— Дина!

Останавливаюсь, но не оборачиваюсь. Он будет помнить это всегда. И будет тыкать носом как котенка. Почему задела именно эта измена, остаётся загадкой, может потому, что она стала роковой. Всему есть предел.

— Не уходи, — два смысла слов, но я слышу один, самый правильный и желанный.

— Не уйду, — обещаю с трепетом в душе. Он любит, я всегда знала. Всегда!

Заруцкий берёт за кончики холодных пальцев, притягивает к себе, касаюсь его груди, ощущаю дыхание.

— Холодные.

— Без тебя холодно...

Касается несмело дрожащих губ и замирает, глубоко вдыхая мой запах, сжимает ледяные ладони. Прикосновение эхом отдаётся внизу живота, разбегается тепло. Целую сама, устремившись навстречу. Сдалась! Ненавижу себя!

— Я так соскучился... — говорит тихо.

Не отвечаю, у меня нет слов, просто люблю, жадно, страстно, кусая любимые губы, обнимая за шею. Его руки по собственнически прижимают к себе, обхватив за ягодицы. Совершенно плевать, что мы посреди улицы. Оторвавшись от сладости рта, смотрю в любимые, зелёные глаза, вижу страсть и отвечаю взаимностью.

— Дин, поехали ко мне.

— Нет, — отступаю, веду за руку за собой.

Он упирается, я тяну.

— Замучаешь меня до смерти, — хнычет капризно.

— Хочу замучить тебя до смерти, — и за любить тоже, добавляю, но только про себя, хватит уже откровенностей.

— Только, если так же будешь целовать, то я согласен.

Буду, научили... Пугаюсь мысли выпустив его руку из своих пальцев. Другое лицо перед глазами и серые, холодные глаза. Встряхиваю головой прогоняя.

— Да что с тобой? — берёт за руку и ведёт по ночной, пустой аллее. — Тороплю тебя?

Молча шагаю и прогоняю страх поселившийся внутри. Сжимаю его ладонь, он отвечает тем же. Неужели ему всё равно, что я спала с другим и он готов быть со мной после этого. Ну я же могла. Когда любишь прощаешь.

Гуляли, болтали ни о чём, что-то друг другу рассказывали. Не могли наговориться, на улыбаться, насмотреться. В итоге долго возвращались до машины, половину пути он меня даже нёс. Надоели жалобы на обувь и усталость. По пути до моего дома, держались за руки каждый раз, как выдавалась возможность. В момент прощания сдержанно целует, я не хочу так, ждала другого.

Перед нами стоит авто Феди, выбравшись наружу, показываю Соньке кулак, захожу домой не тая счастливой улыбки. Теперь пристанет неугомонная. А мне плевать, что скажет. Я люблю его!

В зеркале ванной комнаты на меня смотрит совсем девчонка, с полусмытым макияжем, горящими глазами и не сползающей с лица улыбкой. Сколько эмоций сегодня пережила, потеряла и нашла. Он мой, а я только его. Глупо звучит вслух и имеет глубокий смысл про себя. Иду спать и засыпаю в состоянии счастья обняв подушку, от меня пахнет парфюмом любимого человека, вдыхаю отголоски аромата и скучаю, уже не хватает. Не надышалась, насмотреться не успела, мало до безумия.

В спешке сушу феном волосы, одновременно чищу зубы. Сегодня немного отбиваюсь от привычного графика, приходится торопиться. В дверь ломится Сонька, да так, будто за ней черти гонятся или у нас в доме пожар. Возмущение плещет через край, открываю с воплем:

— Да, что тебе надо?! Я ещё не закончила! — всегда встаю раньше, чтобы не создавать очередь.

К сожалению ванная в нашем доме одна, и вот редкий случай припозднилась. Ну поспала чуть дольше, смотря розовые сны с участием Заруцкого, что же теперь, дверь выносить надо.

— Не мне, а ему! — суёт свой телефон, сама ещё в пижаме, видимо звонок разбудил.

Беру протянутый аппарат и смотрю на него не понимая.

— Тебя. Что уставилась!? Быстрее!

Захлопываю дверь, оценив степень бешенства сёстры по рычащему голосу. Тихо говорю в трубку:

— Алло...

— Дина, тебе придётся дать свой номер, иначе я достану твою сестру, — раздаётся родной, любимый голос.

Улыбка сама собой расползается и я готова подпрыгнуть с визгом, настолько переполняют чувства.

