– Мне предложил встретиться новый адвокат, – рассказывал он Каракасу. – Не знаю, что ему нужно, я больше никому не доверяю. Я его жду, потому что хочу, чтобы он добился для меня разрешения провести выходные на воле. Знаешь, сколько лет я не выходил отсюда? Семь! Когда выйду, наверное, ничего вокруг не узнаю.

– Да там все так же, как и раньше. Ну я пошел, пока, мне еще надо Грозе Старух бельишко постирать.

– Смотри, чтобы он не услышал, как ты его называешь.

Каракас, как, бывало, и сам Мигель, прислуживал криминальным авторитетам. Грозой Старух за глаза прозвали заключенного, который убил трех пожилых женщин, позарившись на их сбережения. Сокамерник избил его, следуя странным положениям неписаного тюремного кодекса, требующим насилия за насилие. Но Гроза Старух не позволил обращаться с собой как с Каракасом: он убил мстителя заточкой, сделанной из ложки.

– Не переживай, в глаза я зову его «сеньор». Мне не нужны проблемы.

– Если не будешь меня слушать, у тебя точно будут проблемы. Ты же знаешь, я плохого не посоветую. Хотя здесь рано или поздно все равно облажаешься. – Мигель Вистас знал, о чем говорит.

Сарате оставил мотоцикл на Пласа-дель-Рей, около дома Семи дымоходов, по крыше которого по ночам тоскливо кружил призрак любовницы короля Филиппа II, и пошел по улице Баркильо в поисках дома, номер которого был указан в квитанции такси, лежавшей в бумажнике полицейской. Он вовсе не гордился тем, что украл его, но хотел попасть в ОКА, а другого способа не было. Вряд ли он найдет то, что ищет, в этом старом строгом здании, квитанция такси давала лишь слабую надежду, но следовало хотя бы попытаться – он не хотел быть отстраненным от дела, даже не поборовшись.

– На четвертый этаж? Меня не предупредили, что ждут посетителя. Я должен был получить сообщение. Если хотите, свяжитесь с ними по телефону, и пусть они подтвердят. Иначе я не могу вас пропустить. – Для простого швейцара он был чересчур бдителен.

– Я полицейский.

Но и жетон швейцара, похоже, не впечатлил. Сарате так и остался бы ни с чем, если бы вдруг не раздался женский голос:

– Пропусти, Рамиро. Я разберусь. Что тебя сюда привело?

Его догадка оказалась верной, таинственный отдел криминальной аналитики находился здесь, а возглавляла отдел та, что распорядилась его пропустить, – инспектор Элена Бланко. Сарате с невинным видом показал ей бумажник.

– Ваша сотрудница уронила его в Ла-Кинта-де-Виста-Алегре, я и принес.

– Прекрасно, ты избавишь ее от кучи бумажной работы. Сам знаешь, что такое восстанавливать все удостоверения и кредитные карты. Пойдем, покажу тебе, где мы сидим.

Сарате не ожидал, что так просто попадет в здание. И даже сподобится экскурсии по отделу.

Лифт – маленький, обшитый деревянными рейками, – был втиснут в проем лестничной клетки, изначально на это не рассчитанной. Они стояли в кабине, почти касаясь друг друга, Сарате испытывал страшную неловкость, а она, кажется, ничего не замечала.

– Ты его украл?

Лифт слишком тесный, вопрос слишком прямой, инспектору наверняка было слышно, как у Сарате запрыгало сердце. Отрицать не имело смысла.

– Это был единственный способ найти ОКА. Я тоже хочу заниматься этим делом.

– Почему?

– Это первое убийство на моем участке. Я ждал этого всю жизнь…

Инспектор Бланко ничего не ответила, слышалось только скрежетание лифта. Сарате вдруг засомневался, стоило ли говорить правду; наверное, сейчас, как только они доедут до четвертого этажа, его арестуют. Инспектор поднесла карточку к считывателю, и дверь открылась. С виду дверь как дверь, но при взгляде на профиль створки Сарате понял: бронированная. Около лифта сидела дежурная.

– Вероника, сделай пропуск младшему инспектору Сарате, он проработает с нами некоторое время.

– Но моя служба… – Решение инспектора застало Сарате врасплох.

– Я это улажу. Пойдем.

Проходя по отделу и увидев Ческу, она остановилась.

– Ну, вот твоя пропажа. Надо быть внимательнее, Ческа: если бы не Сарате, тебе пришлось бы восстанавливать даже удостоверение личности, – сказала она, протягивая бумажник.

