Нож издает угрожающий скрежет, когда я беру его со стола. Он всего лишь для нарезки овощей, любой более крупный был бы заметен, а мне невыносима мысль о том, что она испугается в свои последние секунды. О пистолете Габа, даже с глушителем, не могло быть и речи по той же причине.

От переизбытка спиртного у меня дрожат колени, когда я выхожу из столовой в мои личные покои. Стеснение в груди не имеет ничего общего с моей смесью водки и виски, а все это связано с ней.

Судьба поимела меня. Она назначила мне в качестве карты гибели Королеву Червей, а затем послала мне девушку, перед которой я никогда не смог бы устоять. Я не только впустил ее в свою жизнь, но и под кожу. Теперь она ползает внутри меня, вытворяет глупые вещи с моим сердцем, то дерьмо, о котором люди слагают песни и фильмы.

Но в этой истории нет солнечного света и радуги, только потери и предсмертный опыт.

Я не могу удержать ее или отпустить.

Сворачивая в коридор, я вижу оранжевое свечение, просачивающееся из-под двери моей каюты, и беспокойство заполняет мой желудок, как цемент. Черт, хотя я и знал, что она не спит, ведь до сих пор она может это делать только в моей машине, реальность этого вызывает у меня тошноту.

Могу только надеяться, что сделаю это безболезненно.

Я прячу нож за спиной, но когда вхожу в комнату, то мог бы с таким же успехом пырнуть им себя.

Пенни спит. Свернулась калачиком на моей половине кровати, волосы разметались по подушке, кожа отливает золотом в свете лампы. На краю кровати лежит ее книга Для Чайников, на прикроватной тумбочке стоит недопитая кружка чая.

От эмоций у меня перехватывает дыхание. Черт, я этого не ожидал. Она в моей постели, в моем доме, спит. Она даже не может заснуть в своей кровати, а теперь спит в моей. Это зрелище должно было бы облегчить задачу, но оно только вызывает у меня желание вырвать свое гребаное сердце из груди.

Уверен, что это было бы не так больно.

Скрежеща зубами, я делаю шаг вперед. Пол скрипит под моей ногой, и Пенни резко просыпается. Ее взгляд расфокусирован, волосы растрепаны, когда она приподнимается на подушке. Когда ее глаза переходят на мои, они навостряются, а затем она на резко выпрямляется.

— Я сделала что-то ужасное, пожалуйста, только не ненавидь меня.

Я крепче сжимаю рукоятку ножа.

— Что? — рычу я.

Покрывала сминаются у ее ног, когда она поднимается к изголовью кровати.

— Сначала скажи, что не будешь меня ненавидеть.

Я свирепо смотрю на нее.

— Пенни, — предупреждаю я.

Она вздыхает, переводит взгляд на мои туфли и теребит свой удачливый кулон.

— Я нашла чит-код на каком-то сомнительном сайте для Mario Kart. Но вместо того, чтобы подправить мой результат, он просто удалил твой. И все твои трофеи, — она смотрит на мое каменное выражение лица. — Прости меня, ладно! Я знаю, что обещала больше не мошенничать, но я просто не смогла удержаться. Ты всегда так самодоволен тем, что у тебя это получается лучше, чем у меня. Я просто... — она хмурится. — Это вызывает у меня желание укусить тебя.

Я пристально смотрю на нее, а потом все мои внутренности рушатся, как карточный домик.

Блять. Кого я обманываю? Я не могу убить эту девушку, даже если единственный другой вариант — покончить с собой. Сейчас я смотрю в ее большие голубые глаза, и мне действительно хочется это сделать. Чувство вины гложет меня, вызывая тошноту и жар.

Ее глаза ищут мои, в них мелькает паника.

— Скажи что-нибудь.

Мой смех выходит горьким и с оттенком неверия. Чертов Mario Kart. Я уничтожил все ее серьезные проблемы, и теперь все, что у нее осталось — это нежные и невинные заботы. Внезапно почувствовав потребность быть рядом с ней, внутри нее, я делаю шаг к лампе и погружаю комнату в темноту. Затем я убираю нож в верхний ящик и забираюсь к ней в постель.

— Иди сюда.

