XXIII.

   Анненька находилась под самым строгим надзором огорченнаго родителя и все-таки, как ящерица, находила свободную минутку, чтобы завернуть к Матовым. Ее неотступно преследовала мысль о Николае Сергеиче, судьба котораго точно была ея судьбой. Ольга Ивановна относилась к этим визитам довольно подозрительно и встречала девушку одной и той же фразой:   -- Николая Сергеича нет дома...   В другое время Анненька не перешагнула бы порога матовскаго дома, а сейчас она даже не чувствовала обиды. Разве ее можно было обидеть? Да и что такое эта Ольга Ивановна, если разобрать?.. Какое она имеет право так относиться к ней, Анненьке? Единственное, что она сделала,-- это сездила тогда к Артемию Асафычу, чтобы выручить проклятый вексель. Разве Матов подозревает, как она его любит,-- он и не думает о ней. Анненька так была полна собственным чувством, что даже и не мечтала о взаимности. О, она так мучительно была счастлива...   К Матовым ее тянуло главным образом то, что можно было отвести душу хоть с Парасковьей Асафовной. Старуха любила зятя и жалела его как-то особенно хорошо, как умеют жалеть добрыя ворчливыя старушки. Ольга Ивановна только пожимала плечами, когда тетка и Анненька по целым часам вели между собой тихие, задушевные разговоры.   -- Старуха-то совсем выжила из ума,-- решила Ольга Ивановна,-- а у докторской Аннушки ума-то и отродясь не бывало...   И Парасковью Асафовну и Анненьку мучила больше всего неизвестность, и оне по-своему старались "вызнать" все дело. Конечно, виновником всего являлся Артемий Асафыч.   -- Обманул он тогда тебя, змей!-- уверяла Парасковья Асафовна.-- В глаза обманул...   -- Нельзя, бабушка. Такой закон...   -- Зако-он? Ну, милая, закон-то, как палка, о двух концах...   Парасковья Асафовна делала уже засылку к змею, чтобы он явился для разговора, но змей оказался хитрым и не желал итти.   -- Ну, мы к нему сами нагрянем!-- решила Парасковья Асафовна.-- Да я ему все зенки выцарапаю!.. Не-ет, меня-то он не проведет, змей!..   Оне уговорились так, что будто старушка пойдет ко всенощной, а Анненька ее подождет у церкви, чтобы вместе ехать к Артемию Аеафычу. Так оне и сделали. Можно себе представить приятое изумление старика, когда к нему заявились гостьи. Он совершенно растерялся и виновато бормотал:   -- Ах, любезнюющая сестрица... В кои-то веки собралась ко мне!.. Анна Евграфовна, голубушка!.. Да как я вас и принимать буду...   -- Ну, ну, наговаривай, змей подколодный!-- сурово начала свой допрос Парасковья Асафовна.-- Говори, а мы тебя послушаем...   -- Я-с... Что же я могу вам сказать, сестрица?   Анненька присела к столу и молча наблюдала происходившую у нея на глазах сцену. Артемий Асафыч, разговаривая с сестрой, все поглядывал на припертую дверь в соседнюю комнату.   -- Стыд-то у тебя есть?-- наступала Парасковья Асафовна.   -- У каждаго человека есть свой стыд, сестрица...   -- А вот у тебя его и не бывало. Ведь растерзать тебя мало, змея!.. Что ты придумал-то? Видно, по поговорке: у кого ем и пью, с того и голову рву. Безстыдник ты!   -- Сестрица, а ежели мои шесть тыщ пропадают за Николаем Сергеичем,-- это как, по вашему, понимать? Уж я-то ходил, ходил за ними, как за кладом... да-с!   -- Никто тебя не неволил давать деньги, а коли дал, так терпи... Зачем губить-то человека? Да что я с тобой разговариваю! Поезжай сейчас же к прокурору, Игнатию Борисычу, и возьми свой поганый вексель, а добром не поедешь, так я тебя в окружной-то суд самого в мешке, как поросенка, привезу!   -- Ах, сестрица, сестрица!-- стонал Гущин.-- Разве можно разговаривать с вами при таком неистовстве слов с вашей стороны?   -- Убить тебя надо, а не разговоры разговаривать!   -- Сестрица, удержите свой собственный язык... Вот вы выговариваете разныя кусательныя слова, а того и не понимаете, что у меня есть на душе. Да-с!..   -- Да что понимать-то? Обмануть кого-нибудь еще хочешь,-- вот и весь разговор!   -- А вот и не весь... Очень уж вы скоры на словах, сестрица, а того не понимаете, что, может, я и сам своей жисти даже совсем не рад. Подвели меня, одним словом, как пить дали!.. Конечно, я весьма питал злобу к Николаю Сергеичу и даже до зверства, а только я не знал, что и к чему. Думал так: устрою им неприятность, чтобы они чувствовали, что, хотя я и весьма маленький человек, а свой характер имею и весьма даже его уважаю. Просто хотел попугать, а тут вон оно что вышло!.. Может, я-то теперь, как осиновый лист, день и ночь трясусь. Меня же и прижали судейские: как, да что, да почему... Ведь и дело самое пустяковое, ежели разобрать. Вчера жена нотариуса Семибратова приезжала и слезами плакала предо мной, а я, как Ирод, стою пред ней и ничего не могу поделать...   Взглянув на запертую дверь, Артемий Асафыч зажал рукой рот и закрыл глаза.   -- Там у тебя кто спрятан?-- спрашивала Парасковья Асафовна и, не дожидаясь ответа, отворила дверь.-- А, два сапога -- пара!..   В следующей комнате у окна стоял Щепетильников и, заложив руки за спину, прислушивался к горячему спору родственников.   -- Ну-ка, иди сюда, сахар!-- приглашала его Парасковья Асафовна.-- Нечего прятаться... Милости просим, Павел Антоныч! Аннушка, а ты поговори с ним хорошенько...   Щепетильников был очень смущен и поздоровался с Анненькой издали. Девушка смотрела на него злыми глазами и в упор спросила:   -- Правда ли, Павел Антоныч, что вы ведете дело против Матова?   -- Я... то-есть я... Видите ли, я перешел от Николая Сергеича в помощники к присяжному поверенному Колокольцову и должен вести те дела, которыя он мне дает. Мне совершенно безразлично, против кого приходится выступать в суде.   -- Аннушка, а ты хорошенько его, шалыгана!-- поощряла Парасковья Асафовна.-- А я-то его сколько еще чаем поила. Ну, хорош мальчик, нечего сказать!   -- Вы не понимаете, Парасковья Асафовна, о чем говорите,-- постарался обрезать старуху Щепетильников.-- А что касается чая, то я его пил и до вас и сейчас пью... К существу дела это не относится нимало.   -- Безстыдник, безстыдник!..-- корила Парасковья Асафовна.   -- Мне необходимо поговорить с вами серьезно,-- перебила ее Анненька.   -- К вашим услугам...   -- Мы уйдем с братцем в другую комнату,-- предлагала Парасковья Асафовна.-- У нас свои дела, а вы тут лучше сговоритесь.   -- Мне все равно,-- решительно заявляла Анненька.-- А лучше будет, если вы останетесь. Секретов нет. Павел Антоныч, и вам не совестно? Смотрите мне в глаза: вам не совестно?.. Вы получили высшее образование, вы по службе в свое время добьетесь известнаго положения,-- неужели все это только для того, чтобы начать с предателескаго дела?   -- С женщинами трудно спорить, а особенно что-нибудь им доказывать,-- ответил Щепетильников, принимая деловой вид.-- Видите ли, настоящее дело может составить начинающему юристу имя, а имя для юриста -- все. При чем тут имена: Николай Сергеич, Иван Петрович, Григорий Иваныч?.. Я, действительно, заинтересован в деле господина Матова...   -- Парасковья Асафовна, слышите: господина Матова?-- вспыхнула Анненька, поднимаясь.-- Нам здесь нечего делать...   -- И то нечего,-- согласилась старушка.-- Поедем-ка, Аннушка, домой не солоно хлебавши. Павел Антоныч, благодарствуйте! Недаром, видно, я тебя матовским-то чаем отпаивала.   На крыльце их догнал Артемий Асафыч и, оглядываясь на дверь, проговорил:   -- Сестрица любезнюющая, ей-Богу, не виноват и заслуживаю снисхождения... В лучшем виде меня заглотали господа адвокаты, как щука заглатывает ерша. А вся причина идет все-таки от Веры Васильевны... да-с!  

XXIV.

   Вернувшись в комнату, Артемий Асафыч в изнеможении опустился на стул, на котором только-что сидела Анненька. Щепетильников шагал по комнате, покручивая усики.   -- Что, доволен, Павел Антоныч?-- как-то простонал старик.-- Да, можно сказать, что сняли вы с меня голову с Игнатием-то Борисычем... Как пить дали! Теперь мараль идет по всему городу, и все пальцами на меня тычут. Конечно, сестрица Парасковья Асафовна говорила в неистовстве слов, а ежели разобрать, так все сущая правда выходит. И Анна Евграфовна тоже правду тебе отчитывала... Да!.. Вы-то сухи из воды выйдете, потому как у вас все по закону, а я-то и засел, как журавль в болоте. Ни взад ни вперед... А кто меня затянул? Большой грех тебе, Павел Антоныч... Это ты меня тогда подбил предявить вексель, а я и обрадовался сдуру.   Щепетильников продолжал ходить и улыбался.   -- Да что ты молчишь-то, как китайский идол из чайнаго магазина?!..-- накинулся на него Артемий Асафыч.-- Пейте мою кровь, рвите живым мясом!.. Добрый я человек, вот вы и надели мне петлю на шею.   -- Пустяки, Артемий Асафыч... Пренебреги. Ты только представь себе: одно дело -- и я знаменитость. Ха-ха... Теперь все будут знать Щенетильникова. Раньше-то другие нагревали руки, а теперь наша очередь. Будет, поцарствовал Николай Сергеич, пора и честь знать.   -- Что же ему будет?-- в тысячу первый раз спрашивал Гущин.   -- Лишение некоторых особенных прав и преимуществ и легкая прогулка в места не столь отдаленныя. Мы за большим, голубчик, не гонимся... Зачем человека губить?   -- А это не погибель? Похуже всякой погибели... Ах, идолы, идолы безстыдные! Да ежели бы я знал... Ах, Боже мой!..   Положение Артемия Асафыча, действительно, было не из красивых. Ему доставалось со всех сторон. Каждое утро он, обыкновенно, отправлялся в Гостиный двор и бродил из лавки в лавку: тут поговорит, там узнает какую-нибудь последнюю городскую новость или сыграет в шашки, а теперь, как купцы только завидят, еще издали кричат:   -- Иди-ка, иди-ка, процент!.. А совесть у тебя где? Из-за полуторых сотенных билетов какого человека-то губишь!   -- Это уж как окружный суд, а моей тут причины нет,-- оправдывался Артемий Асафыч.   -- Дурака ты свалял и больше ничего. Плакали твои шесть тысяч... да. Как лишат прав Матова да пошлют в ссылку, с кого-то будешь получать свои шесть тысяч? Эх, малиновая голова!.. Потерпел бы, ну, по времю Николай-то Сергеич и разсчитался бы с тобой. Экая невидаль -- шесть тысяч. Не такия денежки он проигрывал в клубе, а ты, как осенняя муха, полез с векселем...   -- И то дурака свалял...-- уныло соглашался старик.-- Кругом меня обошли. Конечно, ежели человек сделается в отсутствии ума, так с ним делай, что хочешь...   -- А мы-то куда денемся без Николая Сергеича? Первеющий был адвокат... Такой словесности и не сыскать.   И без этих разговоров Артемий Асафыч уже давно раскаялся в своем поступке. Он искренно любил Матова и вдруг сделался его погубителем. Последняя мысль просто убивала, старика и не давала ему покоя. И любезнюющая сестрица, и докторская Аннушка, и купцы -- все были правы...   Чтобы на ком-нибудь сорвать сердце, Артемий Асафыч каждое утро, как на службу, отправлялся к Бережецкому.   -- Что вам наконец нужно от меня?-- сухо спрашивал Бережецкий неотступнаго клиента.-- Дело в суде, и оно не от меня теперь зависит...   -- Игнатий Борисыч, отпустите душу на покаянье!-- молил Артемий Асафыч.-- На коленках буду просить...   -- Я ничего не могу, милейший!.. Понимаете?   -- Игнатий Борисыч, а ежели у меня тоже совесть есть?   -- Ну, это уж ваше личное дело.   -- Я и присягу приму... А то возьму и скажу, что я сам подделал вексель. Мне-то все одно пропадать... Не дорогой товар.   Кончилось тем, что Бережецкий не велел принимать назойливаго старика. Тогда Гущин начал ловить его на улице, когда Бережецкий выходил из суда. Снимет шапку и кланяется.   -- Игнатий Борисыч, заставьте...   -- Ничего не могу,-- коротко отвечал Бережецкий.   Артемия Асафыча охватило настоящее отчаяние. Да, вот они все радуются, а каково ему, старому греховоднику. Попался, как кур во щи, и теперь расхлебывай кашу, которую заварили другие.   Бережецкий торжествовал. Лучшаго случая нельзя было придумать. Его правою рукою был Щепетильников, который первым увидал у Гущина роковой вексель. Когда разнесся слух об этом деле, то к прокурору поступило несколько заявлений относительно Матова, которыя тоже можно было пустить в ход. Тут дело шло уже о крупных суммах, но Бережецкий отлично понимал совет маски на клубном маскараде и откладывал большия дела, чтобы преподнести их, как десерт. Кто была эта таинственная маска,-- он до сих пор не знал. Верно было одно, что это была очень умная женщина, хорошо знавшая судейский мир.   -- Да, умно было сказано!-- восхищался Бережецкий.-- А остальное уж я сам придумал... Пусть ведет дело самый глупый начинающий адвокат, как Щепетильпиков. Превосходная картина получится... Дело безусловно верное, и присяжным ничего не останется, как сказать: "да, виновен". Прекрасно!   Одно время Бережецкий перестал ездить в клуб, где Лихонин вел крупную игру. Как прокурора, это его шокировало, а затем он лично не выносил этого сомнительнаго сибирскаго миллионера. Теперь же Бережецкий начал бывать в клубе, хотя и не поднимался наверх, в "детскую". Он принимал таинственно-меланхолический вид и на все разспросы отделывался стереотипною фразой:   -- Господа, всякое дело -- профессиональная тайна. Как священник или доктор, я не имею права разглашать того, что мне известно только как прокурору. В свое время все узнаете...   Мысль о таинственной незнакомке не оставляла Бережецкаго, и он нарочно бывал на семейных вечерах, чтобы узнать ее по росту, но голосу и по рукам. Но эти наблюдения ни к чему не приводили. Все дамы казались Бережецкому такими глупыми. Мысль о Вере Васильевне у него являлась несколько раз, но она как-то не вязалась с обстановкой дела. Бережецкий знал, что она была влюблена в Матова, а молва прибавляла, что она и сейчас влюблена в него, как кошка. Много сбивало его поведение самого Войвода, который сохранял с Матовым лучшия отношения. Потом, Матов бывал в доме Войводов, значит... Одним словом, получалась какая-то чепуха.   Время от времени Бережецкий завертывал к Войводам, но Вера Васильевна принимала его как-то сухо, ссылаясь на головную боль и общее недомоганье. О деле Матова она не заикалась ни единым словом, как и сам Войвод. Бережецкий начинал чувствовать себя обиженным и решал, что Вера Васильевна просто глупа, как и другия дамы.   -- Куда ей придумать такую штуку... Семерка какая-то!..   Каждый визит Бережецкаго для Веры Васильевны являлся настоящею пыткой, и она действительно делалась больна. Его торжествующая таинственность возмущала ее до глубины души. И такого человека она научила, как погубить Матова... Обыкновенно с мужем Вера Васильевна была откровенна, но о своем разговоре в клубе не говорила ни слова. Это было выше ея сил. Муж мог ей простить даже измену, но не такое низкое предательство из-за угла.   Об ея позорном поступке знала одна Анненька, но она вполне была убеждена в ея скромности, хотя в последнее время Анненька совсем изменилась и редко бывала у ней. С Анненькой что-то случилось, а что -- она не говорила.   После своего визита к Артемию Асафычу с Парасковьей Асафовной Анненька явилась к Вере Васильевне очень взволнованная и без всяких вступительных слов заявила:   -- Представьте себе, Вера Васильевна, этот Гущин знает все, то-есть что вы научили Бережецкаго, как повести дело.   -- Не может быть!-- возмутилась Вера Васильевна.   Анненька разсказала подробно, как оне ездили к Гущину и как он на крыльце обяснил им свои подозрения.   -- Даю вам самое честное слово, что я решительно никому не говорила ни одного слова!-- клялась Анненька.-- Как он мог догадаться?-- решительно не понимаю. Я его как-нибудь разспрошу...   Вера Васильевна была очень смущена, хотя и верила Анненьке до последняго слова.   Увлеченная своею мыслью, Анненька добилась того, что Артемий Асафыч обяснил ей весь секрет.   -- Дело самое простое, барышня... Уж я и так и этак раскидывал умом, потому как Бережецкому не обмозговать такого дела. А тут мне и пало на мысль: кто разссорил тогда Бережецкаго с Матовым? Помните, как дело вышло за ужином тогда?.. Все Вера Васильевна устроила, а потому некому другому было окончательно-то научить Бережецкаго. У ж это верно-с и даже весьма просто-с... Такия дамы особенныя бывают-с...