— Она меня убьёт, — нервно смеюсь.

— Во сколько заехать? Во сколько ты обычно выезжаешь?

— Куда? Сейчас? На работу?

— Да, на работу, — уточняет терпеливо.

Слышу отголоски улыбки, доволен собой. А я путаюсь в мыслях, не могу поверить и принять дикую мысль о том, что Заруцкий хочет отвезти на работу.

— К девяти езжу.

— Скоро буду, — отключается.

Пялюсь на телефон. Сонька выламывает дверь, ругаясь. Открываю, блаженно выползая наружу.

— Гони телефон! И скажи этому придурку, пусть не звонит мне, — вырывает из рук, продолжая громко ругаться уходит.

А я всё ещё перевариваю произошедшее чудо. Но опомнившись, с удвоенной скоростью начинаю собираться. Сердце несётся в бешеном ритме, лихорадочно вспоминаю, что ещё надо сделать. Бегу к себе в комнату. Пальцы дрожат, мешая нанести аккуратный макияж. Помаду игнорю в предвкушении поцелуя, думаю о его губах, внутри дрожу.

Одеваясь слышу, как подъезжает машина, выглядываю в окно, знаю, это он, но все же... В панике — приехал! Непослушными руками застёгиваю пуговицы на блузке, в юбку влезаю с трудом, растолстела что-ли. Сбегаю вниз, перепрыгивая через две ступеньки. Обуваюсь, нацепив куртку на одну руку. Сонька воинственно скрестив руки на груди, стоит в проходе кухни и грозно с осуждением на меня смотрит, прищурив глаза.

— Идиотка! Снова повелась?

— Твоего мнения не спрашивала.

— Дина, сколько тебе лет? А ты до сих пор такая, наивная дура.

И это говорит моя сестра, которой восемнадцать. Слова больно задевают, оставляя привкус горечи во рту. Но я молчу, одевая второй рукав куртки.

— Простила раз, простишь и ещё. Сколько раз уже?

Расчёсываю волосы перед выходом, руки не просто дрожат, они невменяемо отказываются подчиняться. Жестоко бьёт по самому больному, а я только стискиваю зубы.

— Изменял и будет изменять, — добивает Сонька, не отстаёт.

Выбегаю из дома, вслед догоняют слова сестры:

— Дина! Ты дура! Хватит бегать за ним!

Да, я дура! Я дура! Я люблю его! Мне нечем дышать без него. И однажды снова буду просить убить меня, как бешеную собаку, только бы не мучиться, а сейчас я хочу быть с ним столько, сколько получится, столько, сколько он будет со мной.

Стараясь унять бешеное дыхание сажусь в машину. Заруцкий целует нежно и трепетно, дрожу от гнева и страсти одновременно, хоть плюнь на работу и езжай с ним на край света. Я хочу его чувствовать, любить. Вопреки и назло всем, и себе тоже. Он даже не подозревает насколько сильно. Если бы только знал... Но это не всё, именно с такой же силой хочу вцепиться ему в горло и придушить за всю боль, что мне причинил. Всё-таки достигли цели Сонькины слова.

— Доброе утро.

— И тебе, — я все ещё растеряна, голос нетвёрдый. — Способен на подвиги?

Раньше никогда не возил на работу и я не сдержалась.

— Ради тебя способен, — не замечает он моего настроения.

Слегка улыбается, смотрю на его губы не могу оторваться, целует ещё раз, быстро и порывисто. А я не верю, вот просто чувствую, что не верю. Появилась у меня внутри, маленькая стервочка, которая говорит гадости и подкидывает нехорошие воспоминания. Даже знаю, кто подсадил её в меня. Моя сестра, малолетняя. С мозгами, добавляет эта злобная стервочка.

Лицо Заруцкого непривычно сонное, не встаёт так рано. Приятно до ужаса, осознавать его желание отвезти меня на работу, увидеть с утра, поцеловать...

— Вечером могу не успеть забрать, — говорит он мне, а стерва тычет в него пальцем и говорит: вот оно, я же говорила! Много подвигов не будет.

— Не страшно, — а сама сникла. Я так рассчитывала на этот вечер.

Отъезжаем от дома. Причины не объясняет, почему не может заехать после работы и меня разрывает на части незнание и разочарование. Не спрашиваю и взрывается болью, ревностью, перекрыв даже радость утренней встречи. Я то думала теперь все будет по-другому. Глупая!

— Ди-на, — успокаивающе гладит по коленке — Расстроилась?