Вместе с тем германские короли одновременно являлись императорами Священной Римской империи, а в то время им являлся Оттон III. Как человек молодой, он отличался большими амбициями, но еще больше любил помечтать. Его тяготили постоянные споры с немецкими герцогами, и, чувствуя, что найти в них действительную опору ему не удастся, он больше заботился о своей императорской, то есть римской, короне, чем о короне немецкого короля.

Всю свою жизнь Оттон III стремился распространить свое влияние на все христианские народы и осуществить идею всемирной империи. Поглощенный этой великой задачей, он забывал о чисто немецких интересах и нередко действовал даже вопреки им, ища точку опоры для усмирения внутренних немецких раздоров за пределами германских границ.

Честолюбивые замыслы Оттона поддерживал знаменитый ученый Герберт, занявший в 999 году папский престол под именем Сильвестр II¹⁰¹. Его взгляды были еще шире – опасаясь слишком большого усиления императоров, он сочувственно относился к возвышению других христианских государств, которые могли бы составить противовес Германии. Таким образом, и император, и папа, каждый исходя из своих личных мотивов, готовы были признать завоевания Болеслава и торжественно принять созданное им государство в содружество христианских стран.

Сильвестр решил, что первым в Польшу должен поехать Оттон, и в 1000 году император с большой пышностью действительно прибыл в польскую столицу. Поводом для приезда послужило поклонение гробу знаменитого в то время мученика – святого Войцеха. Этот обратитель язычников в христианскую веру, чех по национальности, долго гостил при польском дворе, а затем отправился с просветительской миссией к язычникам-пруссам, которые его убили. Болеслав выкупил его тело и выставил в Гнезно для всеобщего почитания и поклонения благочестивых пилигримов.

Излишне говорить, что Болеслав принял пилигрима-императора со всей пышностью, на какую только был способен. Воинские упражнения демонстрировали силу, а пышные пиры и щедрые подарки императору, а также его дружине свидетельствовали о благосостоянии и экономической мощи нового польского государства. Немцы, и прежде всего сам Оттон, чуть не ослепли от такой роскоши. Гордости императора польстило, что такой могущественный монарх, как Болеслав, оказывает ему должный почет и признает его первенство, обещая всяческую помощь и содействие.

Поэтому Оттон не только признал государство Болеслава самим фактом своего пребывания в Польше, но и подарил ему копье святого Маврикия вместе с гвоздем из Святого креста, а на торжественном пире снял со своего чела корону и, увенчав ею Болеслава, провозгласил его патрицием, то есть другом и союзником народа римского. Однако еще более весомым фактом стало основание гнезненской митрополии и освобождение польской церкви от немецкой зависимости, совершенное тогда же по инициативе и с согласия папы Сильвестра II, что явилось для Польши одним из важнейших условий ее политической самостоятельности. Тем не менее Болеслав еще долго не мог провести церемонию своей коронации, объявлением которой был жест Оттона в Гнезно, так как этому противился наследник Оттона на престоле Германии Генрих II, а Святой Престол, поддавшись его подавляющему влиянию в самом Риме, воздерживался от разрешения на консекрацию¹⁰².

Известие о поступке Оттона с негодованием было встречено той частью немецкого общества, которая лучше осознавала свои национальные интересы. Ведь признание государства Болеслава являлось чувствительным ударом по немцам, поскольку Польша для того именно и возвысилась, чтобы главным образом помешать дальнейшему немецкому наступлению на славянские земли.

Поэтому, как только в 1002 году гениальный мечтатель Оттон III умер, и немецкая национальная партия во главе с императором Генрихом взяла власть в свои руки, между Болеславом и Генрихом II немедленно возникла страшная борьба. Эта борьба с небольшими перерывами длилась вплоть до 1018 года, представляя собой огненное испытание прочности и жизнеспособности польского государства. При этом на протяжении нескольких лет переменчивая военная удача склонялась то в одну, то в другую сторону.

