— У меня нет планов сбрасывать тебя с него, — растягивает Пенни, мило улыбаясь мне. Она вырывается из моей хватки и, покачиваясь, идет вперед на этих нелепых каблуках. — Кто же еще пригласит меня на ужин?

— Уверен, что за тобой в очередь выстроится множество мужчин, чтобы пригласить тебя на ужин.

— Мм, я уверена, что на самом деле была бы не против.

Вспышка насилия, которая пробегает у меня по телу, иррациональна, но, тем не менее, это насилие. Недолго думая, я хватаю ее за волосы и дергаю назад, пока ее спина не оказывается на одном уровне с моей грудью.

— Было бы глупо принимать мою одержимость тобой за то, что я какой-то бесхарактерный мудак, Куинни. Я буду играть в твои игры и прыгать через все твои обручи до тех пор, пока ты не дашь мне свисток на полный рабочий день. Но чего я не стану делать, так это терпеть, когда ты упоминаешь другого мужчину, гипотетического или нет, — когда я поднимаю взгляд, то замечаю, что белый пар, вырывающийся с ее губ, исчез. — Я ясно выражаюсь?

Дрожь пробегает по ее спине, и я чувствую это у себя в животе. Близость ее тела, смешанная со знакомым запахом ее шампуня, распространяет эту дрожь дальше вниз.

Я слегка дергаю ее за волосы, когда она не отвечает.

— Ну?

— Я знаю, что это не так, — шепчет она.

— Что?

— Что ты не бесхарактерный мудак, — она прижимает свою попку к моему паху, и я сжимаю ее еще крепче. — Это одеяло такое толстое, но я все равно чувствую, как твоя эрекция упирается в меня.

Я сдерживаю смех и мягко подталкиваю ее вперед.

— Когда ты смиришься с тем, что от меня никуда не деться, я собираюсь отшлепать тебя по одному разу за каждое кольцо, через которое ты заставила меня перепрыгнуть.

Когда мы подходим к краю обрыва, она смотрит на меня, в ее глазах пляшет смесь озорства и чего-то более неуверенного. Волосы развеваются на ветру, и она смотрит на горизонт.

— Думаю, я долго не смогу садится, особенно после...

Сбитый с толку, я поворачиваюсь, чтобы проследить за ее взглядом. Мне требуется ровно полсекунды, чтобы увидеть это. Блять, это видно всему побережью.

Рекламный щит, возвышающийся на утесе над Лощиной, был там всегда, но обычно на нем изображена реклама Дома виски Клуба Контрабандистов. Но не сегодня. Нет, сегодня на нем очень большая, подсвеченная фотография меня. На моем лице изображен огромный член, нарисованный маркером, в процессе эякуляции, а слева большими черными буквами напечатан слоган.

— Рафаэль Висконти — огромная залупа, — растягивая слова, зачитываю это своим лучшим скучающим тоном. — Ого, сколько времени тебе потребовалось, чтобы придумать этот слоган?

— В рекламном агентстве сказали, что мне нельзя использовать слово «пидорас».

— Я удивлен, что они вообще позволили тебе это повесить.

— Ну, Нико пришлось потянуть за несколько ниточек. Ох… но он настаивает, чтобы я сказала тебе, что это была не его идея.

Я смотрю на нее сверху вниз, веселье переполняет меня.

— Тогда чья это была идея?

— Разумеется, Тейси.

— Разумеется, чей же ещё.

В кармане моего костюма начинает жужжать телефон. Затем он гудит снова и снова, и я не сомневаюсь, что это все в радиусе десяти миль спрашивают меня о последней достопримечательности побережья.

Пенни ерзает рядом со мной, прижимаясь своим телом, в стеганном одеяле, к моему боку.

— Ты бесишься?

Я смеюсь, обнимая ее одной рукой.

— Я впечатлен, детка. Ты даже нашла мою фотографию, на которой я моргнул. Я думал, что моя пиар-команда удалила их все из Google.

— Так и есть. Мне пришлось сделать скриншот с видео, на котором ты запечатлен на каком-то модном торжестве. Оно расплывчатое, если подойти достаточно близко.

Я бормочу беззаботное ругательство по-итальянски, но Пенни напрягается.

— Ты действительно не бесишься?

Ветер набирает скорость, свистя между нами. Я заправляю ей за ухо выбившуюся прядь и провожу костяшкой пальцев по холодной щеке.

