– Авария на подстанции. Трансформатор загорелся…

– А тебе ведь больше всех надо, – недовольно говорит Лена.

– Я, по-твоему, Ивана Никаноровича должен был туда отправить? Ты не хуже меня знаешь: не потуши я вовремя, всё выгорело бы дотла.

– Вы могли пострадать, – вырывается у меня.

Признаться честно, от сердца отлегает. А то придумала не бог весть что! Лена – медик. Егор пострадал при аварии. Она просто помогает ему обработать раны!

– Эй, – зовёт меня Егор. – Не о чем волноваться. Всё позади.

Наверно, он прав. Волноваться не о чем. Знаю, что некрасиво так думать, но я почти счастлива, что они здесь, в полной темноте, заняты всего лишь перевязкой, а не чем-то очень личным.

– Из-за аварии нет света? – спрашиваю спокойнее.

– Да, сегодня только маяк и остался. Во всём посёлке вырубило электричество, – поясняет мужчина.

– Ясно.

– Всё, – оповещает Лена и поднимается на ноги. – Ну, я пошла..?

Она заискивающе смотрит на Егора, и мне хочется ударить её по голове фонариком.

– Да, спасибо, Лен. – говорит хозяин дома, не оправдывая её надежд. – Извини, проводить сегодня не смогу даже до калитки.

– Уж до дома я дорогу знаю, – усмехается она с лёгкой грустью. – Давай фонарь, девочка.

Она уходит не прощаясь, оставляет нас в темноте. Я остаюсь на месте, переминаясь с ноги на ногу, и не знаю, куда себя деть.

– А ты чего вскочила-то? – спрашивает Егор. – Вроде, мы особо и не шумели. Только начали, и ты тут как тут.

– Я темноты боюсь, – говорю еле слышно.

Уверена, что краснею. Хорошо, что в доме так темно, и он не может увидеть этого.

– И почему я не удивлён? – хмыкает Егор.

Он достаёт из стенки толстую свечу на блюдце и поджигает. Оранжевое пламя танцует от каждого движения мужчины.

Он садится на диван и хлопает рядом с собой.

– Ну, садись, красавица. Побуду твоим рыцарем.

Милослава неуклюже плюхается рядом со мной. Платье задирается кверху, до неприличия оголяя белёсые бёдра. Ладная девочка. Складная. Красивая до невозможности.

Мой взгляд с трудом переходит от созерцания красивых женских ног выше. К не менее красивой, крепкой и высокой груди девушки.

Под тонким хлопком цветастой ткани отчётливо виднеются бусины сосков. Мой рот непроизвольно наполняется слюной, а жар приливает к паху, моментально делая меня твёрдым. Каменная плоть причиняет неудобство и дискомфорт, но я не подаю виду. Незачем неискушённой барышне вдаваться в разного рода нюансы.

С трудом отрываю взгляд от вожделенных частей тела и поднимаюсь выше. Очерчиваю мысленно пальцем контур пухлых губ, надавливаю чуть сильнее и попадаю в горячий влажный рот. Мила издаёт крошечный стон, посасывая палец. Чёрт! Так и в трусы кончить недолго! Вот это бы случился конфуз!

– Всё в порядке? – спрашивает Слава с улыбкой. – Мне показалось, вы чем-то обеспокоены. Что вас гложет? Ожоги? Случившийся пожар? Авария?

Твоя близость.

– С чего ты взяла?

– У вас было такое спокойное и расслабленное лицо, а потом между бровями пролегла глубокая складка, вы нахмурились, напряглись, – бесхитростно выдаёт девчонка. – Словом, как будто вас что-то внезапно обеспокоило. Так бывает, когда вдруг вспоминается нечто плохое. У меня обычно это ночные кошмары или дурные моменты из жизни.

– И часто тебе снятся кошмары? – перевожу я тему. – Много дурного в жизни успела повидать?

Даже смотрю на неё с интересом. Ну действительно, что там дурного-то могло происходить, за исключением разбойного нападения на их дом и убийства деда?

– В нашей деревушке никто не хотел жить. Все молодые уезжали, и вскоре остались одни старики. Я была единственным ребёнком. Из года в год население сокращалось, я бывала на похоронах более пятидесяти раз. А потом нас осталось вообще трое на всю деревню. – Она замолкает, смещается чуть в сторону – в мою сторону! – видимо, начинает болеть нога. – Вы можете себе представить ребёнка, который ни разу не видел свадьбу, но бывал так много на похоронах?

