Из дверей карьеров и фабрик высыпа́ли толпы рабочих. В основном это были молодые люди возраста Даллана, Ранди, вихрастого рыжика Отто и Латоны; но среди них попадались и совсем взрослые трудяги, которым по той или иной причине тоже была поставлена сокращённая норма по схеме «смена + полусмена»: слабовастые и, иногда даже, откровенно хилые старатели, по милости божией целиком не избавленные от работы услужливой Расчеловечной, но также и миновавшие зловещий Сектор № 6, кишевший страшными тайнами и легендами. Тропинки переполосанных бинтами следов начинались от входных линий ангаров и кренились в асимптоту на углу громадной кирпичной стены завода волшебного порошка. В центре высоченной прямоугольной гряды сцепленных друг с другом оранжевых зубьев с шедшей промеж них, в местах стыка, цементной пеной находилась большая эмблема спрута, словно из пасти раскинувшего свои присосчатые плети; громадными, заволоченными водной мутью глазами он тяжело взирал на каждого работника, на каждого своего подчинённого, напоминая, кто они и где находятся. В поволоке знойного воздуха, когда голова горела и чуть не плавилась изнутри, в окружении кучек таких же сырых, измученных и одуревших восемнадцатилетних юношей и девушек грезилось, что дюжий моллюск Непотопляемой прямо сейчас противостоит в своей монументальности небесному светилу. Натруженные жилистые ноги плелись по песку квартальных дорог, как вдруг, прямо над ухом, со страшной силой раздалось:

– Граждане Сектора номер пять! Только что наш непогрешимый Адепт сообщил, что мы отстаём по норме выработки благородного огня – нарезного крупнокалиберного оружия и патронов – от рабочих Сектора номер один – на семь с половиной процентов; номер четыре – на девять и одну десятую процента…

«Наш Сектор не специализируется на производстве оружия и патронов…», – подумал про себя Даллан и, подчинившись общему порядку, вынужденно подклонил голову.

– номер восемь – на тринадцать и два процента; номер шесть – на восемнадцать и девять десятых процента; номер два, – голос взял тяжёлую медную ноту, – на целых сорок три процента! Таким образом, по темпам роста по этому показателю мы превосходим только Сектора номер три и семь!

Голос смолк, оставив всех в назидательном молчании.

Но мертвецкая тишина продлилась недолго: вскоре улицу пересекли по меньшей мере семь вороных лошадей и одно ретро-авто с открытым верхом и проржавелыми боковинами. Когда скакуны были приставлены к ближайшему уличному загону, с них спешились Ангелы и лёгким бегом устремились к рабочим, застывшим в неподвижности, точно ледяные статуи. С угла химической фабрики, делившей с каким-то хлипким фанерным домиком всю противоположную улицу, высыпала другая ротка благороднокрылых. На каждый их шаг-полупрыжок приходилось отрывистое бряцанье винтовки, повешенной на грудь ремнём через плечо. Все как один были в привычном облачении – в жёлтых фартуках, чёрных перчатках, доходивших почти до локтя, кованых охотничьих ботинках по колено и, конечно же, респираторах с двумя барабанными коробами и дырчатым бубоном по центру. Раритетная машина проехала вдаль и небрежно припарковалась на конце песчаной улицы, где завод волшебного порошка прекращал своё существование. Дверцы кабриолета распахнулись, выплюнув ещё трёх Ангелов, которые сразу же обступили за спиной громадное тулово в массивном свирепом респираторе и широком белом фартуке, измазанном градиентом из многих оттенков красного; ростом он доходил до двух метров. Три группы милосердных охранителей общественного спокойствия подвигались в сторону замороженной толпы, в которой трепетно, болезненно, едва слышно и с кошмарным испугом заикалось только одно: «Херувим, Херувим, Херувим…».

Звяканью ружей и дубинок завторил загоревшийся на фасаде химической фабрики телеэкран:

– Плохая работа подлежит справедливому наказанию! – вещал большой чёрный человек в сварочных очках, отчего немного походил на разжиревшую муху цеце (только говорящую). Это был один из сотни Посланников-телевещателей Непотопляемой. В его чёрной балаклаве было проделано единственное зримое отверстие – для рта, который то широкой раскрывался, то выдавал скалившиеся пожелтевшие зубы, то смачивал языком алые губы, выступавшие из-за своей толстоты «рыбьим поцелуем».

