Возле одного из дворов дородная тётка отвязывала козу, что-то сердито ей выговаривая.

Я поздоровался и спросил дорогу, как пройти на Ольховку.

— А зачем тебе? — подозрительно уставилась на меня тётка и даже про козу забыла.

— Дядьку хочу найти, — сообщил ей ту же басню я, — отец говорил, что в Ольховке он жить должен. Сирота я, кроме него и нет у меня никого. Вот и хочу найти.

— А как фамилия у него? — спросила тётка. — Я в Ольховке почитай всех знаю.

Я сперва аж завис. Этого я никак не ожидал.

— Иван Иванов, — брякнул самую распространённую фамилию я.

— Ого, да там почитай две улицы одних только Ивановых, — расстроилась тётка, — я так-то теперь и не скажу. И Иванов там человек десять, это точно.

Я мысленно возликовал — правильно сориентировался.

— Вот поэтому мне туда и надо сходить, — вслух сказал я, — Иван на отца моего очень похож. Я его как увижу, так сразу и узнаю.

— Ох, не ходил бы ты туда, в эту Ольховку, — со вздохом покачала головой тётка.

— Почему это? — не понял я.

— Да так… — замялась тётка, — говорят там всякое про Ольховку… нехорошее говорят.

— А что именно? — чуть напрягся я.

— Да говорят, там нечисть какая-то… не ходи!

Село Ольховка ничем не отличалось от сотен других таких же сёл. Домики за заборчиками, мычание коров, кукареканье петухов, лай собак, дым из печных труб. На этом, пожалуй, всё. Я прошел про раскисшей глинистой дороге, поднялся на небольшой холм и увидел приземистый домишко, на крыше которого словно небрежной рукой прикрепили миниатюрный купол с крестом наверху. Церковь у них такая.

Однако от церквушки доносился довольно-таки бойкий колокольный перезвон. На вечернюю службу, наверное.

И такой в этом хлипком домишке с крестом был диссонанс с Краснобунтарским, где огромную красивую церковь перевели под заготконтору, что невольно я покачал головой.

Мимо торопливо и деловито прошли две старухи в праздничных шерстяных платах, по направлению к церкви. Я увязался за ними.

Внутри церковного домика было почти также, как в любой другой церкви, только бедно. Также приятно пахло ладаном и елеем, также потрескивали свечи перед образами. Отсутствие утвари пытались замаскировать вышитыми покрывалами, кусками растянутой пёстрой ткани, цветами, ветками можжевельника. Получилось празднично, но бедненько. Приход у отца Демьяна явно был не из богатых.

Сам священник был видным, русоволосым, нестарым ещё человеком с библейскими миндалевидными глазами и таким глубоким обволакивающим голосом, которому, наверное, позавидовал бы сам Высоцкий. Недаром призрак той старушки так восхищался.

Отец Демьян затянул какой-то длинный-предлинный псалом, и от его мощного, проникающего на молекулярный уровень пения у меня аж мурашки пошли по коже. От воздействия молитвы меня отвлекла одна из старушек, которая внезапно бухнулась на колени и принялась свирепо отбивать поклоны. Вторая бабулька делала то же самое, но как-то более бездушно что ли, автоматически. И на колени не опускалась.

Когда отец Демьян закончил песнопения, две какие-то тощие девицы с бескровными прыщеватыми лицами неразборчивым речитативом ещё немного прочитали церковных псалмов. А затем началось форменное столпотворение. Только лишь закончилось главное действо и наступил черед для исповедания, как все бабы, тётки, девки и старушки всех возрастов, от пятнадцати до девяноста пяти лет одновременно ломанулись к отцу Демьяну. Каждая старалась обратить его внимание на себя, что напомнило мне концерты «Ласкового мая», которые периодически показывали по телевизору в моем детстве.

Отец Демьян, очевидно, давно уже привык к такому проявлению веры прихожанок, потому что моментально навёл порядок. И прихожанки смирные, робкие, кротко стояли в очереди за благословением, потупив глаза.

Когда всё закончилось и даже самые упоротые дамы покинули храм, мы с отцом Демьяном остались вдвоем. Священник уже давно бросал на меня любопытные взгляды, но не предпринимал никаких попыток завязать разговор. А я просто изучал ситуацию.

