняет мой пустой бокал.

— Я бы посоветовала тебе что-нибудь попробовать, но мое заведение другого формата. Вы пьете то, что я подаю, и беру за это справедливую цену.

— Договорились, — я подмигиваю ей. — Все равно платит Николас.

— В таком случае, мне следовало открыть все самое дорогое.

Николас смеется.

— Мы оставим это на другой вечер.

— Поступай как знаешь, Ники, — она снова поворачивается ко мне. — Могу я принести тебе что-нибудь поесть? Я готовлю отвратительный сэндвич с ветчиной.