Она напрягается от моего прикосновения, но я просовываю руки под толстовку — она почти не снимала ее с тех пор, как я потребовал, чтобы она ее надела, — и притягиваю ее к себе, пока каждый сантиметр ее теплой кожи не обжигает мой костюм. Я провожу пальцами по ее волосам. От нее пахнет ностальгией и искушением. Она так неподвижна, что мне кажется, она даже не дышит.

Ее губы щекочут мне горло.

— Ты не ненавидишь меня?

Я печально улыбаюсь в ее макушку.

— Конечно, я ненавижу тебя, мы же враги с привилегиями, помнишь?

Она замолкает.

— Но не больше, чем обычно, верно?

— Не больше, чем обычно, Куинни.

Ее тихий вздох облегчения заставляет прижаться ко мне. Теперь я чувствую, как ее сердце бьется рядом с моим, как ее легкие поднимаются и опускаются под моей ладонью на ее спине. Черт, подумать только, я собирался лишить ее этой жизни.

Прежде чем чувство вины, пульсирующее у меня в груди, становится невыносимым, она вырывается из моих объятий и приподнимается на локте. Освещенная лунным светом, она смотрит на меня сверху вниз.

— Скажи мне, почему ты называешь меня Куинни? — кончики ее волос касаются моего предплечья. Я накручиваю их на кулак, притягивая ее голову к своей. Мы так близко, что ее ресницы щекочут мои щеки. — Я знаю, это не потому, что ты считаешь, что я веду себя как королева, — говорит она.

— Если я скажу тебе...

— Тебе придется убить меня, да, да, — ворчит она, высовывая язык и облизывая мой нос.

Вместо ответа я предпочитаю вытереть мой мокрый нос о её. Я не собирался говорить, что мне придется убить ее, учитывая все обстоятельства, это было бы чертовски иронично.

Нет. Я знаю, если бы я сказал ей, что она моя Королева Червей, она бы захотела уйти.

Я толкаю ее так, что локоть выпадает из-под нее, и она с визгом падает мне на грудь. Я обхватываю ее руками и ногами, чтобы она не могла убежать.

Несмотря на то, что она поставила меня на колени и подожгла мир вокруг меня, я никуда ее не отпущу.

Глава двенадцатая

Канун Рождества на яхте.

Вечеринка для персонала подпитывается праздничными коктейлями и блёстками, которые я все еще буду счищать со своего костюма на Пасху. Прислонившись к барной стойке, я с забавой наблюдаю, как Нико пробирается ко между столиками.

Я знаю, что он собирается сказать, потому что он, блять, всегда это говорит.

— Чьей идеей было караоке? — он берет со стойки гоголь-моголь и рассматривает обстановку поверх ободка стакана.

Лори проделала солидную работу. Сцена освещена рождественскими огнями, а по бокам от нее возвышаются две рождественские елки. На стене за ней висит большой проекционный экран, на котором отображается текст песни, которую исполняет тот, кто выпил достаточно глинтвейна, чтобы поверить в то, что он Мэрайя Кэри.

— А что, тебе оно не нравится?

Он смотрит на Бенни, который на сцене подпевает песне «Mercedes Benz» Джениса Джоплина. Его глинтвейн, должно быть, очень крепкий, потому что его движения бедрами соперничают с танцами Элвиса.

— Ты что, шутишь? Назови лучшее сочетание, чем пьяные люди и микрофон, — он качает головой. — Ты не можешь, потому что его нет.

Смеясь, я допиваю водку и ставлю стакан на стойку, чтобы долить еще.

— И я полагаю, мы должны поблагодарить тебя за это великолепное шоу, Лори?

— Да, Нико, это так, — я поворачиваюсь как раз в тот момент, когда между нами проскальзывает Лори. На ней сверкающее серебряное платье, и ее оленьи уши покачиваются, когда она поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. — Босс, у меня к вам претензия, — она делает паузу, наклоняя голову. — Очевидно, что только небольшая, я не хочу, чтобы меня уволили.

Я смеюсь и сую ей в руку гоголь-моголь.

— Давай.

— Ты сказал мне организовать рождественскую вечеринку для персонала. Почему здесь вся твоя семья? — она насмешливо смотрит в сторону сцены. По какой-то причине Бенни теперь скользит по ней на коленях. Еще нет и девяти. — И почему этот идиот просит у Иисуса Мерседес Бенц? У него их уже три.