— Конечно, я не могу никому разглашать то, что мы обсуждаем, даже Оаку.

Я отношусь к этому скептически.

— Я встретил кое-кого. Того, кто принимает каждую часть меня. - Я тяжело сглатываю. — Того, кто делает мне комплименты, что я никогда не считал возможным.

— Это отличные новости. - Она делает еще несколько заметок. — И ты состоишь в серьезных отношениях с этим человеком?

Я качаю головой.

— Нет, это несерьезно.

— Но ты только что сказал...

— Да, но я не вступаю в серьезные отношения. - Я ерзаю на своем месте. — У нас всё несерьезно, так как я не хочу, чтобы в дело были вовлечены чувства.

Она приподнимает бровь.

— Значит, когда ты говоришь, что этот человек делает тебе комплименты, ты имеешь в виду сексуальные?

— Да, именно так.

Она лихорадочно делает новые пометки, и это сводит меня с ума.

— Тебе обязательно постоянно писать?

— Только так я могу составить досье и следить за твоим прогрессом.

Я ворчу.

— Я здесь только потому, что Оак заставил меня прийти. Мне ни в коем случае не нужна терапия.

Она поджимает губы.

— Ну, если хочешь знать мое мнение, то звучит так, будто тебе действительно нужна терапия.

— Для чего, блядь?

— Проблемы с обязательствами.

Я скрежещу зубами.

— У меня нет проблем с обязательствами. Я просто не из тех, кто любит отношения.

— И все же ты говоришь мне, что встретил кого-то, кто принимает тебя так, как ты никогда не считал возможным.

Она смотрит на меня так, словно ожидания подтверждения, но я, черт возьми, уже сказал ей это.

— К чему ты клонишь?

— Тогда разве это не тот человек, за которого нужно держаться так крепко, как это физически возможно?

Ненавижу, как много смысла в её словах, но чего она не понимает, так это того, что я не способен ни на что, кроме насилия и боли.

— Все не так просто.

— Почему?

— В жизни не хватит времени, чтобы объяснить всё.

Мое детство - причина моего закрытого сердца, и я знаю, что, не взглянув этому в лицо, я никогда не исцелюсь, но я не хочу смотреть проблеме в лицо или исцеляться. Вместо этого мое сердце становится чернее с течением времени, как гниющая древесина в старом лесу. И, хотя мне кажется, что с тех пор, как я связался с Камиллой, она замедлила процесс гниения, но разложение уже не исправить. Как только что-то сгнило, оно исчезает навсегда.

— Попробуй.

Я качаю головой.

— Нет, я не могу туда пойти.

— Это ведь твое детство, не так ли?

— Мое детство в лучшем случае туманно.

— С какого возраста?

— Всё, что было до четырнадцати лет, довольно пустое.

Я знаю, что там пусто, потому что я заблокировал всё. Чтобы открыть эти воспоминания, нужно приложить некоторые усилия, но я не стану этого делать. Ничего хорошего не выйдет, если открыть шкаф, в котором хранятся мои скелеты.

Я утону во тьме, если сделаю это.

— Ладно, как насчет после четырнадцати?

Я пожимаю плечами.

— Я переехал в Америку, когда мне было четырнадцать.

Это моя легенда, так как я не упоминаю о Торонто ни с кем, кроме Оака.

— С кем?

Я прикусываю язык, потому что часто стараюсь не думать о нем.

— С моим старшим братом, Иваном.

— А где сейчас Иван?

— Ушел.

Она выглядит немного раздраженной моим коротким ответом.

— Мертв? - подтверждает она.

Я киваю, ненавидя то, что чувствую, когда думаю о нем.

Мы были двумя наивными мальчишками, когда приехали в Торонто, думая, что сможем найти работу и устроить свою жизнь вдали от нашего мрачного детства в России. У нас было много денег, так как перед отъездом украли их у отца, понимая, что окажемся в опасности, если он когда-нибудь выследит нас. Ивану было восемнадцать, и он был моим официальным опекуном по нашей визе, но вскоре он связался с плохими парнями.

