— Ещё как. Я тогда кричала на весь дом, паразит ты этакий, — сказала я и стряхнула мышь с плеча. Та молча полетела рядом. — Как зовут-то тебя? И почему ты вообще разговариваешь?

— Вы, Мирослава, сами должны дать мне имя, — ответила мышь и обиженно отвернула пушистую мордочку. — А говорю я, потому что умею.

— Будешь Вероника.

— Но я не могу так зваться, — протянула мышь, глядя на меня огромными глазами, и добавила: — Я самец, а не самка.

— Тогда Говорун. Много болтаешь.

— Как изволите, Мирослава.

Он так сказал это, что мне стало жалко его. И стыдно. Это ведь он успокоил меня в том месте, в министерстве. Уберёг от странного послания, прочти я которое…

Представилась жуткая картина. Как я безвольно ступаю по ледяному мраморному полу, а по телу пробегают тысячи мурашек. Впереди мелькает светлое пятно: Артур. Он тоже в полусне, в полузабытье.

Но нет. Я стираю всё нехорошее. Я хочу счастье. Я избираю другой путь — свободы и счастья.

Вот и сейчас я была свободна. Поток воздуха нёс всё дальше и дальше. И подо мною простирались лазурные моря и леса с деревьями цвета золота и солнца, и проносились пастбища с розовыми животными, которых и не разглядеть отсюда.

— Чуть ниже, — попросила я, и конь мой послушно опустился, чтобы после вновь взмыть.

Облитая солнечным светом полянка. Деревья, что приветливо помахивают ветвями с перстнями и браслетами из золотых листьев, что глядят на меня выступами коры, что говорят со мною шелестом кроны. Голубеющие, совсем как дома, на Земле, небеса.

Мне вдруг показалось, что я даже увидела знакомую опушку. Точно. Вон оттуда, по той самой тропе, можно попасть в посёлок, а из него — в наш дом. Где мы жили много-много лет назад. Где рос барбарис у заборчика — его листья хороши в компот, особенно ранним летом, — где я стоя каталась на калитке, а она скрипела на всю улицу, где лежали дрова для печки, а еще там…

Стало чуть больно. Но всё же тепла больше. Оно засветило внутри, словно маленькое солнышко.

— Я могу пройти по этой тропе? — спросила я у мыши. Та обиженно молчала, сидя головой вниз на ветке. — Прости меня, пожалуйста, мне очень жаль, что задела тебя.

Мышь встрепенулась и подлетела ко мне.

— Вам пока рано, Мирослава. Это пока опасно для вас.

— Пока опасно… — повторила я и вздохнула. Что ж. Пусть так и оно и будет. Пока. — Знаешь, ты будешь Соломон, — сказала я и посадила его на плечо.

— Хорошо, Мирослава, — ответил он радостно и потёрся о ладонь тёплой пушистой головой.

— Полетели дальше!

И вот снова ветер касается моего лица. Повсюду — свобода. Мчись за самый горизонт. В чудесные леса с могучими древами, с поющими горами, с древними рунами, что начертаны на стволах. В края с плясками у костров, с пучками трав вдоль стен. К добрым и сильным существам. Мчись туда, где сходятся рельсы, где все мечты оживают и усыпают твой путь сиренью, лавандой и шалфеем. Улетай… Пари там, где не бывал ещё ни один человек — впрочем, первая ли я? Не это ли воспевали поэты? Не это ли — ещё только предвестием — ощутила я сама, когда летела на драконе вместе с Артуром? Не это ли и есть счастье?

Почти.

Сила и движение ввысь — вот слагаемые счастья, которые являются частью тебя. Но нужно кое-что ещё — любовь. И любимый.

Он далеко. Хотела бы я, чтобы мы сейчас оказались рядом и летели вместе. Но пока не получается.

Так думала я, перебирая пальцами гриву, что струилась полупрозрачными воздушными прядями.

Когда бесконечно глупый спор прекратился, Хэйден ушёл обратно в сторону Совета. Артур же, убеждённый в своей правоте, сказал:

— Я же говорил, ему не стоит доверять. Предатель. И трус. Мира, почему ты так долго молчишь? — сказал он и оглянулся.

Мирослава куда-то подевалась.

Артур де Вильбург тут же сбросил всю надменность вместе короной победителя и сперва заметался, а после остановился. Где она может быть? Вперёд, бросив его здесь, она не пошла бы. Влево и вправо нет дорог. Впрочем, Мира может лезть и через траву, и через кусты она пойдёт, но не теперь. Нет, что-то подсказывало: она не там.

