— Однажды я тебя поймаю… — беззлобно ворчит ей вслед старик Вэйдун: — беги уже… стрекоза.

— Старшая сестрица Сяо Тай! — ее перехватывает летящая как ракета Лилинг, за ней семенит Жилан, всплескивая руками.

— Старшая сестрица! У меня получилось! — сияющая мордочка и торжествующий взгляд: — я сумела! Все, как ты мне и сказала! У меня новый уровень культивации!

— Боже, боже, как неожиданно. Пошли завтракать.

— Но старшая сестрица!

— Бегом. Кто по утрам не кушает, у того культивация падает.

— Ты в прошлый раз так про зарядку говорила! И про овощи! И сладкое не есть!

— Путь культивации — труден и не для каждого. Что это у тебя в руке? Отдай конфету.

— Но я попраздновать!

— Не делай из еды культа. — Сяо Тай отбирает конфету и отправляет себе в рот: — ну, чего встали? Завтракать.

Глава 25

Во дворе горели костры, и суетились люди. Осенний праздник урожая, или как его еще тут называют — Праздник Луны и Урожая. Для готовки блюд и угощений на кухне не хватало очагов, потому развели костры во дворе и кухонные бегали, словно ужаленные. Работы у всех было очень много, еще бы — три дня праздника, три дня пирушек, угощений, приема гостей и походов в гости!

Сяо Тай помогала старому мяснику Вэйдуну, не то, чтобы ее особо просили, нет она могла бы просто сидеть у себя в комнате или гулять по поместью, никто бы и слова не сказал. Но сидеть и ничего не делать в ситуации, когда все вокруг носятся словно вот-вот паническую атаку поймают — означало бы только сделать себе самой хуже.

Когда нет выхода, когда уже опускаются руки, а неизбежность все ближе, в это самое время человека спасает не его выносливость и сила, даже не стрессоустойчивость, а так называемые — неотменяемые обязательства. Когда каждый день надо вставать с постели и идти на работу, готовить детям еду, приводить дом и одежду в порядок, чистить оружие или подшивать подворотнички. Когда руки и голова заняты, когда нет времени рефлексировать — отдадут Фениксам или нет, взорвусь я там или тут, будет ли «нападение разбойников» и как именно я умру — об этом всем нет времени особо раздумывать, когда работаешь на подхвате у старого мясника. А мяса для праздника требовалось очень много. И работы у мясника тоже было очень много. Ему на помощь прислали двоих слуг из дворовой команды, двух бестолковых молодых парней, Мао и Таоин, но они совсем ничего не умели и большую часть времени старик орал на них, поправляя.

Сяо Тай же работала ножом, выключив голову. Не задумываясь о будущем, просто отделяя шкуру от туши, надрезая и надламывая суставы, отрезая все лишнее, как и положено мяснику.

— Сразу видно, что ты девка деревенская. — одобрительно кивает Вэйдун: — благородных кровей, но выросла в деревне.

— Это откуда видно-то? — удивляется она, надрезая сухожилия, чтобы сломать ногу барашка в суставе и отделить ее потом. У нее нет силы старого Вэйдуна, чтобы после такого надреза просто оторвать ногу с копытцем, ей приходится действовать аккуратнее и дольше, углубив разрез. Она останавливается и критическим взглядом смотрит на свой нож, проверяет ногтем остроту лезвия. Нож не должен быть тупым, все это знают, но он так же не должен быть и слишком острым, иначе во время разделки он не будет скользить по кости, срезая мясо и оставляя за собой белоснежную поверхность, он будет впиваться в надкостницу, в саму кость, мешая работе, останавливая руку.

— Крови ты не боишься, а уж разделывать барашков или даже кого покрупнее — умеешь. Я бы даже сказал, что тебе это нравится. Ты прямо вся светишься. Удивительное дело, юная девушка, а любит ножом орудовать и крови не боится… даже наслаждается этим. Точно деревенская. Ты вот говоришь, что не помнишь ничего, но я могу сказать, что род у тебя благородный был, но, видимо из обедневших, видал я такое. И еще — хват ножа. Ты его обратным хватом держишь. Так нож только варвары дальнего Севера держат. Значит твой род из последних благородных, что при Юань выжили.