Мы оба присоединились к Братве Сидорова, но из-за моего возраста я не подвергался такой опасности, как он.

Его застрелили во время простой передачи наркотиков, потому что полиция пронюхала и задержала его, а он по глупости пытался убить копа.

И это при том, что он никогда не стрелял из гребаного пистолета, идиот.

После той роковой ночи я поставил перед собой задачу тренироваться в каждом бою, чтобы быть уверенным, что меня никогда не ранят.

Я должен был стать пуленепробиваемым.

Тогда я поднялся по карьерной лестнице и стал силовиком, используя темноту и боль, чтобы усерднее бороться и блокировать все плохое.

— Ты можешь рассказать мне, что с ним случилось?

Я убью Оака за то, что он вынудил меня к этому. Два года гребаной терапии с Джейн мне удавалось избегать разговоров о своей семье или детстве, и вдруг я выкладываю всё начистоту.

Что это, блядь, такое?

— Я бы не хотел.

Мне нужно прекратить это, пока всё не вышло из-под контроля.

— Хорошо, почему бы тебе не рассказать мне побольше о мужчине или женщине, которую ты встретил?

Я свирепо смотрю на нее.

— Это женщина.

Я знаю, что экспериментировал раньше, и это всплывало, но обычно я предпочитаю женщин, и она знает об этом.

Она пожимает плечами.

— Я не хотела предполагать.

— Если честно, я бы предпочел этого не делать. - Я бросаю взгляд на часы. — О, посмотри на время. Разве сеанс не закончился?

— Гаврил, я должна доложить Оаку, считаю ли я, что ты в здравом уме.

Я скрещиваю руки на груди.

— Ну, я же не собираюсь убивать всю школу, правда?

— Откуда мне знать, если ты не хочешь со мной разговаривать?

— Прекрасно, она великолепна, ясно?

— В каком смысле?

— Она полностью соответствует моим сексуальным вкусам. - Я делаю паузу. — Ты знаешь о них.

Щеки Джейн краснеют.

— Да, ты объяснял раньше.

Я киваю.

— И ты осудила меня, как и большинство людей, но эта женщина... - Я качаю головой. — Она не осуждает меня. На самом деле, у нее те же вкусы.

Джейн записывает дальше.

— Чувствуешь ли ты, что это помогает тебе быть более психически устойчивым?

— Это помогает меня чувствовать себя менее одиноким в этом мире.

— Хорошо, - говорит она, кивая. — Это положительный момент.

— Наверное.

Так и есть. С Камиллой я чувствую себя не таким фриком. Или как будто мы можем быть фриками вместе. С девушкой, которая не боится монстров. Но сможет ли она раскопать во мне человека, который когда-то существовал?

Человечность больше не является частью моего характера, вот почему я знаю, что не могу дать ей то, чего она хочет. Я не могу быть тем мужчиной, который ей нужен, потому что во мне почти не осталось человека. Я - монстр.



Камилла подходит ко мне в коридоре, что очень смело. Она становится все более дерзкой с тех пор, как я трахнул ее в туалете на хоккейном матче.

— Чем ты сейчас занимаешься? - Спрашивает она.

Я смотрю на часы.

— Через двадцать минут у меня собрание.

Она выглядит разочарованной этим.

— Ох.

— Что означает, что у меня есть время поглотить тебя.

Её глаза загораются.

— Ты уверен?

— Абсолютно. А теперь тащи свою сексуальную задницу в мой кабинет.

Она выгибает бровь.

— Кабинет?

Я киваю.

— Да.

Она разворачивается и направляется в сторону моего кабинета. Я практически чувствую исходящее от нее возбуждение, и это чертовски сексуально.

Она прислоняется к стене рядом с дверью, ожидая, пока я открою ее. Я оглядываю коридор, чтобы убедиться, что поблизости никого нет, поскольку такими темпами люди заметят, что я постоянно провожу с ней время.

— Заходи.

Камилла заходит в мой кабинет, покачивая бедрами из стороны в сторону. Она всегда была уверенной в себе девушкой, но в последнее время превратилась в сексуальную лисицу, которая знает, как свести меня с ума одной лишь походкой.