Наконец, он не выдержал первым и спросил:

— И что же привело тебя сюда, на край географии?

— Край географии? — удивился я.

— Ну да, наши ольховцы так шутят, — пояснил отец Демьян, — единственная дорога, что ведет сюда, здесь же и заканчивается. А дальше — непроходимый лес и болота.

— Поэтому вы сюда из города и переехали? — не удержался от вопроса я.

— Ну если ты так прекрасно знаешь мою биографию, то, может, скажешь, что же привело тебя в эту глушь?

— Мне сказали, что вы знаете латынь, — сказал я.

— А зачем тебе латынь? — вопросом на вопрос ответил поп.

— Хочу поступать на агронома, — озвучил почти правдоподобную версию я.

— А если по правде? — раскусил меня отец Демьян.

— Хочу понять, чем литургии католичества отличаются от наших, — опять попытался выкрутиться я.

— Ты говоришь неправду, — покачал головой священник и со вздохом процитировал, — « Злой порок в человеке — лож ь*…»

— Почему вы решили, что неправду? — опешил я.

— Тебе нужно сделать перевод книги, — просто сказал отец Демьян, а у меня чуть экзистенциальный шок не случился.

— Откуда вы…?

— Да тут уже один человек приходил, искал. Спрашивал не приходил ли ты?

Какая-то дичь.

— И как он мог знать, что я сюда приду? — вытаращился на священника я.

— Мне сложно сказать, откуда он знал, — пожал плечами отец Демьян. — Может быть, из-за того, что я единственный с глубоким знанием латыни остался в нашей губернии. А, может, еще как-то проведал…

— А что вы ему сказала?

— Правду. Что ты не приходил.

— А если он еще раз придет, вы можете сказать, что не видели меня? — спросил я.

— « Не желай говорить какую бы то ни было ложь; ибо повторение её не послужит благу**…» — нравоучительно произнёс священник, но меня аж распирало от этой информации.

— Кто он? Какой из себя? Давно это было? — продолжил допрос я.

— Приходил позавчера. Волосья белые, заросшие, — принялся перечислять особые приметы священник, — очень загорелый, как арап прямо.

«Лазарь» — получил подтверждение я, и сердце аж ёкнуло.

— Вижу узнал ты его, сын мой, — пророкотал священник.

— Узнал, — кивнул я.

— И что он тебя ищет? — полюбопытствовал он.

— Он в Вербовке двух людей убил, парня и девушку. И бабку изувечил. Но, вижу отпустили его, — расстроенно поморщился я и добавил. — Так есть ли у вас учебник латыни? Или словарь? А лучше и то, и то.

— Убил говоришь? — скорбно задумался священник, немного подумал и добавил, –пожалуй есть у меня, чем тебе помочь.

У меня от радости аж ухнуло сердце.

— Скажите, а купить у вас можно? — принялся выяснять я. — Любую цену отдам.

— Мне эти книги самому нужны, — нахмурился священник, — Я для проповедей иногда примеры из малого катехизиса использую для сравнения. А он у меня на латыни.

— И что же мне делать? — расстроился я, — мне очень нужно. И только у вас есть. Если даже я выпрошу у вас на пару дней почитать, то мы здесь недолго и скоро уедем и переписать учебник и словарь я физически не смогу, тем более на латыни.

— Жди здесь, — велел священник, который уже принял какое-то решение, и вышел из здания церкви.

Я недолго оставался в одиночестве, когда он вернулся. В руках он держал две довольно увесистые и потрёпанные книжки. Сердце моё затрепетало.

— Вот. Держи, — он сунул мне книги. — «Латинская прозаическая композиция Карра Пирсона» и «Классический латинский словарь».

— Сколько я должен? — с восторгом спросил я.

— Нисколько, — чуть поморщился священник и печально вздохнул.

— А вам как же?

— У меня другие есть, — отмахнулся священник. — Ибо сказано в Писании: « Вникай в себя и в учение, занимайся сим постоянно; ибо, так поступая, и себя спасешь, и слушающих тебя***…».

— Спасибо огромное, отец Демьян, — от души поблагодарил его я, — я позанимаюсь, выполню перевод, и по возможности верну вам книги.