Ангелы почти вплотную приблизились к юным рабочим и принялись собаками-ищейками обхаживать нестройные ряды колотившихся сердец. Руководство чисткой взял на себя страшный увалень, окрещённый толпой Херувимом. Даллан и его друзья, уже бывшие однажды свидетелями похожего «назидания», сгрудились друг с дружкой, задалившись к стене фабрики. Латона держалась у левого плеча Даллана; ей очень хотелось прижаться к его твёрдой руке.

При свидетельстве тридцатиградусного солнца, и не думавшего в эту страшную минуту покидать пределы Непотопляемой, Ангелы, словно обезумевшие ликторы, беспорядочно выцепляли из толпы несчастных номеров и сваливали их прямо на землю. Хватали всех – юношей и девушек, крепких и прокажённых… Особенно старался Херувим: жестокость его не поддавалась никаким описаниям.

Вскоре по всей улице поднялась пыль. Жертв безудержной децимации запинывали коваными сапогами и отхаживали палками, снабжёнными на концах электрошокерами. Закатились больные стоны, вздохи, оры, к которым с чудовищной реальностью прибавлялись очень резвые, а где-то и совсем крикливо-детские фальцеты. Потрясающую до самой печёнки глоссолалию, расходившуюся по забранным дымом межеулкам, прорезал всё тот же господин Посланник с навесного телеэкрана:

– Плохая работа подлежит справедливому наказанию! Граждане, не воздающие нашему небожительному государству должного Труда, должны быть наказаны! Ангелы действуют в рамках справедливого закона, при верховенстве Устава благородной Непотопляемой…

– Третья статья?! – рычал дебелый Херувим в измазанное грязью лицо чернокожего сварщика с трясущимися руками, оставлявшими на песке мелкие дробные ложбинки. Его били прикладами ружей, кололи «живительным дефибриллятором».

Ранди рассеянно-глуповато улыбался, пока Отто тупил глаза к изнывавшей слезами и кровью земле. В какой-то момент Даллан прикрыл Латону грудью, но ей сделалось ещё страшнее.

– А-а! А-а-о!

– Первая статья устава?! – вопрошал пухлый Ангел с идеально выбритой головой, которая буквально истаивала по́том.

– Отстаём по норме выработки…

– А-а-а! А-а-а-ах!

– Труд есть второе великое благо, которым мы, бренные, железно обязаны проводить в жизнь первое, которое суть Счастье. Если ваши лица серы, вытянуты и покрыты морщинами, если рёбра ваши… А-а-а-а!!!

– Справедливое, справедливое наказание!..

Невдалеке от приятелей одна девушка упала в обморок. Растолкав сбившихся поблизости овец, к ней тут же подбежали два Ангела и, подхватив несчастную за блёклую робу, потащили к проезжей части. На миг тощие свиные глазки одного из них скользнули прямо в душу смелому Даллану, но, завидев на груди двойную красную кайму его номера, тут же отступили. Улица продолжала полниться отчаянными воплями. Совсем ещё недавнее, почти болезненное желание перевести дух и пожевать похлёбку вязкой кашицы с псевдомясными комочками поглотила процессия «гражданского назидания», взамен предложив желудкам сосущее чувство смертельного страха. На обратном конце проулка быком ревел измученный низкий голос. Вероятно, Ангелы решили увеличить вольтаж своих портативных назидателей, поставляемых, по слухам, секретным рейсом из ненавистного забортовья. Вопль страдальца то и дело прерывал голос пиксельного диктора, который преспокойно восседал в экране над перепуганной оравой своих подопечных – «сынов и дочерей Непотопляемой».

– Первая статья Устава?!

– Третья статья Устава?!

Каждый, кого пока не тронула святая рука Ангелов, молитвенно твердил про себя первую с третьей статьи, а заодно и весь Устав целиком. Улица всё ещё протяжно гудела, однако повсеместный вой стал понемногу стихать.

Под последние тычки и стуки прикладами, палками и носками сапог напыщенный фанфарон-телевещатель ловко соскользнул на убаюкивающий лад, настолько контрастный с сиюминутным прошлым, как купель после кровавой бани: