– Пани Душенька…

– Душейко, – поправила я.

– Вы такая добрая женщина. Обо всем переживаете. Но вы же не думаете, что ради Плоскотелки мы прекратим вырубку деревьев? У вас чего-нибудь холодненького попить не найдется?

Я вдруг ощутила полный упадок сил. Волчье Око не воспринимал меня всерьез. Будь я Боросом или Черным Пальто, он бы, возможно, выслушал, пытался что-то доказывать, спорил. Но я была для него старухой, вконец спятившей в этой глуши. Бесполезной и ничтожной. Хотя нельзя сказать, что он плохо ко мне относился. Даже с симпатией, я чувствовала.

Я побрела домой, он следом. Уселся на террасе и выпил пол-литра компота. Глядя, как он пьет, я подумала, что могла бы добавить в этот компот сока ландыша или снотворного порошка, который выписал мне Али. А когда лесник заснет – запереть его в котельной и подержать там некоторое время на хлебе и воде. Или, наоборот, откармливать и ежедневно проверять по толщине пальца – годится ли уже на жаркое. Пускай поучится смирению.

– Нет больше дикой природы, – говорил он, и я вдруг поняла, кто он такой на самом деле, этот лесник – чиновник. – Слишком поздно. Природные механизмы нарушены и приходится всё контролировать, чтобы не произошла катастрофа.

– Нам грозит катастрофа из-за Плоскотелки?

– Разумеется, нет. Нам нужна древесина для лестниц, полов, мебели, бумаги. Как вы себе это представляете? Что мы станем ходить по лесу на цыпочках, потому что там размножается Плоскотелка Красная? Надо отстреливать лис, потому что иначе их популяция возрастет настолько, что это будет угрожать другим видам. Несколько лет назад зайцев развелось слишком много, они уничтожали посевы…

– Можно было бы разбрасывать контрацептивные средства, чтобы Животные перестали размножаться, а не убивать их.

– Ну-у, знаете, сколько это будет стоить, да и неэффективно. Один съест слишком мало, другой – слишком много. Нужно как-то все упорядочить, раз уж природа больше этим не занимается.

– Лисы… – начала было я, вспомнив почтенного Консула, прогуливавшегося в Чехию и обратно.

– Вот-вот, – перебил он меня. – Вы можете себе представить, какую угрозу представляют, например, лисы, выпущенные с фермы на волю? К счастью, часть из них уже переловили и отвезли на другую ферму.

– О нет, – застонала я. Мне трудно было смириться с этой мыслью, но я утешила себя, что они по крайней мере немного побыли свободными.

– Эти лисы уже не могли жить на воле, пани Душейко. Они бы погибли. Охотиться не умели, у них изменилось пищеварение, ослабли мышцы. Что им с их великолепного меха на свободе?

Волчье Око посмотрел на меня, и я заметила, что его радужка имеет очень неоднородную пигментацию. Зрачки же были самые обычные – круглые, как у всех.

– Не расстраивайтесь так. Не переживайте за судьбу всего мира. Все будет хорошо. – Он вскочил со стула. – Ну, за работу. Мы будем собирать эти ели. Не желаете купить немного дров на зиму? Дешевле обойдется.

Я не желала. Когда он уехал, я ощутила болезненную тяжесть собственного тела, мне действительно совершенно не хотелось идти ни на какой бал, да еще к занудным грибникам. Люди, которые целыми днями бродят по лесу в поисках грибов, не могут не быть жуткими занудами. 

Мне было жарко и неудобно в моем костюме; хвост волочился по земле, и приходилось следить, чтобы на него не наступить. Я подъехала на Самурае к дому Матохи и в ожидании его любовалась пионами. Через некоторое время он появился на пороге. От восторга я потеряла дар речи. Матоха был в черных ботинках, белых чулках и прелестном цветастом платье с фартучком. На голове – красная шапочка, завязывавшаяся под подбородком лентами.

Он злился. Сел на переднее сиденье и до самого склада не сказал ни слова. Свой красный головной убор держал на коленях и надел лишь тогда, когда мы остановились у входа.

– Как видишь, у меня напрочь отсутствует чувство юмора, – заявил он.

