Горячие губы примыкают к маленькому клочку кожи, выбивая из меня неконтролируемый стон. Низ живота прошибает, стягивает, острыми лучами заполняя все тело.

Всего один поцелуй. И не в губы. Что же будет, если…

Страх немного ослабляет остроту ощущений, позволяя вновь осознать себя.

– Не прикасайся ко мне, – с шипением упираюсь ладонями в плечи Малина.

Он отлип от шеи с усмешкой, но она быстро сменилась недовольством.

– Ты меня обманула.

И не испытываю угрызений совести по этому поводу.

– Я говорю правду, а ты не хочешь меня слушать.

– Ты моя истинная.

Ладонь уперлась в стену над головой. Малин вновь усмехнулся.

Он не сдастся, пока я не признаю этот чертов факт.

Вязкая горечь от мерзкого запаха, смешавшегося с желанной сладостью, заполняет рот.

– Биомусор истинная – это вышка. Застрелиться, – воспроизвожу слова Малина. – Я могу подать патроны, решим проблему одним выстрелом. Обещаю отмыть твою кровь с пола.

Усмешка сходит с его лица. Он молчит, не двигаясь с места, только ладонь, упирающаяся в стену, сжимается в кулак.

Услышать подтверждение не то же самое, что утверждать самому, а, вообще-то, лучше не задавать вопросов, на которые не готов получить ответ.

Мы не по одну сторону, но, совершенно точно, оба не желаем этой истинности. Разумнее попытаться использовать всевозможные ресурсы для решения маленькой, но очень весомой проблемы.

Связные мысли сформировываются с трудом. Я могу собой гордиться: под жестким давлением желания одного конкретного человека не теряю голову. Ну, может, наполовину.

– Слушай, ни тебе, ни мне эта истинность не нужна, так? – судорожно выдыхаю с ощущением, будто между ног облили керосином и подожгли.

Сминаю в кулаках края кофты по бокам, чтобы бесконтрольно не наброситься на Малина. Этого только не хватало.

– От нее можно избавиться.

Хоть я и не уверена до конца, и доказательств нет, но я не перестану верить.

– Херня, – ругается Малин, не отпуская моего взгляда.

Он словно находится в панике где-то внутри себя.

– Карл Кристмал проводил опыты, но они засекречены. Мне до него не добраться, а ты можешь.

Дыхание непроизвольно учащается, только ухудшая состояние. Еще немного, и здравая часть меня поляжет храброй, достойной, но бессмысленной смертью.

– Предлагаешь мне стать подопытным? Проводить над собой эксперименты? – губы Малина снова изгибаются в усмешке, теперь злой и даже отчаянной.

О, конечно. Как столичный позволит себе быть подопытной крысой? Для этого только приезжие годятся!

Трус. Хочу выплюнуть это слово ему в лицо. Собираю все раздражение и гнев, какие смогла соскрести по капле.

– Ну и какого хрена? – ленивый и слегка насмешливый вопрос отвлек от взаимного визуального уничтожения.

Дрейк стоит в проходе сбоку от нас, засунув ладони в карманы брюк.

– Не помню, чтобы я разрешал трогать моего слейва.

В любой другой момент я бы обрадовалась его появлению. И в этот могла благодарить, что приблизил мое спасение от запаха истинного, но, проклятье, как же Дрейк не вовремя!

Когда еще представится возможность обсудить гипотетическое сотрудничество с Малиным?

Здравомыслие не моя сильная сторона в данный момент, учитывая, что наброситься на Малина не кажется мне плохой идеей. Пусть и неадекватно, я все же соображаю.

Малин совершенно точно способен получить доступ к информации, до которой мне никогда не добраться. Я приезжая. Биомусор Амока. Двери передо мной закрыты наглухо. Я могу стучаться в них головой, но быстрее расшибу лоб, чем пробью хотя бы щель.

– Я ее не касаюсь, – Малин не отпускает моих глаз.

Ногтями вдавливаю плотную ткань в ладони, вынуждая трезветь. Только не выходит!

– Сейчас – да, но я уверен, что уже полапал, – голос Дрейка помог балансировать на более ровной поверхности.

Не дал упасть. Вернее, пасть… Прыгнуть в руки чертового столичного!

– Подожди, мы еще не закончили, – Малин не отвел взгляд.

