Тонкую шею обхватывают пальцы. Столичный скрывается в темноте ниши, а девушку повернута лицом ко всем желающим на нее посмотреть.

Мне кажется или я действительно услышала его приказ:

– Ни звука, поняла?

Джана кивает, выгибается. Пальцы продолжают крепко держать ее шею. Джана закусывает губу, веки с трепетом опускаются. Короткие ритмичные движения не оставляют сомнений, что с ней делает столичный.

– Проходите, не стесняйтесь, – тянет блондинка и прячет во рту очередную ягоду.

Я кривлюсь не скрываясь. До чего все же противный голос.

– Ищите своего хозяина. Вам скажут, что делать, – подсказал проходящий мимо слейв.

В одной руке коктейль, в другой – опахало. Он быстро исчез в темном ответвлении.

– Убила бы, – тихо заявляет Мадина и идет вперед.

Я осталась без прикрытия. Бросила кеды на пол, быстро надела кофту.

Нэнси натягивает рукава и судорожно всматривается в темные углы, продолжая стоять рядом со мной.

– Они тебе не пригодятся, – тошнотворный голос блондинки отвлек меня. Не успела сунуть ногу в штанину.

Смотрю на столичную из полусогнутого положения. Притворно милая улыбка вызывает желание послать далеко и без обратного билета.

– Я не ты. Предпочитаю быть одетой, – все же вдеваю правую ногу в штанину.

– Кисунь, у тебя ужасные манеры. Надо быть вежливой, – блондинка выпячивает пухлые губы. – Чей ты слейв?

Натягиваю резинку на талию, оправляю кофту. Рядом никого из однокурсников нет, Нэнси тоже ушла.

– Дрейка.

Столичная растягивает губы в довольной улыбке.

– Я попрошу его научить тебя хорошим манерам.

Сжимаю кулаки, сдерживаясь от ответа. Лучше не провоцировать стерву.

Иду наугад, не видя Дрейка среди столичных в этом зале. Единственный путь ко второму – по темному проходу мимо ниши.

Непроизвольно поднимаю взгляд на Джану, идя мимо. Она ловит его. В моих совершенно точно отражается непринятие, а в ее – смирение.

Позволять трахать себя на глазах у всех… Столичный предусмотрительно в тени, соединение тел скрывает узкая полоса юбки, но сам факт это не отменяет.

Отворачиваюсь и иду дальше. Омерзение к столичным увеличивается с каждой минутой.

Заглядываю в маленький зал слева. Стив с камерой ходит вокруг широкого дивана, на нем две старшекурсницы из приезжих сливаются в поцелуе, откровенно ласкают друг друга.

– Плохо! – кричит Стив. – Дайте больше страсти! Вы будто мои ботинки вылизываете. Во, точно: представьте, что обе сосете мой член. Да-а, вот так…

Рвотный позыв разворачивает меня обратно в широкий темный проход. Кашляю от скручиваний в желудке.

– Как вы все отвратительны… – пробормочу, проходя дальше.

Приезжие отвратительны не меньше, потому что позволяют так с собой обращаться. Неужели не пытались бороться? Все поголовно покорные овечки?

По диагонали идет свет из косого прохода. Увидеть кто там возможно, только заглянув внутрь. Все внутри противится этой мысли. Я не хочу видеть очередную гадкую картину. Если просто позвать Дрейка?

Да, так он и выйдет на зов биомусора.

Выдохнув, в несколько шагов приближаюсь к входу и заглядываю в комнату еще меньше той, где снимается порно.

Взгляд фокусируется, но мозг не осознает картину. Легкие срабатывают быстрее. Одного короткого вдоха хватает, чтобы внутренности скрутило, только иначе. Вместе с самым вкусным ароматом нос забивает отталкивающий горький, приторный запах. Смесь приятного с омерзительным выворачивает наизнанку, ласкает лезвием ножа.

Малин на одном из кресел полулежит с закрытыми глазами, откинув голову на спинку. Между широко расставленных ног устроилась, очевидно, приезжая. Мне на обозрение досталась голая узкая спина, полы короткой юбки едва прикрывают зад.

Я бы с удовольствием перекрыла себе кислород, чтобы ничего не чувствовать. Раскаленный прут с загнутым концом щедро провернули несколько раз сперва в одну сторону, затем в другую.

Грудной стон Малина служит катализатором. Истинность перестает молча терпеть и обретает голос… Вернее, звук. Чужеродный рык вырывается… у меня.

Что за… черт!

Зажимаю рот ладонью, смотря в кусающиеся бледно-желтые глаза. Вдох вызвал очередной позыв выблевать все внутренности, и тут же сменился желанием причинить боль, отстоять свое.

Проклятье!

Разворачиваюсь под пристальным взглядом. Главное не дышать, пока не буду как можно дальше.

Впервые за много лет глаза жжет от невесть откуда взявшихся слез. Я совершенно не контролирую собственное тело! Оно бунтует против меня. Не слушается. Я не хочу реветь. Не желаю реагировать на запах Малина. Не хочу испытывать все, что он вызывает из-за проклятой истинности.

Разум сильнее!

Не видя ничего вокруг, пересекаю первый и самый большой зал, влетаю в очередной темный коридор. Здесь нет даже блеклого света под потолком. Крошечные затемненные светильники на правой стене на большом расстоянии друг от друга.

Предплечье взрывается болью. Шиплю, ощущая себя тряпичной куклой. Спина вжимается в холодную стену, а в нос с новой силой забивается знакомый запах. Гадкая посторонняя примесь теперь не такая яркой, но все же есть.

Непроизвольно морщусь, смотря в ненавистные глаза.

– Отпусти, – цежу зло и дергаю плечом, которое крепкая ладонь впечатывает в стену.

Игнор. Малин наклоняется к шее, шумно втягивая воздух. Дыхание разбегается по коже. Мурашки от маленького участка расползаются по всему телу. Заполняют все, подкашивая колени от близости Малина.

С каждым днем он влияет сильнее. Прежде было проще бороться с притяжением, а ведь прошло всего несколько дней.

– Что ты используешь? – требовательно спрашивает Малин, продолжая меня обнюхивать.

– Ничего, – вру уверенно и безжалостно.

Нос Малина задевает губы. Крупная дрожь пробивает копьем, пронзает пятью молниями сразу.

Случайное касание с убийственным эффектом.

Впиваюсь ногтями в ладони, мысленно окатывая себя ледяной водой. Щедро сыплю лед в тело.

– Я чувствовал тебя вчера. Слабо. Сегодня запаха нет, – хриплый голос Малина танцует на мне танго.

– Я уже говорила, тебе надо лечиться.

Мой голос внезапно тоже захрипел. Предательски. Совершенно мне несвойственно.

Подбородок настойчиво тянут наверх, вынуждая запрокинуть голову.

– Что ты используешь?

В бледно-желтых глазах сплетается злость и замешательство, непонимание. Пусть лучше думает, что сходит с ума, чем знает правду.

– Ничего, – повторяю по слогам, стараясь не дышать.

Но это невозможно! Нельзя по желанию забыть о кислороде на время. Он должен течь, даже когда становится концентрированным ядом.

– Лжешь.

Малин оглядывается вокруг себя, продолжая меня удерживать за плечи. Одна жалкая черная салфетка на столе привлекает его внимание.

– Не дергайся, – предупреждает столичный и отпускает.

Ненадолго.

Нет смысла убегать, все равно некуда.

Малин поднес к моему рту салфетку.

– Смочи.

Вопросительно приподнимаю брови.

– Или это сделаю я. Выбирай.

Хороший выбор! Чтобы он моими слюнями меня обмазал, или своими.

Нет сомнений, для чего он это затеял.

Исполнила идиотский приказ, убивая засранца взглядом.

Солнечное сплетение сходит с ума, скручивается в пружину и буквально толкает повиснуть на шее истинного. Сопротивление с трудом, но удается.

Влажный кусочек салфетки прижимается к сгибу шеи. Малин не отпускает мой взгляд, настойчиво натирая выбранное место.

«Пусть у него ничего не получится. Пусть только у него ничего не получится…», – безмолвная мольба не успокаивает, но отвлекает от нарастающей ломки в теле.

Похоже, чем дольше игнорируешь истинность, тем сильнее она проявляется. Странная закономерность, но иного объяснения в голову не приходит.

Очередной шум воздуха раздается рядом с ухом. Жадный. Нетерпеливый. Один вдох за другим.

Жмурюсь, понимая, что за этим последует, только мое воображение оказывается скуднее реальности.