— Возвращайся, милая, в посад. Дело не доделано. Свернул с дороги Ваня-царевич, стал совсем Иванушка-дурачок. Сладко спит, жирно ест. О своём обещании меня одолеть совсем позабыл. Напомни ему, направь.

Хлопает Жар-птица крыльями, а не улетает. Слёзы жемчужные падают из её печальных глаз.

— Не кручинься, милая, — ласково говорит Огненный Змей, — чему быть — того не миновать, на лежанках богатыри не всходят, в печи не пекутся. Кабы хотел я Ивана сразу жизни лишить — ещё бы в царских палатах огнём полыхнул.

— А когда ты с меня чары снимешь?

Смеется Огненный Змей, головой качает. Глупая ты птица, разве по доброй воле кто-то откажется две жизни жить? Одну — человечью, земную, а вторую — заветную, небесную.

— Когда твоё время придёт, милая.

Ранним утром, пока летние лучи не тронули кроны деревьев, княжья дружина ратников и боярских детей, двинулась на охоту. Ваня мало кого знал, но сам был в центре внимания, и от того чувствовал себя неуютно. Еще вчера в царском дворе его лелеяли и прижаливали, как ребёнка несмышленого, теперь же в кругу своих сверстников и мужчин постарше, он смущался и старался ничем этого не выдать. От того вид приобрёл высокомерный и неприступный. Один князь Дмитрий понимал, каково это его братцу стараться не ударить в грязь лицом и себя не уронить. Хотя накануне Ваня ходил с перепелятником на перчатке, пару раз прикормил, чтобы птица привыкла к запаху хозяина и его голосу, царевич опасался, что птица вздурит и не пойдёт внапуск.

Крестьяне, вышедшие на первый сенокос в этом году, ломали шапки и издали смотрели на княжескую ватагу. В красных с золотом кафтанах, в перчатках, украшенных драгоценными камнями, высоких шапках, молодые мужчины резво пронеслись мимо косарей. Сокольник ехал по правую руку от князя, держа две клетки с молодым сапсаном, которого хотел опробовать в деле князь и перепелятником для царевича. Ваня ехал по левую руку, как сердечный друг и младший брат.

— Говорят, в наши края повадилась Жар-птица. Сам не видал, но как новость услыхал, покоя лишился, — сообщил князь, наклонившись в седле к брату.

— А ты её, княже, прикормил бы пшеничкой. Если отборное зерно на дворе рассыпать да силок поставить, можно и соколиную охоту не устраивать.

Ваня удивлённо посмотрел на боярского сына. Неужели князю можно перечить? Но Дмитрий только рассмеялся.

— Увидите, как сказка былью становится.

— А я в небылицы не верю, и мой соколик на дрофу нацелился, — подхватил дружинник.

— Точно-точно, Жар-птица прилетала, — поддержал князя кто-то, ехавший сзади, — крестьяне жаловались, что на полях она неспелые колосья колесом завертела, а кой-чего и пожгла, озорница.

— Даже одно её перо приносит счастье и удачу, — тихим голосом сказал Ваня, — а тут целая Жар-птица… Что ты будешь делать с ней?

— Потом решу, — гикнул Дмитрий, пришпорил коня и направился прямо к полю, окружённому лесом. Именно там и видели озорницу.

Солнце уже взошло, озаряя округу тёплым светом, и лишь кромка леса оставалась в мрачной тени, точно ночь не желала уступать свои права надвигающемуся дню. В кучевых ватных облаках уже догорели и потухли звёзды, их отражения потускнели в ручье, журчавшем неподалеку. Прохладу обещал сменить жаркий день. Юноши и мужчины усадили птиц на специальные перчатки. Строптивая перепелятница ёрзала, и можно было подумать, что она тоже чувствует себя чужой в компании нарядно украшенных соколов. В нагрудниках и нахвостниках, шапочках, которые закрывали им глаза до поры до времени, блестели золотые нити. Ваня уже знал из перешёптываний, что охотничьи птицы бывают лучших сортов и поплоше. Вряд ли ему досталась та, которая победит в сегодняшней погоне за добычей. Это и понятно было, ведь ни в чём нельзя превосходить князя, главного человека в Старой Дубраве. Но Ваня не обижался. Понемногу его стал охватывать азарт.

