Мы оба уставились на смятый листок бумаги на моем ковре. Я поднимаю его и кладу обратно на комод. Я обезумела от гнева, но не глупа.

Сделав глубокий вдох, я плотнее закутываюсь в простыню и пытаюсь придать своему голосу твердость.

— На самом деле, это безумие. Я разглагольствую о тебе уже пять минут, и все же я даже не коснулась того факта, что ты подвесил меня над бортом своей яхты, как рыбу на леске.

Мы смотрим друг на друга, мой взгляд горяч как ад, а его непроницаем. В конце концов, он кивает, опускает локти на колени и потирает руки.

— Мне жаль, — тихо говорит он.

— Извинений недостаточно, — шепчу я в ответ.

Его глаза вспыхивают.

— Тогда что же будет, Пенни? Потому что одно можно сказать наверняка: я не буду ходить по этой земле без тебя, — он горько смеется, проводя ладонью по груди. — Я пробовал и мне не понравилось.

Тишина стекает по стенам, как сироп. Внезапно я кое-что понимаю: я не знаю, чего я хочу от него. Он не знает, что мне дать. Мы просто два идиота, которые не знают, как устроена любовь.

У меня в горле словно песок.

— Ну что ж. Разберись в этом.

Он стонет, разминая шею.

— Рори не рассказывала мне об этом.

— О чем?

Он поднимается на ноги, качая головой.

— Ни о чем, детка.

Я отвожу глаза, пока он одевается, зная, что если я увижу, как напрягаются его бицепсы, когда он затягивает ремень, я снова окажусь лицом вниз на кровати, виляя задницей в воздухе, и мой монолог будет бессмысленным.

Я следую за ним к входной двери, которая ударяется о раму благодаря его дурацкой выходке. Единственная причина, по которой меня не ограбили, заключается в том, что за дверью стоят двое крепких мужчин. Мои щеки пылают, когда я понимаю, что они определенно слышали всю мою вспышку гнева и, что еще хуже, то, что я всю ночь выкрикивала имя Рафа в ином контексте. Но когда мы идем к выходу, они вежливо отворачиваются и пялятся на стены.

Раф поворачивается, хватает простыню и дергает меня к себе, прежде чем я успеваю увернуться от его руки. Когда я пытаюсь повернуть голову, он обхватывает моё лицо рукой и прижимается своим ртом к моему.

— Мне действительно жаль, Куинни, — бормочет он таким тоном, что у меня подкашиваются колени. — Я разберусь с этим, обещаю.

Я не смею дышать, я слишком боюсь, что выйдет что-то милое. Вместо этого я сжимаю ткань в кулаках и наблюдаю, как он переступает порог.

— Подожди, — выпаливаю я.

оборачивается на верхней площадке лестницы, с надеждой встречаясь со мной взглядом.

— Черная.

Они сужаются.

— Что?

— Именно такого цвета я хочу свою Birkin, — затем делаю паузу. — Первую.

А после захлопываю сломанную дверь.

Глава двадцать третья

— Пресмыкайся.

Я перестаю крутить покерную фишку и хмурюсь.

— Что?

Рори смотрит на меня с другого конца стола так, как будто только что обнаружила, что у меня всего одна клетка мозга, и ей интересно, как я выживаю изо дня в день.

— Она хочет, чтобы ты пресмыкался, Раф, — ее губы изгибаются в усмешке. — И правильно делает. Святой гусь, неудивительно, что она исчезла с лица планеты, ты абсолютный псих.

Я провожу костяшкой пальца по лицу и смотрю на мраморную столешницу. Интересно, если я стукнусь об нее головой, вобьёт ли это в меня хоть каплю здравого смысла? Самое ужасное в реакции Рори то, что я рассказал ей только супер-отфильтрованную версию истории: проигрыш в пари с поцелуем, чек и кулон. Я пропустил всю эту историю с горячей линией, диким сексом врагов с привилегиями и, конечно, тот факт, что я выволок Пенни за борт яхты под проливным дождем. И она так реагирует?

Да, я первоклассный мудак.

Я был так ослеплен невезением, которое принесла мне Пенни, что не задумывался о том, как причинил ей боль. Я думал, чека на миллион долларов будет достаточно, чтобы смягчить удар, но, черт возьми, видеть его все еще скомканным на ее туалетном столике этим утром было как удар ножом в сердце. Она так сильно ненавидела меня, что даже не обналичила его?

