— У попов и шум, и гам —

Планы их развеяны:

Без молебна тут и там

Все поля засеяны!

Люся Пересветова принялась топать ногами и грозить кулачками Зубатову. А он в ответ помахал ей красным флажком.

Пока Зубатов и Люся отвлекали внимание на себя, появился Жоржик Бобрович, тоже в комбинезоне и будёновке. Они с Гришей сцепили руки в замок, по которому Нюра легко вспорхнула наверх, вытянула руку с красным флажком и запела:

— Не позвали дьяка мы.

Светом тьма заменена:

Ведь засеяли умы

Мы ученьем Ленина!

Люся опять принялась изображать крайнюю степень негодования: топать ногами и размахивать руками. Но Нюра грозно взмахнула в её сторону красным флажком и повергнутая Люся, высоко поднимая коленки, грозя и потрясая кулачками, с позором убежала со сцены.

И затем уже все вместе: Нюра, Гриша, Жоржик и Зубатов, — выстроились на сцене и, держась за руки, хором спели победный куплет:

— Урожай природа множь

Нам в деньки пригожие…

Мы в полях посеем рожь,

А в умах — безбожие!

Я молча взирал на всё это и не знал, как реагировать. В моём мире со всех утюгов неслось, мол, современное искусство вымерло, деградирует, а вот раньше была Классика, была Вечность, застывшая в картинах и в словах. Тогда, дескать, была Литература, а нынче — литературушка! И тому подобное. И мы же верили. Высокомерно поглядывали на сетевые романы и морщили носы, мол, да уж, теперь не тогда! А сейчас я смотрел на это выступление и понимал, что если сейчас сюда запустить Петросяна, то он будет, мягко выражаясь, великой примадонной.

Нет, потом девушки крутили salto-mortal’e, акробатические кульбиты, исполняли танцы и жонглировали на канатах. Пели, показывали инсценировки и номера с миниатюрами. Но я уже не следил. Во-первых, скучно. Во-вторых, я всё равно замёрз, проголодался и мечтал, чтобы всё это поскорее закончилось. И, в-третьих, исчез Енох.

Отойти от вверенной мне коробки я не мог, кроме того, мне приходилось периодически подавать реквизит — то палки для жонглирования, то флажки, то остальное. Поэтому стоял и терялся в догадках.

Еноха не было.

Еле-еле я дождался, когда потный и тяжело дышащий Жоржик спрыгнет ко мне:

— Можно я сбегаю кой-куда? — изобразив застенчивость, спросил я.

— Дуй, — хмыкнул Жоржик, — только недолго, сейчас Виктор закончит читать монолог о бациллах и микробах, и надо будет Люсе подавать реквизит. Но это после моего выступления, так что успеешь.

Еноха я обнаружил с другой стороны сцены, где соорудили импровизированную будку и где агитбригадовцы переодевались между номерами. Точнее там только Люся и Нюра переодевались. Мужики же просто меняли верхнюю одежду и все. Штаны у них были, как правило, одни и их не переодевали.

И вот этот гад стол прямо в фанерной стене и, не мерцая, подглядывал за тем, как Нюра и Люся переодеваются.

— Старый развратник, — тихо сказал я, подкравшись к нему сзади.

— Да я что⁈ Я ничего! — начал оправдываться Енох, — у меня же исключительно научный созерцательный интерес…

— Решил сравнить какие сиськи были тогда и теперь? — не удержался от подколки я.

— Сперва хотел, — честно признался призрак, — но потом увидел, какие у них панталоны и уже больше ничего не хотел. Это же уму непостижимо! Разве можно, чтобы у женщин было такое бельё⁈

— Так, эстет хренов, — хмуро буркнул я, — ты задолбал! Когда я просил пирогов с картохой — так ты отойти от доски не мог, значит. А теперь смотреть на панталоны вдруг резко смог?

— Сам не знаю, как так получилось, — развёл руками Енох, — и прошу обратить внимание, отошел я недалеко, всего за другой край сцены.

— А если я сейчас эту доску пойду в болоте утоплю? — зло прищурившись, решил взять на понт призрака я, — и что ты тогда делать будешь? Сможешь на край болота отойти или так и будешь на глубине сидеть?

— Ты не сделаешь этого, — заявил Енох.

— На что спорим?

— Эй, ты что, серьёзно? — испуганно замерцал призрак. — Подожди, не надо! Постой, говорю!

Я пошел по направлению к болоту, насвистывая тихо мотивчик из кинофильма о трёх мушкетёрах. Енох мерцал сзади и пытался меня подкупить уговорами и лестью.

Честно говоря, я и не собирался топить доску. Я действительно хотел отойти до ветра, а это болотце просто было рядом с пустырем, где давали представление. Кроме того, решил немного повоспитывать Еноха, а то после того, как вышел на свободу, что-то резко борзеть начал.

Нет, я не ханжа, и как мужик мужика вполне могу его понять. Но дисциплина же при этом должна быть. И субординация. Мог бы и отпроситься.

Чтобы сократить путь, я решил срезать напрямик, и теперь углубился в пахнущие мятой и тиной камыши, которыми заросли берега небольшого, нынче уже почти высохшего озерца. Заросли эти были истоптаны вдоль и поперёк, так что заблудиться мне не грозило.

— Ой, бла-ла-ла, — фальшиво пропел я и чуть не рухнул от неожиданности в болотце, — передо мной в сторону метнулась девушка. Да, да. Самая обычная деревенская девушка, коренастая, курносая и круглолицая. Правда коса у неё была растрёпана. А глаза и нос опухли от слёз. Она шарахнулась в сторону, но запуталась в подоле длинной рубахи и свалилась в болото.

— Осторожнее! — воскликнул я. — Вы не ушиблись?

Девушка всхлипнула, её плечи затряслись от рыданий, а больше она не отреагировала никак.

— Давайте руку, я помогу.

Она чуть помедлила, но руку-таки протянула. Я помог выбраться из трясины, куда она угодила.

— С-спасибо, — прошептала она и опять разрыдалась.

Путём долгих уговоров и словесных манипуляций удалось кое-как разговорить её и выяснить, что к озеру она пришла топиться, но не рассчитала, то ли уровень воды оказался маловат, то ли духу не хватило, то ли пиявок испугалась, но топиться она не стала, вместо этого поплелась домой, пока случайно не столкнулась со мной.

История девицы оказалась совершенно типичной для этих времён. Живёт на селе парень, Василий, мало того, что кудрявый, первый красавец, так вдобавок ещё и на гармошке играть умеет. От такого убойного сочетания сердце Анфисы дрогнуло, и она влюбилась в красавчика самым что ни на есть возмутительным образом. И нужно же было такому случиться, что на одном из сельских праздников пошел подвыпивший красавчик её провожать.

Через некоторое время все село уже знало, что она с ним гуляет. Когда бабы устроили ей обструкцию прямо у колодца, она не на шутку перепугалась. Такой скандал же. И первое, что она сделала — бросилась к Василию что такая вот проблема, надо жениться. А тот взял и отказался. И началась коллективная травля. А сегодня ночью кто-то вымазал её ворота дёгтем. После такого позора она и пошла топиться.

Еще в школьные годы по программе русской литературе мы читали классиков и вполне представляли, чем обычно заканчивались такие вот истории. Общество не позволяло нарушительнице жить нормальной жизнью. Её травили до тех пор, пока она на накладывала на себя руки, или не становилась изгоем.

Я смотрел на неё, на её наивно-глуповатые круглые глаза и мне было жаль дурочку.

— Пошли к нам, — хмуро сказал я.

— Куда? — испугалась…

— На агитбригаду.

— Нет, не могу, — залилась слезами Анфиса, — вдруг Василий передумает и решит жениться на мне, а после того, как узнает, что я с безбожниками водилась — не примет же…

— Вот дура, — прокомментировал Енох, который жадно слушал эту незамысловатую историю.

— Ну тогда иди домой, я подумаю, как помочь тебе, — сказал я.

— Мне уже ничем не поможешь, — опять расплакалась она.

— Приведи себя в порядок и хватит рыдать, — гаркнул я и девица моментально притихла, вот что значит домостроевское воспитание. — Если я сказал, что помогу — значит, помогу. Разве ты не знаешь, кто я?

— Не знаю, — испуганно пискнула Анфиса.

— И про Вольфа Мессинга не знаешь?