Вадиму показалось, что он попал в дурацкую комедию про студентов.

– Наши ребята – бывшие воспитанники детских домов, – охотно ответил Гуревич. Дай ему волю, он бы рассказывал про колледж с утра до вечера, бывают на свете такие энтузиасты. – Сироты. Много жертв насилия и свидетелей насилия. Много детей с ограниченными возможностями здоровья. Почти у всех проблемы с адаптацией и общением. Мы окружаем их заботой, даем образование и возможность влиться в социум.

Мимо пробежали две студентки в спортивных костюмах. Вадим невольно засмотрелся. Все у них было на пятерочку, и спереди, и сзади, таких только в социум и вливать, и адаптировать всесторонне. Гуревич негромко кашлянул в кулак.

– Н-да… – опомнился Вадим. – А обучение кто оплачивает?

– Илья Владимирович Выгоцкий, – с нескрываемым уважением ответил Гуревич. – Тот самый.

Вадим понимающе кивнул. Олигарх деньги моет на дурачках, что тут непонятного? А вот и преподаватели на скамейке – жируха в тесном платье, блондинка серая мышь, и учитель информатики, судя по ссутуленной спине и лохматым белым патлам. Но бабы, впрочем, так к нему и липли с двух сторон.

На бесптичье и задница соловей, как говорил майор Евланский. В полицейских кулуарах его фамилию произносили исключительно матерно.

– Выход за территорию запрещен, – продолжал Гуревич. – Так что вряд ли кто-то из студентов может быть вашим свидетелем. Говорите, убита?

Вадим кивнул. Расстегнув папку, он вынул фотографию и протянул Гуревичу – ректор посмотрел и нахмурился. Девицу он узнал, это точно.

– Да. Анастасия Лавроненкова, девятнадцать лет. Перелом шейных позвонков. Шею ей свернули, проще говоря.

Он ожидал, что ректор хотя бы поморщится, но Гуревич лишь неопределенно пожал плечами.

– Никто из наших ребят не покидал территорию колледжа, – ответил он и спросил: – А почему вы вообще решили у нас поспрашивать?

«Хитрый хмырь», – подумал Вадим.

– Выяснили, что у нее был романчик с одним из ваших студентов, – сказал он. – Максим Богатов. А в случае насильственной смерти таких опрашиваем первыми. Как он, кстати, умудрился романы крутить, если за территорию выходить нельзя?

– Так Максим выпустился весной, – ответил Гуревич. – Насколько я знаю, уехал в Велецк. А как умудрился… Каникулы, когда ребята уезжают к семьям, у кого они есть. Интернет, опять же. Ну и желание, это самое главное. Я, кажется, видел эту девушку. У Максима были фотографии с ней в соцсети.

Да уж, все по-простому, по-семейному, ректор смотрит студенческие снимки. Блондинка о чем-то спросила сутулого, тот пробормотал неразборчиво, и жируха подала голос:

– Ростислав Сергеич, ты-то что не в духе? Денег мало?

Сутулый обернулся, мелькнул горбоносый профиль, и Вадима будто бы кипятком обожгло. Это же Рос! Он прищурился, всмотрелся – точно, Рос Белецкий. Пусть и изменился, конечно, сильно, но это был он.

Вадиму одновременно стало весело и грустно.

– Даже так… – задумчиво проговорил Вадим. – А он адрес не оставил?

– Это вам уже в учебную часть, – улыбнулся Гуревич. – Главный корпус, второй этаж, налево.

…Вадиму казалось, что в горло сунули раскаленную терку и возили ею по мякоти. Ни дышать, ни глотать, ни говорить. Он сидел, укутавшись в одеяло, старенький телевизор перебирал кадры какого-то фильма, и даже то, что он пропускал контрольную по алгебре, его не радовало.

Мать сделала чаю в термосе, сказала, что суп в холодильнике, и убежала на работу. Вадим оставался дома один, мог делать все, что захотел бы, но от этого почему-то становилось тоскливо. Именно сегодня Вадиму не хотелось быть одному.

Он и сам не знал, почему его охватывала такая тоска. Серая, взрослая.

Рос прибежал к нему перед школой – веселый, как всегда, растрепанный, как всегда. От его улыбки Вадиму стало спокойно и легко, даже терка в горле унялась.

– Вот! – Рос сунул ему в руку полиэтиленовый кулек, и Вадим увидел в нем два апельсина, жвачку и шоколадный батончик. – На, давай, поправляйся!