Князь гикнул и присвистнул, выпустив сокола. Тот взмыл вверх, выслеживая добычу, которая могла прятаться в густых пшеничных колосьях. Сокол парил, зорко всматриваясь в округу, ловя воздушные потоки, но вскоре вернулся ни с чем. Пришла очередь других птиц, но и они вернулись без добычи, пока ястреб юного боярина не рухнул камнем вниз и не подцепил здоровенного суслика. Мужчины засмеялись и захлопали перчатками по сёдлам в знак одобрения. Конники кружили по полю и топтались от нетерпения на одном месте, пока князь Дмитрий не выпустил сокола во второй раз. И тут, тяжело взмахивая диковинными крыльями, разгоняясь и резко уходя вверх, поднялась из зарослей Жар-птица. Её горящее золотом оперение и хвост, похожий на веер кипящего огня ослепил дружинников. Не было ни одного, кто не заслонил бы глаза от невыносимого сияния, и только Ваня заворожённо следил за стремительным полётом чудесной птицы. Сокол пытался атаковать, но смелая Жар-птица увернулась и взмыла вверх, рассыпая сноп горящих искр, опаляя противника. Сокол с жалобным клёкотом вернулся на перчатку князя, а ватага дружинников с изумлением смотрела, как ускользает добыча в заоблачье. Сливается там в золотую точку, точно хочет прильнуть к самому солнцу, но вот Жар-птица стала спускаться вниз, забирая влево, стремясь скрыться в роще, которая опоясывала поле. Не утерпев, конники ринулись за ней, точно могли догнать, и только Ваня сообразил и отпустил перепелятника.

Шумный яростный полёт охотничьей птицы был стремителен и чудовищно красив. Точно сама смерть хотела настигнуть Жар-птицу, не причинившую никому зла. Крупная самка перепелятника гналась за добычей, не выпуская её из виду и не давая набрать высоту, сбивая вниз, пытаясь нанести удар мощным клювом. И когда Жар-птице удалось увернуться и скрыться в густых ясеневых ветвях, вырвался общий вздох разочарования.

— Упустили!

— Спрячется!

— Она ранена, я видел, — тонко взвизгнул боярский сын и разразился злорадным хохотом.

Всадники пришпорили коней, решив прочесать рощу и добыть волшебную птицу, раз уж это не удалось сделать пернатым охотникам. Ваня ринулся впереди всех. Ему нужна была Жар-птица живой, не случайно же она по поверьям жила на острове Буяне на ветках молодильной яблони. Она проводит его туда, куда лежит его путь! И не нужно будет плутать без цели!

Дружина прочесывала рощу, не таясь, с гиканьем и свистом. Многие повели коней под уздцы, но потом привязали к деревьям, потому что через густой подлесок продираться было непросто. Ваня тоже спешился, отдал коня сокольнику. Перепелятник его не возвращался, и по всему выходило, что надо было искать не только Жар-птицу, но и драгоценного обученного охотника.

— Бывает, что сокол не возвращается. Волю пуще полона ценит, так что ты себя не кори, ни в чём твоей вины нет, — сказал брат, и глаза его сверкнули азартом.

Ваня понимал, что раненой птице из рощи никуда не деться, и потому найдут ее бравые охотники, и сидеть ей всю жизнь потом в клетке, хозяину и гостям на потеху, если не спалит она княжий терем от злости и обиды на людей. «А если я её поймаю, как заставить отвести на остров Буян? Чем приручить? А если и полетит она, мне показывая дорогу, поспею ли за ней. Конный — поспею, пеший — навряд ли», — лихорадочно думал Ваня, рыская под кустами и корнями деревьев, ища золотистый отблеск птичьего хвоста. Он все дальше и дальше углублялся в чащу, где смолкли встревоженные голоса зябликов и синиц. Только дятел упорно долбил высохшую березу, не обращая внимания на суету. Непромысловая птица, живет и жизни радуется.

Перекличка и шутки дружинников стали тише и глуше, ясени и дубы выше. Солнце добрее и веселее. Запутавшись в ветвях могучих деревьев, оно не жалило июльским зноем, не иссушало. Взору Вани открылась поляна, а журчание ручья, который брал своё начало в корнях раскидистой берёзы, возвещало конец пути и призывало утолить жажду и отдохнуть в прохладе. Берёзка полоскала свои ветки-косы в искрящейся воде, и среди зелени виднелась белая полотняная рубаха.

— Ты кто? — стараясь делать грозным голос, спросил Ваня.