Я не была готова к такому аргументу и умолкла. Материал наверстывала с детьми на занятиях кружка, после уроков.

Дэна допрашивали еще дважды и в конце концов уволили по соглашению сторон. Ему осталось доработать до конца года. Повод был какой-то расплывчатый – уменьшение количества штатных единиц, сокращение персонала, как обычно. Такие, как Дэн, вечно оказываются крайними. Однако я думаю, что это связано с его показаниями. Имелись ли против него подозрения? Дэн нисколько не расстроился. Он уже принял решение стать переводчиком. Будет жить на переводы поэзии Блейка. Отлично. Переводить с одного языка на другой и таким образом сближать людей – прекрасная идея.

Теперь он вел собственное расследование, что неудивительно, так как все напряженно ожидали каких-то новых открытий от Полиции, сенсаций, которые раз и навсегда поставили бы точку в этой цепи смертей. Он даже съездил к вдове Нутряка и вдове Председателя и, как умел, проверил их мотивы.

Мы знали, что все трое погибли от удара тяжелым предметом по голове, но неизвестно, чтó это могло быть за Орудие. Предполагали, что, возможно, просто обрубок дерева, толстая ветка, но тогда на коже остались бы характерные следы. А здесь, похоже, убийца воспользовался каким-то большим предметом с гладкой и твердой поверхностью. Кроме того, Полиция обнаружила на месте удара остаточные следы крови Животного, скорее всего Косули.

– Я была права, – в который раз упрямо повторяла я. – Это Косули, видите?

Дэн склонялся к Гипотезе, что дело в каких-то разборках. Достоверно установлено, что Комендант в тот вечер возвращался от Нутряка, получив от него взятку.

– Может, Нутряк догнал его и пытался отобрать деньги, они подрались, Комендант упал, а тот испугался и не стал искать деньги, – задумчиво говорил Дэн.

– Но кто тогда убил Нутряка? – философски возражал Матоха.

Мне, откровенно говоря, нравилось думать, что плохие люди сами друг друга уничтожают.

– О, а может, это был Председатель? – снова принимался фантазировать Матоха.

Скорее всего, Комендант прикрывал какие-то делишки Нутряка. Но имел ли с этим что-то общее Председатель, неизвестно. Если убил Председатель, то кто же тогда убил его самого? Возможно, всем троим отомстили, и в этом случае речь, скорее всего, также идет о каких-то махинациях. Может, правда – то, что болтают о мафии? Есть ли у Полиции улики? Вполне возможно, что в этой зловещей истории замешаны и другие полицейские, поэтому следствие ведется так медленно.

Я перестала рассказывать о своей Теории. Действительно, только выставлять себя на посмешище. Пепельная была права – люди способны понять только то, что сами для себя придумают и чем потом пробавляются. Идея сговора между представителями провинциальной власти, коррумпированной и морально разложившейся, не противоречила тому, о чем обожали болтать по телевидению и писать в газетах. А Животными ни газеты, ни телевидение не интересуются, разве что Тигр из зоопарка убежит. 

Зима начинается сразу после дня Всех Святых. Так здесь заведено, осень собирает свои Орудия и свои игрушки, отряхивает листья – они больше не нужны, заметает их под межи, стирает с травы краски, отчего та сереет и блекнет. А потом все становится черно-белым: вспаханные поля засыпает снег.

– Веди свой плуг по костям мертвецов, – сказала я сама себе словами Блейка; так там у него было?

Я стояла у окна и глядела на торопливую уборку, которую производила природа, потом стемнело и наступление зимы продолжалось уже в темноте, без меня. Утром я вытащила пуховую куртку, красную, купленную у Благой Вести, и шерстяные шапки.

На стеклах Самурая появилась изморозь, еще молодая, тоненькая и хрупкая, словно космическая грибница. Через два дня после Всех Святых я поехала в город, собираясь навестить Благую Весть и купить теплые сапоги. Сейчас уже пора готовиться к худшему. Небо нависало низко, как всегда в это время года. Еще не догорели свечи на кладбищах, днем я видела, как мерцают цветные лампадки за оградой, словно люди стремились этим скудным светом поддержать слабеющее в Скорпионе Солнце. Власть над Миром перешла к Плутону. Все окутала печаль. Вчера я написала своим любезным работодателям, что в этом году больше не смогу следить за их домами.