Могла вернуться к хранителям? Да. Да, конечно же. Надо скорей отыскать её. И после — уйти вдаль, за самый горизонт, к бесконечному счастью, туда, где будет хорошо и спокойно.

Артур быстром шагом направился обратно по тропе.

Издалека завидел Совет и замедлился. Хранители, почему-то запрокинув головы, растерянно стояли посреди облысевшей полянки, вокруг которой размеренно колыхались жёлто-осенние степные травы. А над ними… Артур медленно поднял взгляд. И сглотнул.

Знакомое платье, рыжая копна волос, родной голос, напевающий что-то вместе с ветром — то Мирослава, кружащая в воздухе, по спирали уносящаяся всё выше и выше, к самому светилу, к самому небу. К звёздам. К…

— Ваше Святейшество, — сказал старый Хранитель жизни, и все, включая Артура, вздрогнули. — Позвольте же, однако, узнать, на каком основании их собирались казнить?

— Один скрыл несанкционированное пребывание человека от правительства Мира Мечты. Другой нарушил проведение судебного процесса. Девушка же сохранила память о Земле и дважды нарушила законодательство, — невозмутимо ответил хранитель в серебряной мантии.

— Однако не кажется ли вам, что Мирослава не совсем человек?

— Вы полагаете?

Хранитель жизни снял клювоподобную маску и чуть заметно усмехнулся.

— Да, я полагаю, — сказал он, широким жестом указав вверх. — Её корни содержат следы мирян. Мне известная её история. Я поведаю это вам. Девять поколений назад один из жителей Мира Мечты был послан на Землю. Он должен был изучить её. Однако мужчина влюбился в человеческую женщину. У них родился ребёнок, и мирянин прожил с ними пятьдесят местных лет. После он вернулся, получил хорошую должность, но так и не примирился с потерей. Иногда она до сих пор разъедает его изнутри. Мирослава же — его потомок. Она чиста и сильна.

— Кто же нарушил вторую статью Антезианского кодекса? — спросил он.

— Никто, Ваше Святейшество. Всё это случилось ещё до его принятия.

— Чего вы добиваетесь? — произнёс Хранитель Города Мечты до того медленно и сдержанно, что у Артура по спине пробежали мурашки. Неужели все слухи, что ходят о Хранителе, — это правда? В кабинете лежит портрет его жены, и она — землянка? А Мира? Что теперь будет с ней? Как высоко улетит? Захочет ли вернутся к Артуру де Вильбургу?

Он не знал. Он лишь стоял и молча глядел то вверх, то прямо перед собой. А где-то рядом мелькал Хэйден. Что-то говорил ему, но Артур не слушал.

Он уже совершенно ничего не понимал. Голова Артура до того заполнилась туманом, что ему вновь захотелось скрыться глубоко внутри себя, убежать в такие края, где есть лишь чистый снег, синеющие горы, далёкие зелёные долины внизу, где водопады дышат прохладой и умиротворением.

Артур закрыл глаза и мысленно перенёсся туда.

Голубое, почти безоблачное небо. А высоко в нём — кружащая по спирали громадная золотая птица. То скроется за скалой, то вновь выглянет. Полёт её плавен, равномерен. Она точно знает, что ищет. Уже заприметила.

«А что ищу я? — подумал Артур и постарался вспомнить. Морок в голове чуть рассеялся, мысли притихли, и прояснилась та, что важней сейчас, чем остальные. — Да, я же ищу Мирославу. Где она может быть? Неужели где-то здесь?»

Артур поднялся — и когда это успел сесть? — и оглядел соседние горы. Их острые макушки касались неба. Их лица, скрытые в ущельях и гротах, в линиях снегов, что подобны стволам и ветвям деревьев, наблюдали за Артуром, словно мудрые наставники, чьи голоса достигали его сквозь пространство и время. Они напевали, указывали путь.

Артур прислушался. В груди что-то потянуло вверх, к той самой золотой птице.

— Мира! — воскликнул он, и птица взглянула на него. Знакомый огонёк посреди зелени радужки. Он растёт, заполняя весь глаз, и вырывается наружу, и поднимается ветер. Знакомый, свободный и сильный. Ветер. — Я нашёл тебя! Вернись, пожалуйста, ты нужна мне. Я люблю тебя!