— Ты хочешь, чтобы я бесился?

Она сглатывает, открывает рот, чтобы что-то сказать, но затем решительно закрывает его. Здесь, на мысе, темно, но не настолько, чтобы я не заметил подозрительный блеск в ее голубых глазах.

Мое сердце сжимается.

— Что не так? — я прижимаю ее к своей груди, просовывая руки под одеяло, чтобы лучше ее чувствовать. Блять, она дрожит, даже несмотря на дополнительный ватин в одеяле. — Поговори со мной, Куинни. Ты хочешь, чтобы я бесился?

— Не знаю, чего я хочу, — выдавливает она, ее горячее дыхание проникает мне под рубашку. — Ничего из этого не работает.

— Что ты имеешь в виду?

— От того, что я трачу все твои деньги, мне не становится лучше, Раф. Мне также нет дела ни до одного из твоих подарков. Черт возьми, когда ты вчера вечером остановился заправиться, я достала из твоего бумажника триста долларов и ничего не почувствовала, — она вздергивает подбородок, чтобы посмотреть на меня. — Я положила их обратно.

— Боже, — бормочу я, поглаживая ее по затылку. — Правда?

Она дергает головой в сторону моего огромного лица на рекламном щите.

— Подумала, что может быть, месть — это то, что мне нужно. Думала, мы приедем сюда, и я увижу член на твоём лице в свете фонарей и почувствую, что между нами все в порядке. Но это не так.

Я прижимаюсь своим лбом к ее лбу, боль нарастает внутри меня.

— Тебе не нужны деньги, не нужны подарки. Я извинялся миллион раз. Как мне все исправить, детка?

Она дрожит. Чертовски дрожит. Я хочу заползти в нее и остановить это.

Она делает глубокий вдох, чтобы успокоиться, и прижимается щекой к моей булавке на воротнике. Стенки моего желудка сжимаются. Клянусь, если она ответит на мой вопрос: ничего, то я на девяносто девять процентов уверен, что достану из кармана Зиппо и сожгу весь мир.

Вместо этого она запускает пальцы в карман моей рубашки и испускает вздох, достаточно громкий, чтобы ее тело растворилось в моем.

— Мне нужно знать, что ты не такой, как другие.

Мы стоим так несколько минут, мой подбородок покоится на ее макушке, ее горячее дыхание обдает мою шею. Несмотря на пронизывающий холод, моя кожа пылает от жара и импульсивности. Я, блять, не могу думать из-за всего этого шума в моей голове. Ненавижу, что именно самодовольный тон моего брата пробивается сквозь хаос и приносит мне ответ.

Я обхватываю ее рукой за талию и осторожно поднимаю на руки.

— Пошли, у нас есть еще одна остановка перед ужином.

Глава двадцать седьмая

Пенни вырывает свою руку из моей и медленно пятится к выходу из церкви.

— Если думаешь, что я пойду туда, то ты, должно быть, сумасшедший.

Я смотрю на нее с выражением ленивого веселья.

— Если Габ не воспламенился, когда вошел внутрь, я уверен, что с тобой все будет в порядке.

— Бог — не моя забота. А вот стать героем документального фильма о настоящем преступлении... — она пристально смотрит на черную бездну позади меня. — Ты иди первым и включи свет. Я подожду здесь.

В данный момент я могу отметить две вещи. Во-первых, здесь уже много лет нет электричества. Во-вторых, гораздо страшнее стоять на кладбище в одиночестве, чем заходить в темную церковь вместе со мной, даже если мои люди наблюдают за этим с дороги.

Тем не менее, я захожу в ризницу, сдуваю пыль с нескольких старых свечей и расставляю их вдоль алтаря. Взгляд Пенни обжигает мне спину, когда я зажигаю их своей Зиппо. Когда туманное оранжевое свечение достаточно рассеивает темноту, ее неохотные шаги эхом разносятся по проходу.

— Почему мы здесь, Раф?

Ее тепло касается моей спины, когда я смотрю на Деву Марию.

— Мой отец владел этой церковью.

— Знаю, я тоже выросла в Яме, помнишь?

— Ты также знала, что он был мошенником?

Пенни неловко смеется.

— Наверное, мне всегда казалось подозрительным, что глава мафии был еще и дьяконом. Я решила, что это связано с уклонением от уплаты налогов.