Только по дороге я вспомнила, что сегодня как раз третье ноября, и в городе чествуют святого Губерта.

Каждый раз, когда организуются какие-нибудь сомнительные торжества, в них непременно вовлекают детей. Помню, нас тоже заставляли ходить на первомайские демонстрации. Давным-давно. Сейчас дети должны были участвовать в Художественном конкурсе для детей и юношества Клодзкого графства на тему «Святой Губерт как пример для современных экологов», а затем в спектакле, посвященном жизни и смерти святого. В связи с этим я писала в Службу опеки еще в октябре, но ответа не получила. Что – как и многое другое – безобразие.

У обочины было припарковано много автомобилей; увидев их, я вспомнила о торжественной службе и решила зайти в костел, чтобы увидеть результат всех этих долгих осенних репетиций, из-за которых так пострадали наши уроки английского. Взглянула на часы – похоже, уже началось.

Иногда я заходила, чтобы спокойно посидеть в костеле рядом с другими людьми. Мне всегда нравилось, что люди тут вместе, но при этом не должны друг с другом разговаривать. Имей они возможность поболтать, моментально начали бы пересказывать всякие сплетни, судачить, принялись бы фантазировать и хвастаться. А так сидят себе на скамьях, погруженные в размышления, возвращаются мыслями к событиям недавнего прошлого, представляют себе будущее. И таким образом контролируют свою жизнь. Я тоже, как и все остальные, садилась на скамью и погружалась в какую-то полудрему. Мысли роились лениво, будто прилетая ко мне из голов других людей, а может, из деревянных ангельских головок – вот они, совсем рядом. Мне всегда приходило в голову что-то новое, как-то иначе, чем если бы я думала дома. В этом смысле костел – хорошее место.

Иногда мне казалось, что, если бы я только захотела, смогла бы читать здесь чужие мысли. Несколько раз я слышала в своей собственной голове чьи-то размышления: «Новые обои в спальне, какой выбрать рисунок, а может, лучше гладкие ну или едва заметное тиснение. Процент на вклад очень маленький, в других банках условия лучше, надо прямо в понедельник посмотреть их предложения и открыть счет. Откуда у нее такие деньги? На что она все это покупает? А может, они голодают и все деньги уходят на ее шмотки… Как он постарел, поседел! Подумать только, был первый парень на деревне. А теперь? Развалина… Так прямо и скажу врачу: хочу на больничный… Ни за что, ни за что на свете не соглашусь на такое, не позволю обращаться с собой как с ребенком…»

Но что плохого в таких мыслях? Разве у меня другие? Хорошо, что этот Бог, если он существует, да даже если и не существует, одарил нас местом, где можно спокойно посидеть; наверное, в этом и заключается смысл молитвы – спокойно подумать, ничего не желать, ничего не просить; просто упорядочить мысли в собственной голове. И хватит.

Однако после первых блаженных минут отдыха ко мне неизменно возвращались давние вопросы, еще из детства. Наверное, потому что я от природы немного инфантильна. Как это может быть, что Бог одновременно выслушивает все молитвы на свете? А если они друг другу противоречат? Неужели он должен слушать молитвы всяких негодяев, подонков, плохих людей? Они тоже молятся? А есть места, где Бога нет? Вот, к примеру, есть он на Лисьей ферме? И что думает? Или на бойне Нутряка? Бывает ли он там? Знаю, что это вопросы глупые и наивные. Теологи бы меня высмеяли. У меня деревянная голова, как у этих ангелов, подвешенных под сводами искусственного неба.

Однако этим моим мыслям мешал назойливый и неприятный голос ксендза Шелеста. Мне всегда казалось, что при каждом движении его сухое, костлявое тело, обтянутое темной обвисшей кожей, издает легкий шелест. Сутана терлась о штаны, подбородок – о колоратку, суставы похрустывали. Что же это за тварь божья, этот священник? У него была сухая, морщинистая кожа, казалось, везде ее немного перебор. Рассказывали, что когда-то он был тучным, лечился хирургическим методом, ему вырезали полжелудка. И с тех пор он очень похудел, может, в этом дело. Я не могла избавиться от ощущения, будто ксендз весь сделан из рисовой бумаги, из какой делают абажуры. Что это искусственное, пустотелое создание, к тому же легковоспламеняющееся.