X.

   Первыми приехали Окуневы, чем Анненька была очень огорчена и, раздеваясь в передней, ворчала на отца:   -- Папа, вечно мы первыми заявимся...   -- Не всем же поздно приходить,-- утешала ее Ольга Ивановна и, целуя, прибавила:-- Павел-то Антоныч забрался пораньше тебя и будто делом занимается, а сам тебя ждет... Ужо я родителя-то попридержу, пока у вас тары да бары. Евграф Матвеич, голубчик, помогите мне насчет закуски... посоветуйте...   -- Что же, я с удовольствием,-- суетливо согласился доктор, оглядываясь на дочь, которая шла в гостиную.-- Анненька!..   Щепетильников и Гущин стояли у окна и разговаривали вполголоса, Появление Анненьки заставило их замолчать. Поздоровавшись, девушка заговорила:   -- Что же вы, Павел Антоныч, не бежите? Ведь вы нынче усиленно меня избегаете...   -- Я, Анна Евграфовна... Вы, Анна Евграфовна, ошибаетесь...   -- А вы забыли, как танцовали со мной две кадрили сряду в клубе? Вам известно, что это значит... Впрочем, не бойтесь: я шучу.   -- А мне так кажется совершенно наоборот, Анна Евграфовна,-- вступился Гущин.-- У Павла Антоныча нет еще настоящей развязки с женским полом... А мысль есть, я уж знаю. Вот какая преотличная мысль...   Щепетильников толкнул стараго болтуна в бок. Вот тоже человек -- удружит по-медвежьи... И чорт принес эту Анненьку!.. Гущин только махнул рукой и хотел уйти в другую комнату, как в передней послышался крупный разговор: визгливый голос самой хозяйки и голос Матова.   -- Ну, пошла пильня в ход,-- проговорил Гущин, застегивая свой длиннополый сюртук на все пуговицы.-- А тут еще Николаю Сергеичу от меня полная резолюция... Вдвойне, голубчик, попался!..   Матов вошел в гостиную спиной, пятясь от наступавшей на него с азартом жены. Он был во фраке, потому что только-что вернулся из суда и не успел еще снять перчаток. Ольга Ивановна задыхающимся голосом повторяла, размахивая руками:   -- Вы хотите из меня какую-то дуру строить, Николай Сергеич? Да... да!.. А я не посмотрю, что она дворянка... да...   -- Ольга, выпей холодной воды. Это помогает... Стыдно так кричать, точно торговка из обжорнаго ряда.   -- При своем-то капитале чего же мне стыдиться? Тоже и скажет человек...   Анненька подошла к ней, обняла и старалась успокоить, но это было довольно трудно сделать. Ольга Ивановна вырывалась, и в ея голосе слышались уже слезы, что пугало Матова больше всего. Войводы должны быть с минуты на минуту, и вдруг эта дура разревется или устроит скандал.   -- Голубчик, успокойтесь,-- уговаривала Анненька.-- Право, вы совершенно напрасно волнуетесь, Ольга Ивановна.   -- А ты, Анненька, девушка и наших бабьих дел даже понимать не можешь,-- отрезала Ольга Ивановна.-- Легко мне смотреть, когда муженек вот уже третий день сам не свой. Радость-то какая: сама принцесса приедет... Выведешь ты меня из последняго терпения, Николай Сергеич, а как я развернусь, так не обрадуешься.   -- Это какое-то сумасшествие!-- в отчаянии заговорил Матов и прибавил, обращаясь к прибежавшему из столовой доктору:-- Евграф Матвеич, хотя бы вы дали ей слабительнаго...   -- Ничего, это нервы...-- бормотал доктор.   -- Никаких у меня нервов нет!-- напустилась уже на него Ольга Ивановна.-- Все вы меня обманываете, как писаную дуру. Это только у модных барынь-вертушек нервы бывают, чтобы им легче притворяться да мужей обманывать, а я простая, вся тут. Пусть только глаза покажет эта оголтелая дворянка...   -- Ты хочешь устроить мне скандал?-- строго заговорил Матов, меняя тон.-- Хорошо... Мне ничего не остается, как только бежать из этого ада семейнаго счастья.   В передней послышался звонок. У Матова отлегло от сердца, когда он узнал голос Бережецкаго. Вот человек, который умеет прийти всегда во-время. Ольга Ивановна растерялась и молча, показав мужу кулак, убежала в столовую.   