Народ стал съезжаться сразу после службы за здравие грибников, как раз начинались тосты. Их с энтузиазмом подхватывал Председатель, настолько уверенный в собственном обаянии, что пришел в обычной одежде, изображая, таким образом, самого себя. Большинство гостей еще переодевались в туалете; видимо, не посмели явиться в костел в маскарадных костюмах. Но был здесь и ксендз Шелест, в своей черной сутане, с нездоровым цветом лица он тоже напоминал человека, только что нарядившегося ксендзом. Приглашенный Ансамбль деревенских домохозяек спел несколько народных песен, потом заиграл оркестр, состоявший из одного человека, который ловко управлялся с клавишными; он довольно удачно наигрывал разные хиты.

Так все это выглядело. Громкая и навязчивая музыка. Разговаривать под нее было трудно, так что все занялись салатами, бигосом и мясной нарезкой. В плетеных корзинах, имевших форму различных грибов, стояли бутылки водки. Поев и опрокинув пару рюмок, Шелест встал и попрощался. Лишь после этого люди пошли танцевать, будто присутствие ксендза их смущало. Звуки отражались от высокого потолка старого здания и с грохотом валились на танцующие пары.

Неподалеку от меня сидела, застыв в напряженной позе, миниатюрная женщина в белой блузке. Она напоминала мне Собаку Матохи, Марысю – такая была нервная и возбужденная. До этого я видела, как она подошла к подвыпившему Председателю и несколько секунд разговаривала с ним. Он наклонился к женщине, потом раздраженно поморщился. Схватил ее за плечо и, видимо, слишком сильно сжал, потому что она дернулась. Потом махнул рукой, словно отгоняя надоедливое Насекомое, и исчез среди танцующих пар. Поэтому я подумала, что это, наверное, его жена. Она вернулась к столу и теперь ковыряла вилкой бигос. А поскольку Матоха в костюме Красной Шапочки отнюдь не скучал, я подсела к ней и представилась.

– А, это вы, – сказала она, и на ее печальном лице возникла тень улыбки.

Мы попытались поговорить, но к громкой музыке прибавился еще и топот танцоров по деревянному полу. Бум-бум-бум. Чтобы разобрать, чтó она говорит, мне приходилось внимательно вглядываться в ее губы. Я поняла, что она хотела бы пораньше увезти мужа домой. Все знали, что Председатель если гуляет, то с поистине сарматским размахом и может навредить как себе, так и окружающим. Приходится потом заглаживать его выходки. А еще оказалось, что я учила их младшую дочь английскому, поэтому разговор пошел живее, тем более что девочка считала меня «cool»[19]. Очень приятный комплимент.

– Это правда, что именно вы нашли тело нашего Коменданта? – спросила меня женщина, отыскивая глазами высокую фигуру мужа.

Я подтвердила.

– И вы не испугались?

– Разумеется, испугалась.

– Знаете, все это друзья моего мужа. У них были очень близкие отношения. Муж, видимо, тоже испугался, хотя я не знаю точно, какие именно дела их связывали. Меня только одно беспокоит… – Она заколебалась и замолчала. Я посмотрела на нее, ожидая окончания фразы, но женщина лишь покачала головой, и в ее глазах блеснули слезы.

Музыка стала еще более оглушительной и лихой – заиграли «Эй, сокóлы»[20]. Все, кто еще сидел, как ошпаренные повскакали со своих мест и пустились в пляс. Я не собиралась перекрикивать человека-оркестр.

Когда ее муж на мгновение вынырнул из толпы с какой-то красивой Цыганкой, жена дернула меня за волчью лапу.

– Пойдемте покурим.

Она сказала это так, что стало совершенно не важно, курят здесь или нет. Поэтому я не возразила, хоть и бросила курить лет десять назад.

Мы пробрались через толпу, нас толкали и тянули танцевать. Бал грибников обратился в дионисийскую оргию. Мы с облегчением остановились на свежем воздухе, в пятне света, падавшего из окон склада. Был мокрый июньский вечер, пахло жасмином. Только что прошел теплый дождь, но небо ничуть не прояснилось. Казалось, вот-вот польет снова. Я вспомнила такие вечера из своего детства и вдруг загрустила. Я не была уверена, что хочу разговаривать с этой встревоженной, растерянной женщиной. Она нервно закурила, глубоко затянулась и сказала: