Снова звонок, заворожённо рассматриваю буквы. Заруцкий, с первого знакомства и до сих пор подписываю исключительно по фамилии. Не хочу, но отвечаю, впечатление, что добьёт меня.

— Алло... — голос свой не узнаю, загробный.

— Дина! Ты где? — он рычит.

— Я-а... — самой бы знать.

Распознаю недовольство и даже злобу в тоне. Называю кафе, сразу кладёт трубку.

— Вот и посидели! — вздыхает Галя. — Чёрт нас дёрнул ехать именно сюда.

Яро копашусь внутри себя, хватаюсь за новые, неизведанные ощущения, что появляются ежесекундно. Этого не может быть! Это не он! Но так остро чувствую потерю, что выворачивает наизнанку остатки души. Глупости всякие лезут в голову, страшные образы, глазами рыскаю по столикам, чего ищу, знать бы. Затылок холодит, как будто кто-то ледяной дышит прямо за спиной. Часто оборачиваюсь, никто не стоит позади и даже не смотрит.

Спустя сколько по времени, не скажу, счёт потеряла давно, приезжает Заруцкий. Натянуто улыбнувшись девчонкам, подхватывает под локоть, выводит наружу, одевая на меня пальто. Так и ведёт до машины, усаживает хлопнув дверью, раздражение в каждом жесте. Хотя чего уж там, то, что исходит от него намного сильнее и чернее. Ненавидит? За что? Вскидываю на него глаза поражённо. Заруцкий развернувшись ко мне, спрашивает:

— Что это было? — прикуривает, открыв окно.

Сжимаюсь от промозглого холода, а казалось дальше некуда мёрзнуть. Мелкая дрожь, рябью бежит по телу.

— Что именно?

— Не отвечала на звонки, — внимательно рассматривает во мне каждую деталь, одежду, лицо, замечает дрожащие руки, глаза на мокром месте.

Опускаю взгляд на свои пальцы, перевожу в его злые глаза. Не встревоженные. Нет. Злые! Бешеные. Пропасть между нами растёт вслед за уходящими секундами.

— От тебя за целый день ни одного звонка, значит нормально! На мои тупые сообщения ты не отвечаешь! А зачем?! Пусть эта идиотка написывает, а я буду наслаждаться, как ликует моё самолюбие! — орала во всё горло, что есть сил. Срываясь на визг. Выбрасывая из себя накопленное, кричала и становилось легче. — Я не слышала твоих звонков! Такое разве не может быть?! Весь день их ждала! Я просто не слышала! И за это ты на меня злишься?!

— Не ори! — рявкает на меня.

Вздрагиваю, но продолжаю, остановиться не могу:

— А что я должна!? Кинуться тебе на шею?! Зацеловать до смерти?! Упасть в ноги и вымаливать прощения?! — слёзы бегут по щекам вместе с тушью.

Комок двухгодовалой боли пульсирует, душит, вот-вот взорвётся. В упор смотрю на него, каждое слово причиняет страдания. Я так скучала весь день, не видела его вчера. Не хочу кричать, но мне больно, и я ору во всё горло, срывая голос. Заруцкий сгребает в охапку, прижимает к себе, с лёгкостью поборов сопротивление. Обессиленно плачу. Не о нём, совсем не о нём... Перед глазами прекрасное лицо на котором прослеживается ухмылка.

Как только истерика стихает, отвозит домой. Всю дорогу молчим, прощаемся, как чужие, сейчас всё равно. Совершенно пуста, так накричалась, связки болят, горло дерёт. Выпустив застарелое наружу, ощущаю облегчение.

Соньки нет дома и я беспрепятственно могу спрятаться в своей комнате и забыться, только коснувшись подушки головой засыпаю.

Смотрит пронзительно и улыбается, любуюсь ямочками на щеках, как нравится его улыбка... Кончиками пальцев проводит по щеке, стирая сбежавшую слезу, выдыхаю с облегчением. Он здесь. Он живой. Серебряные, холодные глаза греют изнутри, тепло зарождается в районе солнечного сплетения и расползается по всему телу, согревая и прогоняя ненавистную дрожь. Необыкновенные глаза лучатся светом радости и ещё чего-то неуловимого, улыбка не позволяет оторвать взгляда от лица. Я тоже очень рада видеть. Тянется ко мне губами мучительно медленно, подаюсь навстречу в желании уменьшить расстояние и только коснувшись обжигаюсь, резко дернувшись от боли...

Вскакиваю на постели, трогаю рот, в горле сильно пересохло, душно. Настолько реальный сон, просто нереально и это уже второй раз. Словно горю заживо в невидимом пламени, сбрасываю одеяло, тяжело дышу. Падаю обратно на подушки. Как наяву видела его глаза. И точно уверена, Даниэль живой, не знаю откуда, но я знаю, он живой. До сих пор в моих лёгких его холодно-сладкий запах, губы жжёт. Закрываю глаза руками в ужасе. Схожу с ума.

Сижу хмуро на кухне, губы до сих пор болезненно реагируют на касания. Таких снов не бывает, это настолько реально, что от страха бегут мурашки по позвоночнику. А ещё сильнее пугает, непонятно откуда взявшееся, острое желание идти и искать... Искать Даниэля... Прямо сейчас готова сорваться и бежать. Только куда?!

Завтракаю не чувствуя вкуса, переключаю каналы, смотрю все новости, что нахожу в утренних программах. Краем уха слышу, как Сонька прощается с Федей в прихожей. Он ночует у нас каждый день и не могу быть против, не получается вправить мозги сестре, а может ей и не надо. Она умнее меня. Я когда-то тоже была... И ещё неизвестно, как повернётся жизненный путь.

Мысли о сне и вчерашнем происшествии не дают покоя, занимая большую часть раздумий, для Заруцкого оставляя лишь маленький закуточек. Снова и снова тыкаю по кнопкам на пульте, переключая каналы, доедаю овсянку с фруктами, иногда скосив глаза на безмолвный телефон. Дико сожалею о вчерашнем. Вела себя отвратительно, должна была сдержаться, Заруцкий не должен был видеть моих истерик.

Впорхнула счастливая Сонька, иногда завидую, выхватила из моих рук пульт и сразу же продолжила моё занятие, недолго задерживаясь, переключала дальше, успеваю заметить в кадре вчерашнее кафе, как программа меняется. Срываюсь с места, сметаю попутно со стола и тарелку и телефон. Выхватываю из рук сёстры пульт и непослушными пальцами возвращаю на сюжет. Все самое важно, подробности с места трагедии уже сказали, успела только услышать, что второй участник аварии скончался по дороге в больницу от полученных травм.

Вернула Соньке в руки отобранное и держась за стол медленно села.

— Дин, ты чего? — ошарашенно глазеет на меня, а я на неё.

— Вчера была там... — голос глух и сдавлен.

Не верю, не верю. Я дура ненормальная, но я не хочу верить и не верю. Несколько встреч, а будто близкий и родной, чужой, такой родной. Да это вообще не он, всего лишь моё больное воображение. Сон — вот, что точно фантазия и не более.

С Соньки перевожу взгляд на разбившуюся на полу тарелку, подхватываю с пола телефон, выключился от удара. Пулей вылетаю с кухни, на ходу включая мобильник.

— А убирать кто будет? — кричит мне в след сестра.

Уже бегу по ступенькам наверх и кричу в ответ:

— Сонечка, пожалуйста, убери, тебе же ко второй паре.

В спешке делаю макияж, торопливо одеваю бледно-розовую блузку, юбку до колена с широким ремнем на талии, слышу, как вредная сестра внизу ругается. Хватаю новую, чёрную сумку, на днях прикупила, и лечу вниз. Окинув себя быстрым, придирчивым взглядом в зеркало. Сапожками на высоком каблуке дополняю образ. Сонька сложив руки на груди, прищурив глаза смотрит, но молчит, на удивление. Пронзительно пищит оповещение с информацией о такси. В торопях одеваю кашемировое, молочного цвета, пальто доходящее до колена и не застегнув выбегаю из дома.

Осень встречает холодом и изморосью, копия погоды моего внутреннего, жалкого мирка. От Заруцкого ни звонка, ни сообщения, сердце тихонечко вздрагивает иногда. Вчера не смотря ни на что, не остался, уехал, отстранённый и злой. Видел в каком я состоянии, насколько мне плохо и всё равно уехал. И теперь тишина. Спит наверное еще, не просыпается раньше одиннадцати. Сжимаю в руках злосчастный телефон, стиснув до боли челюсти, хочется написать, высказать, что думаю о нём, но держусь из последних сил, не пишу. Да плевать ему на меня. Плевать на то как себя чувствую. Плевать! Посрать на мои чувства.

Злюсь, да я в бешенстве. Это несправедливо, мне плохо, а ему совершенно пофиг. Так не справедливо! Дура, жизнь вообще штука несправедливая.

Не позвоню, не напишу, упрямо твержу себе, уговаривая и убеждая. С мобильного в поисковик забиваю запрос, подробности с места аварии, но везде одно и тоже. Покоя в этом не нахожу, чувствую должно быть что-то ещё... Убедите меня, докажите мне... Я с хожу с ума! Душа не на месте. Надо искать, что-то должно быть. Сдайте меня в дурдом, но я чувствую и не верю, что Даниэля больше нет... Сердце сжимается в комок, будто потеряла кого-то родного и близкого.