Адрианна тяжело вздыхает и качает головой, опускаясь на диван рядом со мной.

— У меня сейчас нет сил спорить.

— Чего хотел тренер? - Я спрашиваю.

Ее щеки краснеют, и она стискивает челюсть.

— Быть гребаным мудаком, как всегда.

— Он все еще пытается затащить тебя в постель? - Спрашивает Ева.

Адрианна просто кивает.

— Забудь об этом придурке, - говорит Нат, рассыпая попкорн по мискам и бросая нам пакет с конфетами.

— Это последняя ночь здесь за две недели. Давайте забудем о нем.

Я знаю, что она говорит о тренере Дэниелсе, но, в продолжение, мне кажется, что я должна попытаться забыть о Гавриле.

Что практически невозможно, поскольку похоже, что он управляет каждой секундой моих мыслей.

Когда у нас завязались отношения, он ясно дал понять, что это будет не более чем секс, и я согласилась.

И все же прямо сейчас я знаю, что для меня это гораздо глубже. Я чувствую, как он вонзает свои когти так глубоко, что я не смогу их вытащить, как бы сильно ни старалась.

Глава 25

Гаврил

Я вышагиваю по двору перед библиотекой под прикрытием навеса, который ее окружает, раздраженный тем, что она до сих пор не пришла. В моем вчерашнем сообщении было четко сказано, что она должна встретиться со мной здесь, во внутреннем дворе, ровно в девять часов. Прошло уже десять минут, а её все еще не видно. Я не из тех, кто терпит опоздания, особенно от сабы.

Я вытаскиваю свой мобильный из кармана и набираю ее имя, когда слышу приближающиеся тихие шаги. Когда я оборачиваюсь, она стоит в нескольких футах от меня.

— Извини, что опоздала.

Я наклоняю голову.

— Лучше бы у тебя была веская причина.

Она пожимает плечами.

— Мой будильник не сработал.

Я качаю головой.

— Это недостаточно веская причина, Камилла. - Желание призвать ее к ответу велико, но я знаю, что у нас нет времени и здесь не место. — Мне придется наказать тебя после весенних каникул.

Её щеки краснеют.

— Да, сэр. - Она наклоняет голову. — Для чего ты позвал меня сюда?

Я оглядываю двор, чтобы убедиться, что мы одни, и тяну ее дальше в тень, обхватывая ладонью ее шею.

— Для этого.

Я притягиваю ее губы к своим и яростно целую, мой язык проникает в ее рот и поглощает ее изнутри. Это последний раз, когда я целую ее за две недели, и это вызывает во мне странные ощущения. Не могу точно объяснить, почему, но мне не нравится то, что я чувствую.

Она обнимает меня, притягивая ближе, и стонет мне в рот.

Обычно я не позволяю ей прикасаться к себе, но сейчас оставляю это без внимания. Когда мы наконец отрываемся друг от друга, то оба задыхаемся.

Она склоняет голову набок.

— Почему ты скрыл свой номер?

Я сжимаю челюсть.

— Потому что я не могу допустить, чтобы ты надоедала мне во время весенних каникул.

Вспышка обиды в ее глазах не остается незамеченной.

— Надоедала тебе? - Она делает шаг назад и кладет руки на бедра.

— Да, я же говорил тебе, это всего лишь секс. Пока мы на каникулах, нет необходимости поддерживать связь.

Ее челюсть работает, и я могу сказать, что она борется со слезами.

Идеально.

Оказывается, Камилла подсела на меня не только в одном смысле. Я эмоционально недоступен, так что, если она все еще надеялась, что это может перерасти во что-то иное, кроме физической близости, то она ошибалась.

— Я предупреждал тебя, как всё будет, когда мы впервые сблизились, Камилла. Ты заверила меня, что тебя это устраивает.

Она кивает.

— Так и есть. Я ничего не говорила об обратном.

— Выражение твоего лица говорит само за себя. - Я сужаю глаза, чувствуя приближающуюся головную боль. Именно такого рода дерьма я и хотел избежать. — Тебе лучше не видеть в этом больше, чем оно есть, Морроне.

Ее челюсть сжимается.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Я имею в виду, что тебе лучше не надеяться, что из наших отношений может получиться что-то, кроме секса.

