– Ты так считаешь, но людям свойственно ошибаться. Знаешь, что я вижу? Я вижу, как мой давний друг снова наполняется эмоциями…

– Перестань! Какие, к чёрту, эмоции? Сопереживание не столь великое чувство!

– Гораздо более великое, чем сидение в одиночестве с глупым псом.

– Дик вовсе не глупый пёс. И я сопереживал и раньше.

– Это кому, например? Уж не Ленке ли? – смеётся доктор.

– Никанорычу.

– Старик не в счёт. Он же тебе почти как родственник. Всю жизнь бок о бок с отцом проработал, знает тебя с младых ногтей. А тут…

– А тут ребёнок. Чей-то ребёнок, Коль. Который свалился на меня как снег на голову, и я абсолютно не знаю, что с ней делать.

– Хорош ребёночек, – снова смеётся доктор. – Ты думаешь, я не вижу, как ты на неё смотришь?

Невольно я подаюсь ближе в неясном желании услышать ответ хмурого хозяина этого дома.

– Да ну, глупость, ей-богу! – тихо говорит он. – Ты же понимаешь, что это ненормально, когда в нашем возрасте даже закрадывается шальная мысль… Бред, короче. Сам-то посуди, Слава – ровесница моей дочери. С твоей стороны просто нелепо предполагать, что…

– Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь, – вставляет Николай Владимирович. – Да и выбора у тебя нет. Транспортировать её в таком состоянии нельзя.

– Ты понимаешь, подо что меня подписал? – обречённо спрашивает мужчина.

– Егорушка, подписал ты себя сам, когда притащил это чудо в свой дом.

– Словно у меня был другой выбор!

– Судьба не разбрасывается такими подарками, – успокаивающим тоном продолжает врач. – И я считаю, что тебе стоит разобраться, с какой целью в твоей жизни появилась молоденькая и красивая женщина.

В голосе Егора слышится усмешка:

– Птенец неоперившийся! А ты заладил – женщина, женщина!

Знаю, что некрасиво подслушивать. Знаю, что зачастую подслушанное приходится не по вкусу. Так и сейчас, стою, а словно ушат ледяной воды на голову вылили.

Делаю неосторожный шаг назад, отступая, и несдержанно вскрикиваю от боли, которая простреливает в бедре.

В коридоре моментально появляется Егор.

– Мила, ты чего встала? – строго спрашивает.

Я всхлипываю:

– В туалет захотела, вот и встала.

– Больно? – проницательно смотрит мужчина в мои глаза.

– Очень.

Я знаю, что он имеет в виду лишь боль в ноге, но отвечаю я за всё сразу. Мысль о том, что он не воспринимает меня иначе, чем ребёнком, злит. Потому что я помню его жадный взгляд. Тогда. В самый первый день. Когда он принёс меня в свою спальню и велел раздеваться. Так на детей не смотрят. От его взгляда тело наполнялось жаром. И вовсе не из-за температуры. Не могло же мне это привидеться, почудиться? Или могло?

За спиной Егора вырастает доктор:

– Если больше ничего срочного, то мне уже пора.

– Думаю, мы справимся до следующего визита, да, Слава? – спрашивает у меня хозяин, и мне не остаётся ничего, кроме как кивнуть. – Через три дня?

– Даст бог, ничего непредвиденного не случится, – неоднозначно отвечает Николай Владимирович и прощается с нами, покидая дом.

А мы так и стоим посреди коридора, буравя друг друга изучающими взглядами.

Егор отмирает первым. Проходит мимо меня в опасной близости. Так близко, что слышу едва различимый запах пота и чувствую тепло его тела. Эта смесь тянется шлейфом за мужчиной и оседает на мне. И чудится, словно я и сама пахну им.

– Туалет здесь, на улицу ходить не придётся, – говорит хозяин, открывая одну из дверей и щёлкая выключателем. Я не двигаюсь с места. – Идти сама можешь?

– Могу… наверное… – тихо говорю в ответ и делаю шажок. Маленький, осторожный. Нерешительный. Боли вроде бы нет, и я ступаю уже уверенней.

Дохожу до Егора, что придерживает для меня дверь, и смущаюсь:

– Я сама… дальше…

Прохожу внутрь маленькой комнатушки с унитазом, раковиной и душем. Серая шторка сдвинута к стене, на металлической полукруглой трубе, отражая свет покачивающейся лампы, блестят крупные серебряные кольца, не очень большой поддон сияет белизной.

