XIV.

   Матов сильно опасался за результаты беседы Ольги Ивановны с гостьей, и можно себе представить его удивление, когда он, выглянув из дверей кабинета, собственными глазами увидел, как Ольга Ивановна целовала Веру Васильевну. Это было так неожиданно, что он даже протер глаза, чтобы убедиться, что это не сон. Потом он незаметно скрылся, чтобы не помешать проявлению нежных женских чувств.   "Вот и пойди, пойми что-нибудь",-- думал он про себя, отходя к игрокам.   Бережецкий проигрывал и сердился. Он был уверен, что ему мешает Анненька, которая сидела около него и заглядывала к нему в карты. Суеверие, конечно, нелепость, но, если вам не везет и если кто-нибудь заглядывает к вам в карты,-- это может взорвать самаго хладнокровнаго человека. А тут еще заглядывала женщина, которая была, конечно, влюблена в него, как и все другия женщины. Прогнать не понимавшую ничего Анненьку, конечно, было неудобно, и Бережецкий, по логике всех огорченных людей, перенес свое недовольство на Бармина, который сегодня, точно на зло, играл как сапожник. Лихонин считался непобедимым преферансистом и с усталым видом выигрывал одну игру за другой. Ему удавались самыя нелепыя комбинации, и он точно угадывал все карты, какия были у этого осла Бармина. Бережецкий наконец вспылил.   -- Вам нужно играть в чехарду, а не в преферанс!-- резко заметил он своему партнеру.   Бармин побледнел и поднялся, отыскивая глазами подходящий предмет, которым можно было бы пустить прямо в физиономию Береженнаго, но на выручку поспел Матов, следивший за нервничавшим другом.   -- Господа, самое лучшее, если составить новую комбинацию,-- предлагал он:-- вместо Бармина будет играть Иван Григорьич.   Войвод метал штосс и делал вид, что ничего не слышит. Ему понтировали оба "друга" миллионеров, доктор и Щепетильников. Ставки считались копейками, и только Самгин, желая поддержать коммерцию, поставил на "семитку ликов" триста рублей, каковая и была убита самым вежливым образом. Следивший за игрой Гущин даже застонал от огорчения. Ведь за триста-то рублей чиновник с кокардой на фуражке служит целый год, а тут Самгин точно плюнул тремя сотельными билетами.   -- Позвольте, я домечу талию за Ивана Григорьича,-- предлагал Матов.   Все охотно согласились, и даже Гущин "примазал" двугривенный к "третьему пункту".   Подсчитывая в уме проигрыш, Бережецкий сделал приятное открытие, что он, в течение какого-нибудь часа, спустил около шестисот рублей. Он отличался большой чувствительностью ко всяким денежным ударам, хотя и старался этого не показывать. Конечно, виноват был во всем этот идиот Бармин, и, конечно, Войвод не будет плести лаптей.   Матов, откладывая карты направо и налево, совсем не заметил, как в числе понтеров очутилась Вера Васильевна. Она поставила десять рублей и выиграла.   -- Вот люблю,-- хрипел Самгин.-- Удалая барыня, люблю за обычай... Позвольте примазаться... Идет четвертной билет...   Игра неожиданно оживилась. Бармин повышал куши и быстро сорвал банк. Матов начал метать новую талию, не глядя на Веру Васильевну. Самгин хохотал и вытаскивал из разных карманов скомканныя кредитки. Даже Анненька увлеклась и непременно желала выиграть. Обратившись к Бармину, она с трогательной наивностью спрашивала:   -- Максим Максимыч, ну что вам стоит сказать, какая карта не будет бита? Я хочу непременно сегодня выиграть... на счастье...   Бармин улыбнулся и шепнул:   -- Валет черв будет бит, а дама черв выиграет.   -- Вы не шутите?   -- Нисколько.   Анненька принялась играть, и действительно дама червей выиграла три раза. Вера Васильевна, ставившая на семерку пик, начала проигрывать, что ее волновало и увлекало продолжать дальше. Бармин угадывал каким-то чутьем счастливыя карты и опять сорвал банк.   -- Закладываю еще триста рублей,-- заявлял Матов.-- Вера Васильевпа, пользуйтесь случаем обыграть меня...   