– Офигенно, братан, спасибо! – просипел он. Их семьи жили, конечно, не как последние нищеброды, но очень близко к этому. Апельсины, и тем более жвачка и батончик, были настоящим сокровищем, и то, что Рос их приволок, тронуло Вадима чуть ли не до слез. Он спросил, пытаясь скрыть свое смущение: – На алгебру пойдешь?

– Да, пойду, – улыбнулся Рос и хлопнул его по плечу. – Давай, не ной, я потом еще зайду.

И он ссыпался по лестнице бегом, и его улыбка была такой же, как и всегда. А потом, когда по расписанию как раз должна была быть контрольная, над дворами раскатился грохот взрыва, и Вадим, с ужасом прильнувший к окну, увидел, как в том месте, где была их школа, с торжественной величавостью поднимается столб огня и дыма…

Вадим подошел к скамье. Жируха и блондинка воззрились на него с одинаковым любопытством, Рос сидел, уткнувшись в смартфон.

– Рос? – окликнул Вадим, вдруг испугавшись, что ошибся. – Ростислав Белецкий? Ты, что ли?

Потом он больше не видел Роса. Потом была вся полиция и службы спасения региона на месте взрыва в школе, вой сирен, десятки гробов, черная пелена горя, окутавшая город. А Рос выжил, несмотря на то, что был в эпицентре взрыва, и мать потом говорила, прижимая носовой платок к глазам, что его увезли в клинику.

«Мой лучший друг в психушке», – думал Вадим. Обертка от конфеты долго лежала в «Трех мушкетерах», а потом куда-то подевалась.

Все потом куда-то подевалось.

– Я, – Рос поднялся с лавочки, протянул ему руку. – Привет, Вадим.

– Ну ты вымахал, черт такой! – рассмеялся Вадим, пожал сухую твердую ладонь, похлопал его по плечам. Если друг его детства был сумасшедшим, то сейчас это было незаметно. Обычный человек, очень холеный, очень приличный. Человек, от которого пахло огромными деньгами, просто неприлично огромными. – Как ты здесь вообще?

– Преподаю, – улыбнулся Рос. – Как сам?

Вадим махнул рукой. Не будешь же сейчас рассказывать обо всех неприятностях тому, которого ты в последний раз видел в девяносто третьем, пусть даже когда-то это был твой лучший друг. Мимо прошли студентки, поздоровались; Рос небрежно кивнул им.

– Да знаешь… дел много, толку мало. Девочку вот убили у нас в поселке, работаю. Жена мозги ест. Как ты, как здоровье? Женат?

Ростислав покосился в сторону блондинки, и Вадим заметил, что вот так, не со спины, она очень даже ничего.

– Да, есть тут у меня… птичка-мозгоклюйка.

– Ого… Ну а так, как ты в целом? Выздоровел? – спросил он, не зная, в общем-то, как спрашивать. Вадим и сам знал, каким непередаваемым хамом его сделала работа, но сейчас ему сделалось неловко.

Они ведь были друзьями с раннего детства, с первого дня в детском саду, когда обнялись и заревели, понимая, что мамы ушли. И память об этой дружбе, не называемая словами, держала Вадима, когда ему хотелось упасть и не подняться.

– Да, – сдержанно кивнул Ростислав. – Все хорошо. Ладно, мне пора, удачи.

Вадим махнул ему рукой. Пустота в груди слева дрогнула и стала еще глубже и холоднее.

***

Когда Вадим закончил разговор с Евланским, рассказав, что сейчас едет в Велецк, и вошел в квартиру, то наткнулся на тяжелый запах гари. Воняло – аж слезу выбило.

Из комнаты был виден экран телевизора с очередным дурацким сериалом. Таня запускала их фоном, чтобы в неуютной однушке был хоть какой-то намек на то, что тут живут люди. Вадим быстро прошел на унылую кухню и увидел, что сковороды поднимается дым.

Таня жарила картошку и забыла о ней. Иногда все было почти хорошо, а иногда Вадим сажал ее за стол и кормил с ложки. Таня забывала поесть и смотрела на Вадима так, словно хотела увидеть, как он умирает.

Он негромко выругался, выключил конфорку и, открыв окно, замахал полотенцем, выгоняя чад. Ощущение петли на шее стало таким реальным, что Вадим даже дотронулся до кадыка.

– Тань, Таня! – окликнул он, прекрасно понимая, что жена ему не ответит. – Ну что горит-то все опять, а?