Слава смотрит в упор. Хмурится. Её ресницы дрожат. Глаза темнеют и увлажняются.

– Нет, не представляю. – честно говорю ей.

– Так вот, я так росла. – быстро облизнув губы, продолжает она. – А когда я выросла, нас осталось трое: я, дедушка и соседка. Мне было семнадцать, когда её не стало. Я побежала на почту, там ещё осталась рация или как там называется эта штука… Не помню. Да это, в общем-то, и неважно. Важно другое: про нас просто все забыли. Вы представляете? Вычеркнули, словно нас и не было вовсе!

– Это ужасно бесчеловечно, – соглашаюсь я.

– А потом эти нелюди, – вздрагивает девушка.

Трясётся, как осиновый лист на ветру. Ничего не могу поделать с желанием, даже нет, острой нуждой, обнимаю её плечи и прижимаю к себе.

Слава делает глубокий вдох, проглатывая мой запах. Я опускаю голову ниже, касаясь носом волос на её макушке.

Как же сладко она пахнет! Амброзия. Пища богов.

Слава пахнет чистотой, невинностью, женственностью. Мне нравится её аромат.

Слава чуть смещает голову, поднимает лицо, заглядывая мне в прямо глаза.

Её губы призывно приоткрыты. Такие сладкие. Такие манящие.

Можно подмять её под себя. Прямо сейчас. Сорвать с её губ первый поцелуй. Запустить пальцы под чёртовы трусики и коснуться девственных лепестков… А можно хотя бы раз в жизни перестать быть долбанным эгоистом и придурком. И я выбираю именно этот вариант!

Неловко отстраняюсь, и девчонка еле заметно качает головой, прикусывая губу.

– Постарайся не думать о том, что чуть было не произошло, – говорю ей. – Я знаю, что порой невозможно выкинуть из головы самые ужасные воспоминания, но если ты будешь постоянно на них зацикливаться, то не сможешь двигаться дальше.

Чёрт! Как же это лицемерно – говорить ей то, во что сам свято не верил все эти годы! Но будет невозможно жаль, если такая славная девчушка погрязнет в жалости к себе и страхе перед миром из-за этого нелицеприятного эпизода.

– И ещё, Слава, всегда помни: в том, что произошло нет твоей вины.

Ещё одно лживое убеждение! Невозможно избавиться от самоистязания, когда всё внутри вопит и сопротивляется.

– Но я же виновата, – шепчет она. – Если бы я не оставила дедушку, не спряталась, не послушалась, возможно, они не убили бы его…

До смачного хруста сжимаю челюсть, клацая зубами.

– Если бы ты не спряталась, они бы истязали тебя часами, вероятнее всего, прямо на глазах у деда. Если бы ты не послушалась его, твоему дедушке пришлось бы умирать, глядя на то, как убивают тебя. Поверь на слово, твоя смерть была бы мучительной, болезненной и унизительной. Ты всё сделала правильно. Ты сильная и храбрая девочка. Уверен, дедушка очень гордился бы тобой!

Слава всхлипывает, припадая к моей груди. Глажу неуклюжими огромными руками её хрупкую спину, не позволяя себе заехать ниже допустимого уровня. Невидимой запретной границы, за которой моя воля может дать сбой.

Она плачет так долго, так горько, что я начинаю переживать. Это точно нормально? Откуда в человеке столько слёз?! Но вот она постепенно затихает, перестаёт вздрагивать и шмыгать носом. Тело обмякает, и вскоре я понимаю, что девушка спит, уткнувшись в меня лицом.

Кое-как подтягиваю одеяло, накрывая Славу, и опускаюсь на подушку, обнимая тонкие плечи обеими руками.

Девчонка вздыхает, устраивается поудобнее, а я не мигая смотрю на её лицо, мокрое и припухшее от слёз. И даже сейчас сложно сходу вспомнить женщину краше!

Полный смятения, зарываюсь лицом в пушистые волосы, прикрываю глаза… и просыпаюсь буквально в следующее мгновение, стоит лишь почувствовать, как она осторожно перебирается через меня.

Открываю глаза, а за окном танцует тусклый свет.

– С добрым утром! – с румянцем смущения говорит мне Слава, зависшая над моими ногами.

Она. Сверху. Чертовски будоражащая картина!