— Так удобнее, рука не устает. — поясняет она, поднимая руку с ножом: — вот смотри, когда ты лезвие вперед ведешь прямым хватом, то убирать мясо с кости ты только движением вниз можешь, а чтобы вперед убрать, тебе руку придется неудобно вывернуть, а обратным хватом я движением и от себя снимаю мясо и к себе — без разницы. Быстрее, удобнее и меньше устаешь.

— Удивительно, как ты могла все забыть при твоей памяти. Наверное, по голове тебя кто-то ударил. — говорит мясник и тут же повышает голос на непутевого работничка рядышком: — Таоин, задери тебя демоны! Почему у тебя туша опять грязная и в лохмотьях каких-то⁈ Не хватай шкуру снаружи, работай внутри! Аккуратнее шкуру снимай, у тебя на ней сорочьего мяса просто лохмотьями!

— А почему «сорочье мясо»? — тихонько спрашивает у Сяо Тай ее младшая сестра Лилинг: — сорока это же символ счастья и влюбленности? На сорочьем мосту свидание…

— Потому что, если оставлять клочки мяса на шкуре, его потом сороки едят. — поясняет Вэйдун, услышавший ее шепот: — а эти «символы счастья» жрут как не в себя и гадят потом тут же неподалеку.

— Некрасиво, когда, туша в порезах и рванине, — поясняет Сяо Тай: — если целиком барашка запекать, например. Но если вот как эти двое снимают шкуру, так потом мясо только на начинку пускать.

— У меня руки болят! — подает голос один из приданных работничков: — это сложно!

— А вот этот — явно городской, — качает головой Вэйдун: — и чему только городские своих детей учат? Им барана живого дай, так они с голоду помрут на него глядючи. А чего доброго, это баран их съест.

— Кровожадные бараны Чаньюэня, — комментирует Сяо Тай, отделяя пласт мяса от кости: — хищные и умные твари поедают людей в округе. Хаос, крики и рок-н-ролл.

— Не знаю, что такое рок-н-ролл, но что вот эти помощнички тупее чем мясо, которое они разделывают — это точно. — хмыкает старик себе в усы: — поторапливайтесь, у нас еше полно работы. Если бы не юная госпожа Сяо Тай, мы бы вовсе тут до темноты возились! А она не обязана помогать. Она приемная дочь Главы дома, господина Баошу, но забить барашка, а потом быстро и аккуратно его разделать — умеет. И хорошо умеет. Не то, что вы… не будете нормально работать, надаю тумаков.

Тем временем руки у Сяо Тай живут своей жизнью, она продолжает разделывать тушу, отделять мясо от костей, погрузившись в своеобразный транс, такую вот динамическую медитацию, чувствуя, как тепло окутывает ее и словно Вселенная одобряет каждое ее движение. Интересно, думает она и каждая мысль у нее словно легкое облачко, интересно, вот учитель Вун говорил, что все на свете есть ци, значит есть ци в живом барашке и в мертвом. А чем они различаются и различаются ли вообще? С одной стороны, адепты-заклинатели умеют управлять этой самой ци… может в живом теле она подвижная? Следовательно, в мертвом — неподвижная? Надо будет проверить. Еще один эксперимент, из тех, которые она могла проводить, не привлекая к себе внимания, ведь ту же мысль о винтовке Гаусса на основе ци — ну никак в доме не проверить. Теоретически возможно, она просила Лилинг мелкие предметы ускорять, но только на небольших скоростях. Как дитя технологической эпохи она искренне считала, что дуэли на мечах очень сильно вредили здоровью и несли риски для каждого из участников. Ну нет. Сама концепция дальнобойного оружия, увеличения дистанции поражения — вот что ее интересовало. Здешние плюнули на прогресс в технологическом дальнобойном оружии, потому что арбалеты и луки не могли пробить доспех ци, хоть и подсаживали его. Наверное. Она и сама не знала. Просто тут практически не было видно луков и арбалетов, а вот копья и алебарды у стражников имелись. И самый обязательный атрибут — одноручный, короткий прямой меч на поясе. Традиция. Кстати о традициях…

— Праздник Луны и Урожая, — говорит она: — мне интересно, а какого-нибудь обряда Плодородия не будет?

— Такие обряды по весне служат. — откликается Вэйдун: — да и варварство это, одно суеверие сплошное. Оно, конечно, может и интересное, но суеверие просто. Нельзя же все праздники к легендам и суевериям сводить.