– Рауль Гарседо? Полиция.

– Полиция? Что случилось?

– Не возражаете, если мы войдем?

– Я занят. У вас есть ордер?

Рауль явно не хотел их впускать, но Ордуньо пригрозил:

– Нет, мы без ордера, но, если хотите, мы получим его и посмотрим, что вы пытаетесь скрыть. Пока мы пришли поговорить с вами о вашей невесте, Сусане Макайе.

– С ней что-то случилось?

Рауль наконец впустил обоих полицейских. Гостиная оказалась еще роскошнее, чем они ожидали: стильный и дорогой черно-белый декор, особенно впечатляли акустические колонки BeoLab 90 Bang & Olufsen, ценой больше среднего автомобиля. Стоило включить звук на полную мощность, и спортсмены в парке бегали бы под музыку; как гласила реклама, более мощный звук можно услышать только на стадионном концерте у самой сцены.

– Прежде чем начать разговор, я бы предпочла, чтобы вы это убрали. – Ческа смотрела на него с презрением.

На столе белела кокаиновая дорожка, рядом лежала кредитная карточка, которой ее ровняли, и трубочка, похоже серебряная. К удивлению полицейских, Рауль невозмутимо втянул дорожку и сбросил все остальное в ящик стола, задвинув его тыльной стороной руки.

– Убрано. Скажите, что с Сусаной. Я ничего не знаю о ней с пятницы. Она собиралась на девичник.

– Вы не пытались с ней поговорить?

– Вчера я звонил ей на мобильный, но она не брала трубку. Я подумал, что она перезвонит сегодня.

– Вы женитесь через пару недель. Разве это нормально, что вы разговариваете не каждый день? – спросила Ческа.

– Полагаю, полиция явилась ко мне домой не для того, чтобы узнать, как я веду себя с невестой и разговариваем ли мы с ней каждые десять минут. Объясните, зачем вы пришли.

Ческа с самого начала испытывала антипатию к Раулю и почти желала, чтобы он оказался виновником смерти девушки. Без всяких обиняков она сказала:

– Сегодня утром тело Сусаны Макайи нашли в садах Карабанчеля.

– Что?

Изумление Рауля не выглядело притворным, но это ничего не значило, любое чувство можно сымитировать.

– Ее убили. Мы просим вас оказать содействие.

– Конечно, о чем бы вы ни попросили. – Он сразу занервничал. – Надеюсь, вы не подозреваете, что я…

– В деле об убийстве мы всегда подозреваем партнера жертвы; к сожалению, это подозрение часто оправдывается. Вам придется пойти с нами.

– Я арестован?

– Нет, конечно. Мы не арестуем вас, если для этого не будет причин. Если бы речь шла об аресте, мы бы попросили вас позвонить адвокату. Нет, мы просто хотим, чтобы вы рассказали нам о Сусане Макайе.

Они забрали компьютер, «Мак» стоимостью более двух тысяч евро, чтобы Марьяхо могла его исследовать, и попросили Рауля проехать с ними в отдел. Ему не сказали, что домой он сегодня не вернется, а заночует в приемной, потому что инспектор Бланко начнет его допрашивать только завтра утром, когда он будет совершенно разбит, когда кокаин перестанет действовать и когда ему захочется обменять свои бесценные стереоколонки на обычный душ. Только тогда Рауль расскажет им все, что они хотят знать.

Инспектор Элена Бланко привела Анхеля Сарате в бар на улице Уэртас. Это был караоке-бар Cheer's, куда она ходила постоянно.

– Караоке?

– Ты бывал в караоке?

– Один раз, с друзьями, больше десяти лет назад…

Войдя, он сразу заметил, что инспектора там все знают: с ней здоровались официанты, некоторые из присутствующих махали ей рукой, даже посетитель на сцене, который в это время исполнял песню из репертуара Mocedades, увидев ее, подмигнул.

– Вижу, вы суперпопулярны.

– Я часто бываю тут с воскресенья по четверг. По пятницам и субботам здесь только туристы и алкаши, а в будни собираются те, кто любит петь.

Сарате озирался по сторонам, не в силах понять, что такого нашла Элена в этом баре: пожилые люди, микрофон, экран с текстами дурацких песен, мужчина, похожий на чиновника, поет о женщине, которую другие женщины считают сумасшедшей. Официант, улыбаясь, подошел к ним.

– Не ждал тебя сегодня, Элена. Ты слишком поздно ушла вчера…

– А сегодня не дай мне остаться до конца. Один час, и я ухожу.

– Тебе как обычно?

– Да.

– А сеньору?

– Пиво, бутылочку «Мау», – поспешил сказать Сарате.

Элена могла многое понять про человека по тому, что он пьет, и гордилась этим умением, но про человека, выбравшего бутылку «Мау», она не понимала ничего. Разве только что он мадридец.

– Что значит «как обычно»? Граппа? – спросил он.

– Да, но какая именно граппа, зависит от времени суток. Ближе к ночи мне нравится стравеккья, выдержанная в деревянных бочках два-три года.

– Советская машина, граппа, караоке… Ничего не скажешь, вы своеобразны, инспектор.

– Ты еще ничего обо мне не знаешь. И мы пришли сюда работать. Скажи, что необычного ты заметил в квартире Сусаны?

В присутствии инспектора Сарате чувствовал себя напряженно и старался держать ухо востро; он не смог ничего добавить к тому, что они уже обсудили: что в квартире поразительно мало личных вещей, не считая одежды, и что там нет роутера.

– Больше ничего?

– Ничего. А что увидели вы?

– Мало, как и ты. Есть ощущение, что квартиру зачистили. Но кое-что все-таки привлекло мое внимание.

Элена рассказала о картине Лемпицкой, которая могла что-то значить, о фотографии Лары в ящике стола и о магните на холодильнике с точно такой же бабочкой, как на татуировке у Сусаны.

– Это мало, но все же. Мы все равно найдем того, кого ищем.

– А если нет?

– Отдел всегда находит, просто не надо слишком спешить. Не забывай, у нас всегда есть преимущество перед убийцей. Мы можем двадцать раз ошибиться, но попав в точку один раз, мы его тотчас раскроем. А ему может повезти двадцать раз подряд, но стоит хоть раз ошибиться, и мы его поймаем. Чистая статистика.

Сарате слушал бы ее и слушал, но тут по громкой связи объявили:

– Элена!

– Моя очередь.

Она вышла на сцену и взяла микрофон, ее приветствовали аплодисментами, зазвучала музыка.

– Suona un'armonica, mi sembra un organo, che vibra per te, per me, su nell'immensità del cielo[7].

Сарате не любил такую музыку; Мину он никогда и не слышал, единственной итальянской певицей, которая ему нравилась, была Рафаэлла Карра. Однако приходилось признать, что инспектор поет очень хорошо: она смогла его удивить – еще больше, чем граппой и «Ладой». Когда Элена закончила, со сцены ее проводили шквалом аплодисментов. Тут же подошел официант с рюмкой очищенного агуардьенте.

– Это за счет заведения, с каждым днем ты поешь все лучше, Элена.

Они заговорили о Сарате: тот родился в Бильбао, в семье полицейского, отец погиб на посту, когда Анхель был еще маленьким. Потом жил в Мадриде; прежде чем поступить в полицию, изучал право… О себе Элена не рассказывала, отделываясь общими фразами.

– Подожди, – вдруг сказала она, – послушай, сейчас будет петь Адриано.

На сцену вышел мужчина лет шестидесяти. От протянутого микрофона он отказался.

– Послушай его. Если бы Адриано захотел, Паваротти, Каррерас и Пласидо Доминго зарабатывали бы на жизнь пением в метро.

– Шутите? – засмеялся Сарате.

– Немного, но поет он потрясающе.

Микрофон Адриано и правда был не нужен: его и так было слышно в самых дальних уголках бара.

– Nessun dorma! Nessun dorma! Tu pure, o Principessa, nella tua fredda stanza, guardi le stelle, che tremano d’amore e di speranza!..[8]

Все неистово аплодировали, включая Сарате, который бил в ладоши больше для того, чтобы не выглядеть белой вороной: он понимал, что собравшимся здесь людям дано воспринимать то, к чему он совершенно глух.

– У тебя есть машина? – спросила Элена, словно пение Адриано задело в ней какую-то струну.