VI.

   Еще из передней донесся знакомый всем неудержимый хохот, а потом уже появился низенький, толстенький, розовый, беззубый и лысый, как бильярдный шар, старичок. Это был последний отпрыск гремевших когда-то на всю Сибирь богачей Рудометовых, наживших десятки миллионов на первых таежных золотых промыслах. Миллионеры-родоначальники давно умерли, а их наследник, Нил Васильич, проживал остатки. Как все богачи-сибиряки, а особенно наследники этих богачей, последний из Рудометовых отличался большими странностями,-- не носил шубы, избегал женщин, жил в своем громадном доме отшельником и постоянно хохотал.   -- А вот и я... да, я... х-хе,-- заявлял он, появляясь в гостиной.-- Куда другие, туда и я... Х-хе... Незваный гость, говорят, хуже татарина.   -- Милости просим, я очень рад, Нил Васильич,-- с особенной ласковостью говорил Войвод, осторожно поддерживая гостя под локоть, точно он был наполнен какой-то драгоценной жидкостью, готовой пролиться каждый момент.-- Давненько мы не видались...   -- Вот, вот, именно... Х-хе!   С дамами он раскланялся издали и постарался улизнуть в столовую, откуда доносились голоса. Самгин разговаривал с хозяйкой и даже хлопнул ее по коленке своей затекшей рукой, точно с обрубленными, короткими пальцами.   -- Матушка, Вера Васильевна, уважьте насчет кваску,-- умолял он хриплым баском.-- Вот как изморился... Легко сказать, третью неделю с образованными господами канитель развожу.   Когда горничная Дуня подала стакан квасу, Самгин выпил его залпом и бросил на поднос десятирублевую ассигнацию. Вера Васильевна вся вспыхнула и довольно строго заметила:   -- Так нельзя, Евтихий Парфеныч. Вы портите прислугу.   -- Я сам весь испорченный, голубушка. Места живого нет.   Марк вытянулся у дверей и не спускал глаз с Самгина. Вот это так человек -- озолотит. Не то, что другие прочие, как Бережецкий, из которых двугривеннаго не выколотишь. Когда Самгин отошел от дам и направился в столовую развалистой, тяжелой походкой, Марк бросился к нему с такой поспешностью, что чуть не сбил его с ног от усердия.   -- Да ты белены обелся, деревянный чорт!-- обругал его Самгин.   -- Не прикажете ли кваску, Евтихий Парфеныч?   К дамам подошол Бармин и начал какой-то салонный разговор, но Анненька его перебила:   -- Вы опять будете играть, Максим Максимыч?   -- Я нынче совсем не играю...-- сухо ответил Бармин, закручивая шильцем усы.-- Давно бросил...   -- Знаю я вас...   Вера Васильевна отнеслась к этому гостю довольно сухо и неприветливо.   -- Мне кажется, что я где-то вас встречал,-- говорил он, в упор глядя ей в лицо.   -- Очень может быть. Анненька, вы займите мосье Бармина, а мне нужно распорядиться по хозяйству.   Бармин проводил улыбавшимися глазами сердитую хозяйку и, как ни в чем не бывало, проговорил:   -- Анна Евграфовна, вас папа ищет.   -- А вас жена дома ждет,-- отрезала Анненька.   Бармин был женат на богатой старухе, и это было его больным местом. Он круто повернулся на каблуках и уже на ходу ответил грубиянке:   -- Я вам это припомню, сударыня...   -- Ах, страшно! Сейчас упаду в обморок...   Появление новых гостей вызвало продолжение обеда на сибирский манер, т.-е. подавали разныя импровизированныя блюда, закуски, чай, кофе; Бережецкий уехал, сославшись на какое-то распорядительное заседание в своем суде. А новые гости, по всем признакам, засели плотно. Проигравшийся давеча в кабинете Галстунин метал банк на обеденном столе, что придавало игре вид случайной послеобеденной забавы. Первым понтером оказался хохотавший Рудометов, сначала ставивший по двугривенному, а потом спрятавший под салфетку сторублевую ассигнацию.   -- Бита!..-- радостно крикнул Щепетильников, следивший за игрой с замирающим сердцем.   "Последний из Рудометовых" в мире карточных игроков служил своего рода запасным фондом, к которому обращались все проигравшиеся, чтобы поправиться и "переменить руку". Старик всегда проигрывал никак уверяли картежные статистики, таким образом прохохотал тысяч триста. Он играл так, совершенно зря, чтобы не портить компании.   -- Ну, пошла пильня в ход,-- хрипел Самгин, махнув рукой на игроков.   Войвод делал вид, что не обращает внимания на игроков, и, в качестве любезнаго хозяина, занимал новаго знакомаго, т.-е. Бармина. Разговор шел вполголоса и для посторонняго человека мог показаться странным.   -- Ну-с, как дела?-- спрашивал Войвод, улыбаясь.   -- Получил вчера телеграмму... Лихонин выехал из Томска...   -- Это верно?   -- Как в аптеке...   -- Отлично... Мы должны продолжать комедию новых знакомых. Да... Кстати, будь осторожен с Верочкой... Ты ее давеча чем-то разсердил. Знаешь, с женщинами необходима осторожность. Ах, если бы Лихонин приехал... Нужно соорудить обстановочку.   -- Распопов выехал в Тобольск, чтобы случайно встретиться с ним на пароходе... А здесь нам поможет Бухвостов, помните,-- кабацкий миллионер?   -- Гм... да... Распопов...-- думал вслух Бойвод.-- Как бы он не зарвался с своим характером.   -- Ничего... Он у нас сейчас в руках. У него нет ни гроша, и я выдал ему под будущий выигрыш некоторую сумму.   Заметив подходившаго осторожно доктора, они заговорили о каких-то пустяках, как говорят в первый раз встретившиеся люда. Потом Бойвод подсел к Самгину и начал разсказывать какой-то смешной анекдот,-- это была его специальность, и в ней он не знал соперников.   Матов давно поджидал Веру Васильевну, но она долго не показывалась. Он перешел из гостиной в маленький будуар, присел на диванчик и задумался. На столике лежала желтенькая книжечка какого-то французскаго романа. Очевидно, Вера Васильевна отдыхала в этом уютном уголке. Да, о чем она думала, вот сидя здесь?.. А как она бывает хороша, когда задумается и чуть-чуть сдвинет брови.   "Где у меня были глаза?-- думал он с тоской.-- Просмотрел такую женщину... Дурак, дурак и еще раз дурак!.."   Он даже как-то испугался, когда поднял голову и увидел, что Вера Васильевна стоит в дверях и наблюдает его.   -- Вера Васильевна...   -- Я, кажется, помешала вам отдыхать?   -- Нет, ради Бога, не уходите... Присядьте на минутку, мне так много нужно сказать вам...   -- Да? А я кстати очень устала.   Она села на диван, откинувшись на спинку. Он стоял перед нею, не зная, с чего начать.   -- Продолжайте, Николай Сергеич. Я слушаю.   Он провел рукою по волосам, присел на кресло и заговорил сдавленным голосом, подбирая слова.   -- Мне давно хочется поговорить с вами по душе, а вы точно избегаете меня... да... Вам, вероятно, знакомо, Вера Васильевна, это странное состояние, когда мысленно следишь за человеком, за каждым его шагом, и уже в воображении продолжаешь редкия встречи, непочатые разговоры, недоконченныя общия мысли. Вас это преследует, это наполняет вас, мучить, радует и опять мучит. С любимой женщиной входит и уходит счастье...   -- Мне только остается позавидовать вашей жене, Николай Сергеич.   -- Зачем вы так отвечаете? Ведь вы отлично понимаете, что я говорю о вас... Да, о вас. Когда я остаюсь один в своей рабочей комнате, ваша тень ее наполняет, когда я работаю -- вы стоите около меня, я тысячи раз повторяю про себя каждое ваше слово.   -- Как жаль, что вам приходится иметь дело с тенями! Ваш идеал, к сожалению, неумолимо прикован вот здесь. Цветы вашего красноречия падают на холодный камень, и вы напрасно только тратите время.   -- Опять не то... Это не вы говорите, это говорят другой человек. О, как отлично я вас знаю и понимаю малейшее ваше движение... Да и я совсем не тот, каким вы меня представляете, и этот другой теперь перед вами.   Она с больной улыбкой посмотрела на него и, покачивая годовою, проговорила:   -- Ник, Ник...   Он бросился к ней, схватил руку и покрыл поцелуями. Она оставалась равнодушна и не старалась освободить руку.   -- Верочка...   -- Тс!.. Тише... Верочки больше нет, Верочка умерла. Да, давно и мучительно умерла. Зачем же вызывать агонию? Вы не пощадили даже слова, которое когда-то дала вам сама любовь, и вас теперь величает Ником каждый пьяный забулдыга. Поймите,-- это мое имя, я так называла вас когда-то... Есть известное уважение даже к могильным плитам, а ведь это живое слово.   Матов сидел, опустив голову.,   -- Я не обманываю себя,-- продолжала Вера Васильевна, волнуясь все сильнее.-- Я вошла в свою роль... жены игрока... Эту тайну вы, конечно, знаете, или, по меньшей мере, догадываетесь о ней. А есть вещи, о существовании которых вы не догадываетесь...   Она сама подвинулась к нему и заговорила совсем тихо:   -- Да, есть... Я вас любила и... и люблю сейчас... Ни одного движения, а то я уйду. Да, я вас люблю, но я говорю о другом человеке... тот Ник всегда со мной, как создание моего воображения.   -- Казните до конца...   -- Если бы вы понимали меня, то не сидели бы здесь.   -- Я ухожу...   Он поднялся, но она заставила его сесть   -- Еще одно слово... Для других обманутых женщин остается призрак утешения в том чувстве ненависти, которое питают к счастливым соперницам, а у меня даже этого нет. Моя соперница -- ея величество публика... Она вырвала вас и унесла на другой берег. Вы взяли от жизни все и теперь, как пресытившийся человек, захотели невозможнаго: вернуть старое.   Наступила неловкая пауза. Он не двигался. Она точно проснулась и проговорила:   -- Что же вы сидите здесь? Зачем?   В следующий момент она обняла его, притянула его голову к себе и шептала в каком-то полусне:   -- Вот эту голову я любила... Да, и волосы и глаза... Я не подозревала, что этими глазами на меня смотрит несчастье.   Она быстро поцеловала его в лоб и исчезла, как тень. Он сделал несколько шагов к двери, остановился и, схватившись за голову, проговорил:   -- Это какая-то бешеная комедия... Милая, милая, милая!..   Он вышел из будуара, пошатываясь. Его уже разыскивал доктор.   -- Куда это вы пропали, Ник?   Матов взял доктора за пуговицу сюртука и проговорил:   -- Милый доктор, вы знаете, как я вас люблю, а поэтому не называйте меня Ником...   -- Вы считаете это амикошонством?   -- Нет... Так, фантазия...   -- Хорошо, хорошо... А знаете последнюю новость: Войвод сейчас купил у Самгина прииск и выдал задаток. Да, без всяких документов, прямо на честное слово.   -- Да?-- удивлялся Матов, ничего не понимая.   -- Знаете, я даже начинаю переменять о нем свое мнение. Значит, у него есть деньги, если он может их бросать, а если есть деньги, то человек легко может прожить и без обмана... Не правда ли?   -- Да, да... А где Анненька, доктор?   -- Ах, Боже мой, в самом деле, где она?   И чудак полетел в столовую, где Анненька сидела за самоварчиком и помогала хозяйке разливать чай. Когда вошел Матов, девушка посмотрела испытующе на него и шепнула побледневшей Вере Васильевне:   -- Вы, кажется, забыли, что должны мстить?   -- Нет, я уже начала...