Ему все равно? Он ничего не чувствует?

Я одна страдаю за двоих? Почему? Даже у истинности нет справедливости?

– Сперва получи мое разрешение на использование моего слейва, установи плату, я ее приму или не приму. Какого черта я должен рассказывать тебе правила?

Разрешение на использование?

Резко смотрю на Дрейка. Взгляд не сразу сфокусировался на знакомом лице в полумраке комнаты.

Установить плату? Плату за использование?

Я не вещь!

Хочется рычать от злости и… не только. Спокойствие и равнодушие Дрейка продлевает жизнь раздражению. Нечему удивляться. Он сразу говорил о том, для чего нужны приезжие – служить столичным. Он искренне верит в это, живет с этим всю жизнь, и винить его в устоявшемся глупо.

– Правила, – Малина запрокидывает голову и смеется. Перевел взгляд на Дрейка. – Ну, говори, что ты хочешь?

Вцепиться бы им в глотки. Двоим. Перегрызть к чертям. Но тогда они не осознают, не поймут. Ничего не поймут.

Очередной внутренний толчок изнутри. Болезненный импульс безжалостно толкает вперед. Сделать шаг – всего один – и прижаться к Малину. Обвить руками, ощутить тепло под ладонями, вдохнуть его. Полностью.

Вонзаю клык в закушенную губу. По языку растекается металлический солоноватый привкус.

Не двигаться. Только не шевелиться. Не дать себе повода коснуться его. Проклятого истинного.

Он неотрывно смотрит в одну точку. Шею обжигает его взгляд – озадаченный, диковатый. За верхней губой язык прокатился по зубам.

О чем он думает в этот момент? О чем он вообще может думать, когда я готова умереть прямо здесь, лишь бы ничего не чувствовать? И сразу другой вопрос: почему его должны волновать мои ощущения?

«Потому что я его истинная, и он должен страдать вместе со мной!» – истошный вопль остается внутри. Наружу вырвался лишь судорожный выдох.

В уши раздражающе вбивается далекий цокот каблуков. Он приближается, стуча мелкими молоточками по барабанным перепонкам.

Малин на короткий миг наградил меня странным взглядом и вновь уставился на шею.

Сильные руки сгребли в охапку все мои внутренности и сжали, скручивая. Выжимают по капле всю кровь. Теперь я готова умолять Дрейка забрать меня отсюда. Увести подальше, лишь бы истинность перестала меня ломать.

– Мальчики, вы оба здесь, – комнату заполнил тягучий голос

С трудом смотрю на нового члена нашего междусобойчика.

Знакомая блондинка поправила длинный хвост прямых волос.

– Кисунь, и ты здесь. Прекрасно, – на ее лице расцветает притворно милая улыбка. – Дрейк, дорогой, дай мне своего слейва на час.

Боль в зубах и ладонях спасает помутившийся разум от непредусмотрительного ответа. На достойную полемику я неспособна.

– Сколько желающих, – усмехается Дрейк. – Пора пересмотреть расценки.

Я не вижу ничего кроме бледно-желтых глаз.

Малин. Ненавижу тебя. За то, что ничего не чувствуешь.

Почему истинный – он, а не кто-то из приезжих? Таких же нормальных, как я. Я бы не сопротивлялась. Не сдерживалась. Сама бы шагнула навстречу.

– И ты? – удивляется блондинка, перетягивая на себя мой затуманенный взор. – Девочкам надо уступать. Я верну ее целой, успеете наиграться.

Хочу подретушировать растянувшиеся в кокетливой улыбке губы. Разбавить кровоподтеком, например.

– Я не вещь, – цежу на грани адекватности, – и никому не позволю «играться» со мной.

Столичная с притворным сочувствием качает головой и поворачивается к Дрейку.

– Всего лишь дам ей пару уроков хороших манер.

Он ловит мой взгляд. Даже не представляю, что в нем. Во мне с факелом наперевес разгуливает взбесившаяся истинность, приговаривая: «Кто не спрятался, я не…»

– Наденешь ошейник и поводок, заставишь ползать на четвереньках и лизать тебе пятки? – смеется Дрейк.

– Хорошая идея, спасибо, – блондинка сжимает его плечо. – Хочу-хочу. Мур-мур.