Предметом спора и театром военных действий являлась сербская земля, а именно две ее части – Лужица и Мейсен. Причем отряды Болеслава нередко вторгались вглубь Германии, грабя и опустошая по тогдашнему обычаю немецкие земли, а также уводя в полон толпы людей, которых затем расселяли по малонаселенной Польше и использовали на тяжелых работах.

В свою очередь, и немцы предпринимали походы на польскую землю, но, кроме грабежа и опустошения, иных целей не достигали, хотя и привлекали для этого отборные силы немецких (а также чешских) князей. У них ничего не получалось, несмотря даже на личное участие императора, который возглавлял их войска.

При этом Болеслав, не осмеливаясь выступать с открытым забралом против превосходящих по численности и вооружению немцев, умел чрезвычайно затруднять их продвижение вглубь Польши. Большие немецкие отряды при прохождении по польской территории, нарочно оставленной населением и лишенной съестных припасов, были вынуждены продираться через дремучие леса, постоянно натыкаясь на огромные засеки, что делало их почти непроходимыми (вся граница государства была превращена в одну громадную искусственную оборонительную засеку). При движении вперед немцы наталкивались на крепости, гарнизоны которых отчаянно оборонялись, а на открытой местности они врага не видели, но чувствовали, что неприятель повсюду вокруг них.

Поляки же, хорошо зная свой край, действовали очень быстро по единому гениально обдуманному плану, который выполнялся с необыкновенным послушанием. Они защищали переправы через реки, заманивали противника в засады, а более мелкие вражеские отряды, случайно отбившиеся от главных сил, окружали и уничтожали.

Пока немцы устраняли встречавшиеся им препятствия, наступала зима, что еще больше усугубляло недостаток в продовольствии, и в конечном итоге ряды неприятеля неизбежно оказывались деморализованными. Причем Болеслав знал, как подготовить и поддерживать эту деморализацию. В таких делах он был настоящим мастером.

Болеслав умел поддерживать постоянные отношения с немецкими князьями, враждебно относившимися к Генриху II, и подстрекать их против него, всегда находя таких, которые за деньги защищали его интересы при дворе самого императора. При этом Генрих II допустил большой промах, пригласив лютичей принять участие в походе против Польши как союзников.

Болеслав не замедлил этим воспользоваться. Как ревностный христианин, основавший в Польше церковную иерархию и поддерживавший проповедь Евангелия в Поморье и Пруссии, он, окружая себя ореолом христианского монарха, пробуждал к себе уважение у могущественного немецкого духовенства и, в конце концов, добился того, что оно стало полностью осуждать и даже презирать войну, которую вел Генрих II с христианской Польшей. В результате усиливавшееся по этой причине внутреннее разложение в немецком тылу всегда принуждало императора к отступлению, которое превращалось в полное его поражение.

Пока император старался склонить своих князей к новому тяжелому походу, Болеслав справедливо считался победителем и, удерживая в своих руках пограничную линию вдоль Эльбы, тревожил Германию частыми набегами.

По мере того как у Генриха слабела надежда на вытеснение Болеслава за Одер, а также на принуждение его стать вассалом и данником Германии, планы польского властителя все более и более расширялись. Видя тогдашнее унижение Чехии, терзаемой династическими распрями после смерти Болеслава II и попавшей в вассальную зависимость от немцев, Болеслав Храбрый решил и ее присоединить к своей державе и создать, таким образом, одно великое славянское государство, которое могло бы успешно соперничать с Германией.

На какое-то время ему даже удалось осуществить свой замысел. Когда в 1002 году Владивой изгнал из Чехии правящего там Болеслава III Рыжего и, стараясь упрочить свою власть, признал себя вассалом императора Генриха, то возмущенный этим чешский народ взялся за оружие и призвал на помощь нашего Болеслава Храброго. Он возвратил чешский трон Болеславу Рыжему. Но впоследствии, когда у чехов лопнуло терпение из-за жестокости своего повелителя и они восстали против него, Болеслав Храбрый, призванный ими в 1003 году вторично, сам взошел на чешский престол. К несчастью для Польши и самой Чехии, чехи не остались ему верными и во время грозного похода Генриха II оставили Болеслава, который, уступив Чехию, удержал для Польши только Моравию.