Бережецкий вошел со своим обычным замороженным видом и с изысканной вежливостью поздоровался с Анненькой, а потом уже с остальными.   -- Вот у кого вы учитесь, как следует себя держать в обществе,-- шепнула Анненька Щепетильникову.   Гущин все выбирал момент, когда подойти к Матову и переговорить с ним окончательно, но давеча помешала Ольга Ивановна, а теперь Бережецкий начал разсказывать какое-то безконечное дело, поступившее сегодня в суд. Матов не слушал его, а только повторял:   -- Да? Удивительно!..   Когда Бережецкий взял его за борт сюртука и обратился к подробностям, Гущин окончательно упал духом. Сейчас Бережецкий, потом приедут Войводы,-- вот и изволь тут ловить. Щепетильников тоже надулся. Он постоянно обижался на кого-нибудь, потому что страдал подозрительностью. Почему, например, сейчас Бережецкий не обращает на него никакого внимания? Очень просто: он презирает какого-то несчастнаго помощника присяжнаго повереннаго. На этом основании он счел себя в праве затаить мстительное чувство к Бережецкому. Да, погодите, господа, недалеко уже то время, когда все вы узнаете Павла Антоныча Щепетильникова и будете пресмыкаться перед ним, как сейчас пресмыкается Бережецкий перед Матовым.   -- Представь себе, какой оборот может принять дело,-- не унимался Бережецкий.-- Две малолетних наследницы, а мать пьет запоем... Да. Опекун -- отявленный мошенник и уже попался в составлении подложнаго отчета...   -- Да?-- удивился Матов.   -- Вопиющее дело вообще, и я обращу на него особенное внимание... Понимаешь?   Наконец послышался давно ожидаемый в передней звонок. Из столовой выбежала Ольга Ивановна и, не здороваясь с Бережецким, азартно заявила:   -- А не пойду встречать... Твои гости, ты и встречай, а я сяду на диван и буду сидеть. У меня свой капитал...   -- Ольга Ивановна, мы еще не здоровались,-- перебил ее Бережецкий, делая Матову глазами знак итти в переднюю.-- Как ваше здоровье?   -- Ох, уж лучше и не спрашивайте, Игнатий Борисыч... Просто дура дурой -- и больше ничего.   -- Ведь вы отплатили Вере Васильевне визит?-- продолжал Бережецкий, когда Матов ушел в переднюю.-- Значит, не стоит об этом и говорить. Самая обыкновенная вежливость -- и только.   -- Визит -- это особь статья. Приехала, повернулась, как сорока на колу,-- и вся тут музыка...   Она прислушивалась к смутно доносившемуся говору из передней и, схватив Бережецкаго за руку, проговорила:   -- Каким голосом-то он с ней разговаривает... а? Так сахаром и обернулся... Ох, смертынька моя!.. Тошнехонько...   На выручку подоспела Анненька, которая взяла Ольгу Ивановну под руку и повела к дверям в переднюю.   -- Голубчик, Ольга Ивановна, ведь вы добрая, а капризничать нехорошо... В обществе приходится соблюдать известныя приличия, хотя это и не всегда приятно.   Гущин отвернулся к окну и, закрыв рот ладонью, шептал Щепетильникову:   -- Вот так камуфлет Ольга Ивановна устроила Николаю-то Сергеичу! Отдай все -- и мало. Ох, горе душам нашим! За посмотр надо деньги платить. Ну, и племянницу Бог дал... А Вера Васильевна вот как в гости разлетелась... ха-ха-ха!   -- Ты у меня о Вере Васильевне не смей говорить,-- шопотом же отвечал Щепетильников.-- На месте убью...   -- Меня?! Что еще что за фасон?   -- А вот тебе и фасон... Я влюблен.   Тут уж Гущин не утерпел и фыркнул.   Ольга Ивановна была уже у дверей, но не утерпела, вернулась и строго проговорила:   -- Ты еще здесь, дядя? Что тебе было сказано?   Но Гущин ничего не мог ответить и только махал рукой, как испорченная детская кукла.   -- Он болен,-- обяснял Щепетильников.-- Вы не. обращайте на него внимания.   -- Ведь я гость... о-хо-хо!-- заливался Гущин, поджимая живот.-- Понимаешь, дорогой гость!   -- Ольга Ивановна, разве вы не видите, что он мертвецки пьян,-- шептала Анненька.-- Оставьте его...  

XI.

   Матов встретил гостей в передней с таким разстроенным лицом, что Вера Васильевна сразу догадалась, в чем дело. В ея тревожном взгляде он понял немой вопрос: "Ведь мне не следовало приезжать... да?" О, как дрогнуло его сердце от этой изумительной чуткости понимания, и он проговорил, стараясь овладеть собой и отвечая этим чудным глазам:   -- Нет, ничего... Так, маленькая вспышка большого семейнаго счастья. Вообще, пустяки...   Она с тревожной ласковостью пожала его руку и засмеялась.   -- Вы умеете отвечать даже на немые вопросы, Николай Сергеич. Знаете, это даже немного страшно... Вот и поверьте народной мудрости, которая говорит, что любовь слепа.   Оправив немного прическу, Вера Васильевна вошла в залу с такой непринужденностью, точно ее здесь ждало само счастье. Ольга Ивановна показалась из дверей гостиной, сделала несколько шагов и, несмотря на подталкивание Анненьки, остановилась в нерешительности. Гостья сама подошла к ней близко и решительно и поцеловала.   -- Это вы, а я думала...-- бормотала хозяйка, теряясь.-- Уж вы нас извините на простоте, Вера Васильевна. Вот и выйти-то к гостям не умею по-настоящему.   -- Ну, вот какие пустяки,-- засмеялась гостья, снимая перчатку и улыбаясь Анненьке.-- Я ведь тоже простая и не понимаю, почему вы подчеркиваете свое неуменье. Какой у вас миленький домик, Ольга Ивановна?   Войвод разговаривал с Бережецким и в то же время следил за женой, подавленная нервность которой начинала его тревожить. Он только один знал, что значат всплывавшая над левой бровью морщинка и эта напускная веселость. А впереди еще целый обед... Он отговаривал жену ехать на этот обед, но она, по какому-то непонятному упрямству, не согласилась. Ольга Ивановна тоже нервничала. Одна надежда оставалась на Анненку, которая, кажется, все уже понимает и постарается предупредить возможность столкновения. Каково было удивление Войвода, когда он услышал такия слова Анненьки, сказанныя довольно громко:   -- Вера Васильевна, а мы, то-есть я и Ольга Ивановна, составляем против вас заговор...   -- Да?   -- Только это величайший секрет: у Ольги Ивановны вы отбиваете мужа, а у меня жениха. Посмотрите, как ест вас глазами Щепетильников!..   Эта выходка вдруг разсмешила Ольгу Ивановну.   -- Ах, Анненька, и скажет только...-- смеялась она.-- Вот этим-то смешком можно вот какую правду отрубить.   -- Хорошо вам смеяться,-- продолжала Анненька в том же тоне:-- вы получили в жизни свое... да...   -- Ох, все получила, голубушка!..   -- А я-то должна терять не чужое и не свое...   -- Ну, этого добра на твой век хватит...   -- Посадила бы я вас в свою кожу, Ольга Ивановна, да дала бы вам в придачу моего милаго папашу, который глаз с меня не спускает. У меня уже три жениха было, а он каждый раз все и разстроит...   -- И то сказать, обидно. Сама была в девушках и могу вполне понимать... Только уж очень ты все это смешно говоришь, Анненька. Родитель-то у тебя в роде судороги... Уж ты извини меня: что на уме, то и на языке.   -- Какая у нас отличная обстановка, Ольга Ивановпа,-- говорила Вера Васильевна, прерывая этот откровенный разговор.   -- Так себе, Вера Васильевна, середка на половине. Ведь это другие так-то живут, что сегодня здесь, а завтра и невесть где, а мы-то с Николай Сергеичем век вековать собрались. Вон за мебель в гостиной девятьсот рублей заплачено, отделка столовой тысячи в полторы вехала,-- все мои приданыя денежки плакали.   -- Почему же плакали?-- не понимала Вера Васильевна.   -- Да уж так... Ведь это прежние люди так-то жили, что поженятся и до гробовой доски вместе, а по нынешним временам только и слышишь, что то она, то он сбежали. Мода уж такая. Ну, и я так-то смотрю. Недаром старая пословица молвится: не загадывай вперед, как Бог приведет.   Мужчины разместились в кабинете, за исключением Бережецкаго, который остался в гостиной и старался занимать дам. Щепетильников опять оставался в тени и опять злился, придумывая про себя самые остроумные диалоги, находчивые ответы и уничтожающие сарказмы. А дамы болтали с Бережецким, не желая ничего замечать.   Анненька успела шепнуть Матову, когда он проходил в столовую:   -- Ник, берегитесь... Ольга сегодня не в своей тарелке.   -- А если и я желаю, может-быть, тоже вылезть из своей тарелки? Впрочем, вы -- милая барышня, и я вас очень люблю...   -- Благодарю за милостивое внимание... Я совершенно счастлива.   В столовой хлопотала Парасковья Асафовна, ревниво оберегавшая свое добро. Свой человек, одетый для торжественнаго случая во фрак, еще ничего, а вот двое других шалыганов, которых Николай Сергеич пригласил из клуба,-- те изводили старушку каждым движением. Ну что стоит такому прохожему человеку стащить серебряную ложку? Анненька поспела и тут.   -- Ну, как дела, старушка?   -- Ох, и не говори. Головушка кругом. Покойничек-муж терпеть ненавидел, ежели что зря. А тут где углядишь: их-то трое, вон какие лбы, а я-то одна.   Чтобы отвлечь скорбное внимание старушки от больного пункта, Анненька с женской ловкостью перевела разговор.   -- Бабушка, у тебя платье новое? Какая веселенькая материя!   -- Материя-то веселенькая, а я-то старая. Николай Сергеич подарил, когда еще женихом был. Улещал он меня тогда, чтобы я не разстроила дела. Вот какой хитрый мужчника!   -- А ты его любишь, бабушка?   -- А как его не любить-то? Навяжется такой человек, как приворотная гривенка...   Анненька без всякой побудительной причины обняла старушку и принялась целовать.   -- Ох, задушишь, мать!-- напрасно отбивалась от нея Парасковья Асафовна.-- Замуж тебя пора, Аннушка. Вон как кровь-то в тебе играет. А у меня и женишок есть для тебя на примете...   -- На люблю я твоего жениха, бабушка. Вихластый какой-то да противный...   -- Ну, мать, всем деревни не выберешь, а будешь хаять женихов, так и в девках досыта насидишься...   -- Бабушка, у меня такой секрет есть, что не насижусь...   -- У всех у вас, девушек, один секрет-то...   Ужин предполагался очень небольшой, но к десяти часам неожиданно приехал Самгин, конечно, в сопровождении всей своей свиты. Парасковья Асафовна пришла в отчаянье, села на стул и готова была расплакаться.   -- Ох, погубитель, погубитель...-- стонала она, хватаясь за голову.-- Это он на огонек приехал. Такая уж повадка проклятая: увидит огонек в окне и ввалится со всей ордой. Ну, приехал бы один, честь-честию, а тут орда целая... Хуже всякой солдатчины!   -- Ничего, бабушка, управимся,-- успокаивала ее Анненька, принимаясь на работу.-- Всего-то только раздвинуть стол, прибавить шесть приборов... Главное, чтобы вина как можно больше.   -- Знаю, знаю... Прорву этого винища они вылакают, а Самгин-то все шампанское пьет.   По особому затишью, которое наступило в зале после первых шумных приветствий, Анненька поняла, что там случилось что-то необыкновенное.   "Уж не приехал ли сам Лихонин?" -- мелькнуло у нея в голове,-- его ждали с часу на час.   Она волновалась по сочувствию к другим. Ведь этот Лихонин -- "страшный миллионер", как говорил Гущин.   Предположение Анненьки сбылось. Лихонин стоял в зале и что-то говорил с Матовым, улыбаясь и показывая свои гнилые зубы. Это был почти молодой человек, худенький, сгорбленный, тонконогий, с сморщенным улыбающимся лицом и близорукими, безцветными глазами. Он носил большие рыжие усы и окладистую бороду; русые жиденькие волосы прилипли на лбу и висках плоскими прядками, точно он сейчас только вышел из бани.   -- Вот какого я осетра на огонек-то к тебе привел,-- повторял Самгин, хлопая Матова по плечу.-- Люблю удружить... А осетр-то икряный.   На Самгина теперь никто уже не обращал внимания, которое, как в фокусе увеличительнаго стекла, сосредоточивалось на плюгавой фигурке "страшнаго" сибирскаго миллионера. Кто в Сибири не знал Иннокентия Егорыча Лихонина? Это было магическое имя, синоним возможнаго на земле благополучия и счастья. Хорошо знали это имя, притягивавшее к себе, как магнит, и в Нижнем, и в Москве, и в Петербурге, и в Париже, и в Вене, и в Монако,-- за границей Лихонин превращался в "знаменитаго сибирскаго князя", которому принадлежали все сибирские золотые "рудники", все копи драгоценных сибирских камней, вся сибирская рыба, все соболи и вся сибирская водка.   -- Мне ваша фамилия знакома...-- говорил Лихонин, здороваясь с Войводом.-- Может-быть, мы даже где-нибудь встречались с вами?   -- Не припомню,-- довольно сухо ответил Войвод.   -- Может-быть, у вас есть брат, или наконец однофамилец? Нет? Странно, очень странно... А между тем, положительно, я вас знаю.   Щепетильников опять завидовал и шопотом сообщал Гущину, который замер при виде страшнаго миллионера и не проявлял никаких признаков жизни:   -- Ведь повезет же человеку... а? С перваго раза и уже фамилия знакома... а? Господи, если бы он запомнил мою фамилию... а? Ведь уж это одно будеть целым состоянием.   При Лихонине, как и при Самгине, состоял в качестве свиты "собинный друг", почти точная копия Чагина,-- такой же мрачный, молчаливый и таинственный субект, по фамилии Ожигов. Вероятно, и этот "друг" когда-нибудь, где-нибудь и за что-нибудь тоже был уволен но третьему пункту, как и Чагин.