Лихонин с улыбкой наблюдал Веру Васильевну и что-то шепнул своему другу Ожигову, который отправился к столу и начал ставить те же карты, как и Вера Васильевна. На этот раз счастье повезло Матову, и он начал отбирать проигранныя раньше деньги. Бармин забастовал.   -- Нет, ты играй!-- приставал к нему Самгин.-- Это тоже не модель: два банка сорвал -- и в кусты. Вера Васильевна, валяйте в хвост и в гриву, голубушка...   Ожигов, получивший от патрона сторублевую ассигнацию, проигрался очень скоро и сообщил об этом Лихонину:   -- Готов, Иннокентий Егорыч...   -- Ну и будет с тебя. Ты глуп, Андрей...   Войвод играл молча и сосредоточенно. Ему не везло, чему он был даже рад. Бережецкий впал в уныние и продолжал игру механически, не желая больше рисковать. А Лихонину везло, как утопленнику, и он успел выиграть уже больше тысячи. Бросать игру Бережецкий не хотел из самолюбия. Войвод играл безукоризненно, и нельзя было сорвать на нем сердце, как давеча с Барминым. Лихонин играл спустя рукава и занят был, кажется, больше тем, как играет Вера Васильевна. Он только сейчас разсмотрел, что она и красива, и молода, и пикантна. Каждый проигрыш делал ее еще красивее, и он любовался ею. Благодаря своим наблюдениям Лихонин сделал две ошибки, из которых одна принадлежала к числу непростительных, что оживило Бережецкаго.   "Друзья" миллионеров давно уже прислушивались к призывному звяканью тарелок в столовой, где Ольга Ивановна устраивала вторую закуску, и незаметно убрались туда. За ними уплелся и Гущин, котораго начинал одолевать сон. Старик так и не мог улучить свободной минуты для переговоров с Матовым.   -- Ты все еще здесь?-- удивилась Ольга Ивановна, столкнувшись с ним в дверях столовой, и прибавила уже другим тоном:-- А впрочем, Бог с тобой... Ступай, угощай этих прохвостов. Лезут, безстыжие, первыми к закуске, точно для них все приготовлено. Да смотри, чтобы не лакали дорогого вина... Ладно им и водку пить, в самую пору.   -- Ах, племянница, разве я не понимаю порядка в дому? Уж вот как постараюсь... Вот только бы любезная сестрица Парасковья Асафовна не помешала...   -- У ней голова разболелась... Ну, иди скорее.   "Третий пункт" и Ожигов не дожидались приглашения и сами приступили к закуске, вспоминая лучшие дни, когда сами кормили и поили разных проходимцев. Гущин напрасно старался подсовывать им закуску подешевле, как сосиски, грибы и сыр,--прохвосты знали толк в закусках лучше его и выбирали самое лучшее, как омары, сыр бри, страсбургский пирог и т. д.   -- Ты нам не мешай, пожалуйста,-- вежливо устраняли они услуги Гущина.-- Ты и во сне не видал, что мы едали. Да, отваливай!..   Выпив рюмок по пяти и закусив, прохвосты сочли нужным облегчить душу откровенными разговорами, причем Лихонин и Самгин оказались порядочными дураками и негодяями.   -- Ну, еще твой Самгин хоть сам наворовал денег,-- обяснял Ожигов,-- а мой-то родителеским денежкам глаза протирает. Родитель-то сколько народу по миру пустил, и вор был настоящий, двухорловый. Да, было времечко, когда он приходил ко мне и в ногах валялся: "Андрей Ильич, голубчик, заставь вечно Бога молить..." Ну, и спасал. Конечно, по человечеству, пожалеешь... Да... А сейчас Иннокентий Егорыч рыло воротит и за приживальца считает.   -- И со мной точно такая же штука,--признавался "третий пункт".-- Только я своему Ироду спуска не даю... Нет, брат, шалишь, не на таковскаго напал.   Дальше Гущин узнал, что и Чагин и Ожигов живут у своих "друзей" только пока, и что впереди их ожидает самая блестяшая будущность, только переждать ненастье. Когда были выпиты еще пять рюмок, началась разборка всей подноготной патронов, причем они еще раз оказались дураками и негодяями, а по пути досталось и их добрым знакомым, не исключая дам. Роль Веры Васильевны была определена одним словом:   -- Приманка!   -- Много ли нашим дуракам нужно: увидали юбку и раскисли,-- пояснял "третий пункт", оказавшийся специалистом по женскому вопросу.  