– Очень кстати. – Ческа посмотрела на Сарате с явной враждебностью, и, если бы не инспектор Бланко, конфликт, начатый в Ла-Кинте, мог бы продолжиться.

С ней надо держать ухо востро, понял Сарате. Они с Эленой прошли дальше и остановились перед запертой дверью.

– Там родители жертвы. Мойсес и Соня. Несколько лет назад у них убили старшую дочь Лару, теперь убили младшую. Нужно сообщить им эту новость.

– Хотите, чтобы я вас сопровождал? – удивился Сарате.

– Тебе будет полезно увидеть, что убийства – одна из самых жестоких вещей на свете, как бы тебе ни хотелось их расследовать. Страшных подробностей мы им сообщать не будем, просто скажем, что Сусана погибла. Договорились?

– Ясно. Только один вопрос: почему вы меня не отстраняете от дела?

– Мне понравилось, что ты осмелился украсть бумажник у полицейской, которая одним ударом может снести тебе голову. Ты заслужил награду. И наказание: именно ты сообщишь новость родителям. Я спускалась вниз, чтобы выпить граппы перед встречей с ними, но что-то бодрости мне это не прибавило, а желания говорить – и подавно.

Сарате не успел сообразить, что им сказать, как Элена Бланко распахнула дверь.

– Сеньор и сеньора Макайя, простите, что заставили вас приехать сюда. Младший инспектор Сарате сейчас вам все расскажет.

Очень трудно сообщать родителям о том, что их дочь нашли мертвой. Видеть слезы, боль, муку, немой укор. Мойсес, отец погибших дочерей, реагировал бурно, для него это стало ударом в спину. Соня, мать, держалась спокойно, переживая горе молча.

– Обещаю, мы приложим все усилия, чтобы найти убийцу вашей дочери. – После того как Сарате выполнил самую трудную часть задачи, инспектор Бланко снова взяла инициативу в свои руки. Сарате понял, что такова тактика: он сообщает плохие новости, она дает надежду на возмездие.

– Нелегко растить дочь, когда считаешь, что она должна быть свободной, принимать собственные решения и совершать собственные ошибки. – Мойсес говорил медленно, словно каждое слово причиняло ему страдания. – Теперь я сожалею об этом, я должен был воспитывать их в наших цыганских традициях. Я уже ошибся с Ларой, и только я виноват, что и с Сусаной случилось то же самое.

Сарате и Элена сообщили им скупые сведения о смерти дочери, сказали, что речь идет об убийстве, и предупредили, что, пока не придут окончательные результаты вскрытия, они не смогут рассказать, как именно она была убита.

– Она сильно мучилась? – спросила Соня сквозь слезы. – Смерть Лары была ужасной.

– Тот негодяй, который убил ее, все еще в тюрьме. И надеюсь, никогда оттуда не выйдет, – добавил Мойсес.

Инспектор Бланко соблюдала максимальную осторожность: нельзя, чтобы родители жертвы замкнулись, а тем более заподозрили, что смерть их младшей дочери – повторение убийства ее сестры.

– Как я уже сказала, мы дадим вам всю информацию, когда вскрытие будет завершено, а пока нам нужна ваша помощь. Давно Сусана жила одна?

– Чуть больше двух лет. С тех пор, как ей исполнился двадцать один. Мы даже на это согласились – чтобы она жила одна, – с горечью сказал Мойсес.

– На что она жила?

– Какая-то работа в службе доставки. Потом она стала моделью для каталогов одежды. – Он явно гордился красотой дочери.

– Иногда я давала ей денег, совсем немного, – уточнила мать, со страхом глядя на Мойсеса; стало понятно, что он этого не знал. – Порой ей трудно было дотянуть до конца месяца.

– Нормально в таком возрасте, – кивнула инспектор: ей хотелось, чтобы Соня не боялась говорить правду, даже если та придется мужу не по нраву. – Мы думаем, что ваша дочь была на девичнике.

– Она должна была выйти замуж в конце месяца, через две недели. Ее жениха зовут Рауль, он мне не нравится, – признался Мойсес. – Занимается какой-то рекламой. Сеньора инспектор, я всякого навидался и знаю, что доверять этому молодому человеку нельзя, он из тех, кто околачивается по барам, ввязывается незнамо во что, а женится не для того, чтобы создать семью, а чтобы заполучить девушку, готовую удовлетворять его порочные наклонности.