Лучше поставить ее на место сейчас, пока ситуация не вышла из-под контроля.

Мое пылающее желание ослепило меня и я не заметил, что она влюбляется.

Боль в её глазах чистая, как море в невыносимо жаркий день, но она пытается скрыть её.

— Вам не следует быть таким самоуверенным, сэр. Это не очень хорошо выглядит.

Переходим в наступление.

— Действительно? - Я прижимаю ее к стене библиотеки, мои руки крепко сжимают ее бедра. — Тогда почему ты так возбуждена прямо сейчас?

У нее перехватывает горло.

— Я не возбуждена. И у меня нет на это времени.

Она пытается оттолкнуть меня от себя, но я не отступаю.

— Вы лгунья, мисс Морроне.

Она издает разочарованный стон.

— Отпусти меня.

Я усиливаю хватку.

— Или что?

— Или я буду звать на помощь.

Ее глаза горят решимостью.

Я прищуриваюсь, размышляя, действительно ли она будет кричать о помощи и поставит под угрозу все происходящее между нами.

— Ты слишком эмоциональна.

— Эмоциональна?

В ее голосе звучит ярость, и я осознаю свою ошибку.

Никогда не называй женщину эмоциональной, даже если она ведет себя эмоционально. Я всегда следовал этому правилу, но сейчас совершенно забыл о нем.

— А ты ведешь себя как первоклассный мудак.

Я рычу.

— Не разговаривай так со своим профессором.

Она скрипит зубами, отчаянно пытаясь вырваться из моей хватки.

Я вижу, как на её глазах наворачиваются слезы, но она не дает им пролиться. Я никогда не мог понять женскую склонность к слезам.

Черт, в последний раз, когда я плакал, мне было меньше десяти лет, но сейчас я мертв внутри.

Всё человеческое, что во мне когда-то было, полностью исчезло, уничтоженное задолго до того, как Оак нашел меня.

— Я буду говорить с тобой так, потому что прямо сейчас ты ведешь себя не как мой профессор, - возражает она.

Я качаю головой.

— Я не хочу расставаться с тобой на каникулы на такой ноте.

— Какой?

— Злой.

Ее ноздри раздуваются, и она сжимает челюсть.

— Тогда перестань называть меня эмоциональной и быть полным придурком.

Я отпускаю ее и киваю.

— Хорошо.

Она поправляет одежду и высоко держит голову.

— Мне нужно сесть в машину меньше чем через час, а я еще не собрала вещи.

Я выгибаю бровь.

— Кто откладывает сборы на последнюю минуту?

— Я. - Она кладет руки на бедра. — Я была занята прошлой ночью.

Мои глаза сужаются.

— Занята с кем?

Она удерживает мой взгляд несколько мгновений.

— Это имеет значение?

Я рычу и снова прижимаю ее к стене.

— Имеет значение, с кем ты была - с мужчиной или с женщиной.

— Ты чертов псих.

— К чему ты клонишь, Камилла? Ответь мне. С кем ты была?

— С Натальей, Адрианной и Евой, - отвечает она.

Тогда я отпускаю ее. Вся ярость, которая начала нарастать, как лава под земной корой, готовая извергнуться из вулкана, утихает.

— Хорошо.

Она пытается обойти меня, но я преграждаю ей путь.

— Последний поцелуй, malishka.

Гнев в ее глазах вспыхивает ярче, но я игнорирую его и притягиваю ее к своей груди.

Даже когда она пытается сопротивляться, ее глаза расширяются, и она инстинктивно поднимает подбородок, приглашая поцеловать.

Мои губы сливаются с ее губами, и я проникаю языком в её рот, исследуя его в последний раз за две недели.

Часть меня не хочет останавливаться, потому что это означает, что мы будем порознь. За сотни километров друг от друга.

Я пытаюсь отогнать это ноющее ощущение и сосредоточиться на том, как хорошо ей сейчас в моих объятиях.

Когда мы отрываемся друг от друга, то оба задыхаемся от возбуждения.

— Увидимся через две недели, сэр, - бормочет она, а затем уходит, легко вальсируя от меня.

Я не знаю, что это за тошнотворное ощущение у меня в животе, но знаю, что оно мне не нравится. Это знак, предупреждающий о том, что нужно держаться подальше от Камиллы Морроне.