XV.

   За второй ужин сели уже в три часа ночи. Бармин устроил так, что Лихонин очутился за столом рядом с Верой Васильевной.   -- Ох, горе душам нашим!-- вздыхал Самгин, выпивая первую рюмку.-- Одним словом, жисть. Иннокентий Егорыч, знаете, чем отличается человек от скотины?   -- Скажите...   -- Скотина, ежели сыта, есть не будет, а наш брат, человек, и сытый ест... За второй ужин садимся.   -- Да... Но ведь палку на палку нехорошо, а ужин на ужин еще можно терпеть,-- в тон отшутился Лихонин.   Он старался занимать соседку и несколько раз повторил, что ея лицо ему знакомо и что, кажется, он где-то ее встречал.   -- Послушайте, так знакомятся только на пароходах и в плохих водевилях,-- засмеялась Вера Васильевна, глядя на него улыбавшимися глазами.-- Я думаю, вы столько встречали на своем веку всевозможных женщин, что вам так же трудно их отличить, как булавки в коробке. У женщин один неисправимый недостаток: оне похожи друг на друга именно как булавки.   -- Так что вы находите положение мужчины довольно трудным?   -- Да, не могу позавидовать... Мужчины гораздо интереснее, начиная с того, что они отличаются друг от друга даже пороками. Женщины счастливы уже тем, что могут исправлять мужчин, а главное -- постоянно прощать.   Этот ответ понравился магнату, и его глаза оживились. Соседка была с ноготком и отвечала так просто и свободно, точно они были век знакомы. Бережецкий ревниво наблюдал за Верой Васильевной и брезгливо удивлялся тому, как она может разговаривать с этим золотым выродком. Матов несколько раз подходил к другу и спрашивал:   -- Что с тобой, Игнатий?   -- Со мной? Решительно ничего особеннаго... Просто наслаждаюсь обществом. Небольшая, но милая компания...   Анненька ужасно хотела спать и даже не слушала, что говорил ей Щепетильников, который сидел с ней рядом и разсказывал, вероятно, что-то очень остроумное, потому что сам первый смеялся. Ольга Ивановна напрасно показывала ей глазами на кавалера. Анненька не желала ничего замечать и едва сдерживала зевоту. Доктор Окунев был доволен поведением дочери и смеялся про себя над Щепетильниковым. Да, молодой человек был глуп и ничего не смыслил в физиологии: когда женщина хочет спать -- безполезно истощать свое остроумие.   -- Папа, отправимся на минутку домой, как делают китайцы,-- просила его Аиненька.   -- Еще одну минуточку подождем... Знаешь, как-то неудобно уходить первыми, потому что это всегда служит сигналом для других гостей. Я не желаю огорчать Ольгу Ивановну. Она всегда так внимательна к тебе...   -- Папочка, у меня челюсти сводит от зевоты.   Анненька потом была счастлива, что послушалась отца и осталась, потому что сделалась свидетельницей целаго события, вернее, начала события, игравшаго роль и в ея жизни.   Вера Васильевна чувствовала себя как-то лучше обыкновеннаго; ей было даже весело, она шутила и смеялась. Анненька не видала ее такой и подошла спросить, что с ней случилось.   -- Ах, не знаю...-- шопотом ответила Вера Васильевна.--Мне хочется дурачиться и сделать что-нибудь такое... Меня, например, забавляет мосье Бережецкий. Да... Посмотрите, какой он сегодня надутый.   -- А мне его жаль,-- вступилась Анненька.-- Я буду за ним ухаживать. Щепетильников мне ужасно надоел своими глупостями, а Бережецкий умница. Это всем известно...   Анненька села рядом с Бережецким и начала его занимать.   -- Мы только-что говорили о вас с Верой Васильевной.   -- Да?-- устало ответил Бережецкий.-- Мне остается только благодарить за внимание... Но мне кажется, что Вера Васильевна занята чем-то другим.   -- Вера Васильевна, он нам не верит,-- жаловалась Анненька через столь.   -- На месте Игнатия Борисовича я бы очень поверила,-- заметила Вера Васильевна.   -- А я ему могу только позавидовать,-- прибавил Лихонин.-- Самое дорогое в нашей жизни -- это внимание женщин.   -- Игнатий Борисович устал,-- защищала Анненька.-- Сюда он приехал прямо со службы. А ведь их судейская служба, я знаю, очень тяжелая... Не правда ли, Игнатий Борисович?   -- Как всякая служба; особеннаго удовольствия не представляет,-- капризным тоном ответил Бережецкий, польщенный общим вниманием.   -- Я решительно вас не понимаю, Игнатий Борисович,-- не унималась Анненька.-- Вы, насколько мне известно, человек со средствами, и я на вашем месте ни за что не стала бы служить.   -- У каждаго свой вкус, во-первых,-- прокурорским тоном обяснял Бережецкий:-- во-вторых, я не смотрю на службу, как на доходную статью, которая должна доставлять известный заработок, и в-третьих, каждый добивается того, чего ему недостает...   Матов, слышавший только вопрос Анненьки, прибавил от себя:   -- Игнатий Борисыч, Анненька, служит из-за чести...   -- Вот это мило,-- подхватила Вера Васильевна и захохотала.-- Игнатий Борисович только-что сказал, что каждый добивается того, чего недостает.   Послышался общий смех. Бережецкий вскочил, бледный, как полотно, и проговорил, обращаясь к Матову:   -- Николай Сергеевич, вы позволяете себе слишком много... да... чтобы не сказать больше, и я... да, я нахожу ваше дешевое остроумие неуместным... да, неуместным!   -- Игнатий, да ты с ума сошел!-- удивился Матов.-- Какая тебя муха укусила? Я и не думал оскорблять тебя...   -- Так делают только трусы!-- визгливо закричал Бережецкий.-- Вы отлично все слышали, а сейчас лжете, как трус...   -- Я -- трус?!-- вспылил Матов.-- Так могут говорить только пустоголовые негодяи... Да, негодяи!   Бережецкий огляделся кругом и проговорил, отчеканивая каждое слово:   -- Негодяй? Я не буду дожидаться, чтобы меня отсюда выгнали в шею.   Он повернулся и, не прощаясь ни с кем, пошел к двери.   Вся эта сцена произошла так быстро, что дамы не успели вступиться и предупредить ссору. Опомнилась первой Ольга Ивановна и бросилась догонять уходившаго Бережецкаго. За ней выскочили Анненька и Гущин.   -- Игнатий Борисыч... Игнатий Борисыч, голубчик...-- умоляла Ольга Ивановна, хватая разгневаннаго гостя за рукав.-- Куда вы? Николай Сергеич извинится... Он, право, не желал вас оскорблять...   Бережецкий остановился в дверях передней и засмеялся.   -- Представьте себе, Ольга Ивановна, у меня есть свои уши, и свои глаза, и свой ум... Право, я могу немного понимать...   Выйди в этот момент Матов, и, вероятно, ссора кончилась бы примирением, по Матов не вышел.   -- Это я виновата во всем, Игнатий Борисыч,-- со слезами в голосе уверяла Анненька.-- Вы лучше разсердитесь на меня, а Ник не виноват... Если вы уйдете, я буду плакать...   -- Вы, кажется, принимаете меня за гороховаго шута?-- сухо ответил Бережецкий.   Гущин забежал в переднюю и старался вежливо загородить дорогу, но Бережецкий оттолкнул его.   -- Убирайтесь вон, дурак!   Это происшествие, после минутной паузы, заставило всех гостей подняться из-за стола. Вера Васильевна чувствовала, что муж ею недоволен, но это ее только забавляло. Когда Анненька вернулась в столовую, она ей шепнула:   -- Анненька, я начинаю мстить...   Матов считал долгом оправдаться перед гостями и доказывал, что он даже не мог слышать ответа Бережецкаго, потому что в это время говорил с Войводом. Гости пожимали плечами, высказывали сочувствие и стремились к выходу.   Только Ожигов и "третий пункт" остались очень довольны случившимся скандалом. В них проснулась профессиональная жажда происшествий на уголовной подкладке.   -- Матов прав, и я на его месте залепил бы прокурору прямо в ухо,-- говорил Ожигов тоном специалиста.-- Со мной был точно такой случай... Ко мне в Томске подходит один субект и говорит: "Вы -- негодяй:". И еще будь бы знакомый человек... Ну, я ему отвечаю: "Милостивый государь, мы не настолько близко знакомы, чтобы позволять себе такия слова". Тррах!.. Одним словом, укомплектовал.