Кому рассказать – не поверят! Мне почти двадцать, а я впервые в жизни вижу настоящий душ! Впрочем, унитаз тоже. Ну, в осознанном состоянии. Медленно поворачиваюсь к хозяину:

– Уверена, я справлюсь, – и протягиваю руку к двери, потому что по какой-то непонятной причине сам мужчина не закрывает дверь.

Егор кивает и отступает, но мне не слышно шагов. Интересно, здесь просто хорошая звукоизоляция или же он так и будет стоять за дверью?

Жар приливает к щекам. Мне очень неловко. Оттого, что он, вероятно, ожидает по ту сторону стены, пока я закончу с делами. Он… опасается, что я могу здесь что-то сломать?..

Я поворачиваю кран с красной отметкой, подставляю руки и…

– Ай! – несдержанный вскрик срывается с губ, когда тонкую кожу ошпаривает кипятком.

Егор распахивает дверь и шумно вваливается в тесное пространство.

– Мила?

– Всё в порядке, – тороплюсь успокоить его. – Не ожидала, что вода окажется настолько горячей.

– Ах, это, – с явным облегчением выдыхает мужчина, – в доме довольно мощный водонагреватель, поэтому лучше подождать несколько секунд, потом разбавить холодной водой и лишь потом уже мыть руки. Впрочем, это касается и душа.

Он стоит у меня за спиной. Мне жаль, что тут нет зеркала. Я бы хотела бросить в него взгляд, чтобы убедиться, что права. Что этот хмурый хозяин смотрит мне в спину. Ведь его глаза прожигают между лопаток дыру.

– Я учту, спасибо, – мой голос дрожит.

А сконцентрированный жар спускается по позвоночнику вниз, пока не достигает кромки моей тельняшки, доходящей до середины бедра.

Я разбавляю кипяток холодной водой. Набираю полную пригоршню. Наклоняюсь, чтобы с наслаждением умыться.

Из-за спины разносится шипящий свист. Так спускает велосипедную шину, когда наскочишь на острый камень. Так выходит воздух из лопнувшего мяча. За моей спиной нет ни мячей, ни велосипедов. Лишь мужчина. Но я не знаю, что означает этот звук касаемо их.

– Мил, – говорит он бесцветным голосом, – Мила, если ты хочешь принять душ, я нашёл для тебя подходящие вещи на смену.

Резко оборачиваюсь, в изумлении переводя взгляд с блестящего хрома, висящего на стене, на хозяина.

– Да, если позволите. Хочется смыть с себя болезни.

Он хмуро кивает и удаляется, оставляя меня одну. Я не понимаю, нужно ли мне дождаться его или я могу уже приступать? Проходит минута, две, пять, но Егора всё нет, и я решаю, что он наконец дал мне некую свободу.

Мне нужна свобода. Потому что от смущения я не знаю, куда себя деть. Сердце отплясывает в груди чечётку. Я настраиваю воду в душе, скидываю одежду, задвигаю шторку.

Какое наслаждение просто стоять под льющейся из-под самого потолка водой! Это вам не в перекошенной баньке поливать себя из ковшика!

Я тянусь рукой до полки, где видела шампунь. Шторка прилипает к мокрому телу, словно вторая кожа, и я сдвигаю её в сторону, торопясь избавиться от неприятных ощущений.

И в этот самый момент, конечно же, открывается дверь, а я натыкаюсь на взгляд карих глаз.

Кровь отливает от мозга и резко устремляется вниз. К паху. Пока я осоловевшим взглядом веду по худосочному женскому телу в собственной ванной, обнажённому, манящему и, я даже не сомневаюсь, сладкому, причина моего моментального каменного стояка мучительно медленно задёргивает шторку.

– Вы чего это? – пищит моя маленькая гостья.

Ей почти двадцать. Соберись, Егор!

– Прости, Слава, – бросаю, отворачиваясь к двери. Мне срочно нужен свежий воздух! – Я просто оставлю все эти вещи на крышке унитаза, ладно? Надень, что подойдёт, и выходи, когда закончишь. В общем, сама…

Чёрт! Вроде и не сопливый пацан, а несу какой-то бред, заикаясь и подбирая слова. А перед глазами стоит белёсая кожа груди с острыми камушками сосков цвета пыльной розы.