Чайник закипает, и Рори вскакивает, чтобы достать из шкафчика три кружки. Пока я наблюдаю за ней, редкий приступ паники пронзает мои нервы.

— Ну, и что мне, черт возьми, делать?

— Для начала извинись.

— Пробовал, не сработало.

Рядом со мной Анджело со смехом уплетает яичницу. Я поворачиваюсь и свирепо смотрю на него.

— Как ты пресмыкался?

Он лениво поднимает на меня глаза.

— Я убил ее семидесятилетнего жениха пулей в голову. За что мне нужно было пресмыкаться?

Рори одобрительно хмыкает. Я закатываю глаза, смесь из горечи и ревности переполняет меня. Мой брат и его жена представляют тошнотворную картину супружеского блаженства. Они все еще одеты в одинаковые кигуруми после раннего утреннего перелета. Анджело приготовил завтрак, Рори заваривает чай. Боже, раньше я жалел мужчин мафии, которые шли под венец, а теперь одержим мыслью, что я стою у алтаря и жду Пенни. Держу пари, она сексуально смотрится в белом. Она во всем выглядит сексуально.

Но сначала — пресмыкаться. Верно.

— Твоя первая проблема в том, что, кажется, будто ты вернулся за ней только потому, что узнал, что кулон принадлежал твоей маме, — Рори насыпает горсть сахара в кружку и задумчиво размешивает. — Она, наверное, думает, что если бы это было не так, ты бы никогда не выбил ее дверь, — Рори смотрит на меня. — Кстати, очень по-Габовски с твоей стороны.

Анджело снова смеется. Сегодня он в раздражающе хорошем настроении.

— Ты шутишь? Любой, у кого были глаза, мог видеть, что Раф всегда собирался приползти обратно. Я был настолько уверен, что сделал три ставки на то, сколько времени это займет.

Я хмурюсь.

— Ты же никогда не делаешь ставки.

— А ты не носишь спортивки и не смотришь отстойные сериалы с моей женой. Я сделал исключение.

Застонав, я провожу рукой по лицу. Манжеты рубашки пахнут духами Пенни, и от этого мне хочется выцарапать себе глаза. Правда в том, что Габ сказал мне, что кулон Пенни принадлежал нашей маме, и это было оправданием, а не причиной. Конечно, это самый идеальный поворот судьбы, который заставляет меня наплевательски относиться к тому, что она — самое невезучее, что когда-либо случалось со мной, но я был на том этапе, когда хватило бы любого оправдания. Черт возьми, когда я узнал, что она на самом деле не уехала из города, я бы выбил ее дверь из-за оставленной скрепки в ее квартире.

Рори ставит передо мной кружку от которой исходит горячий пар.

— Вот твой чай, Рафи, — ласково говорит она, даже слишком приторно. Пока я смотрю на дымящуюся жидкость, Анджело отодвигает ее подальше.

— Не пей это, — бормочет он, откусывая кусочек тоста. — Сегодня ты нужен мне в тонусе.

— Gesù Cristo, — я смотрю на спину Рори, пока она заваривает чай для себя и Анджело. Очевидно, используя другую ложку. — Твоя женщина — психопатка, — выпаливаю я на быстром итальянском.

— Как и твоя, — ворчит он в ответ. — Я подслушал, как люди Габа говорили о состоянии твоей яхты.

Я морщусь, меня не было там с тех пор, как я оставил Пенни в своей постели. Не потому, что знал, что теперь она непригодная для жилья, а потому, что мысль о том, чтобы оказаться в комнатах, которые она когда-то заполняла, вызывает у меня приступ ярости.

— К черту, я просто заставлю ее быть со мной. Так поступают все остальные...

Анджело протягивает руку и сжимает мой кулак. Я даже не осознавал, что снова вращаю покерную фишку, на этот раз со скоростью миллион оборотов в минуту.

— Несмотря на то, что ты работаешь с электронными таблицами и контрактами, ты все еще глуп. Все предельно просто. Все, чего она хочет, — это чтобы ты доказал ей, что ты не такой мудак, каким себя изображаешь, — он отпускает мою руку и вонзает нож в бекон. — Ты все исправишь, потому что это твой конёк. Даже если тебе придется волочить яйца по горящим углям, исполняя ей серенаду, ты это сделаешь, — он делает паузу, и ухмылка изгибает его губы. — Я буду вспоминать это дерьмо следующие десять лет, но ты это сделаешь.