Волк, свесившись с края облака смотрел на то, как два Огненных Змея резвятся над пожарищем, кувыркаются в отблесках пламени и нежатся в пекле. Тонкий, едва различимый звук заставил волка оглянуться. Словно звенел серебряный колокольчик, словно скакали по полу горницы хрустальные бусины. Не было Красы Ненаглядной, снова она обратилась в Жар-птицу, и ее слезы капали и застывали, превращаясь в драгоценные жемчужины. Из кучевого облака торчал забытый царевичем булатный меч.

— Спасать надо Ваню, — прошептал волк, — пока не поздно. Спасать.

Царевич не хотел, чтобы его спасали, он погрузился в огненный танец. Деревенские жители, рассыпавшиеся по Кудесной поляне, были похожи на горошинки, медленно и испуганно катившиеся в разные стороны. Огонь подбирался и к деревне. Криков и воплей было не разобрать, но и теперь уже никто и не сомневался, что появился новый властитель, и будут его величать Иваном Змеевичем.

— Дурни вы и дуры, — тужил волк, утопая в облачной вате, — вам-то, сущеглупым, подавай, чтоб глаза с бражной поволокой и власа кольцами, и устами — краснобай. Чтобы силушка богатырская — эх, чтобы суровость — ух. Получите, что просили. Ничего от вашей деревни не останется. А там и до столицы близко. Хоть самому меч хватай да убивай. Только теперь непонятно, кого.

Кинулся волк к золотой клетке, куда добровольно уселась Жар-птица, и взмолился:

— Краса Ненаглядная, душа моя. Летим вниз, спасем Ваню от него самого. Увидит он тебя, любушку-голубушку, меня, скакуна серого, меч булатный, да взыграет в нём ретивое. О чувстве долга вспомнит и отрубит поганую голову у батяни своего.

Подняла Жар-птица глаза на волка, пролились слёзы жемчугами. Волк толкнул лапой клетку и сшиб её с ветки, Жар-птица захлопала крыльями, выбираясь из неё. Перехватив зубастой пастью клинок булатного меча, вцепившись в роскошный веер хвоста Жар-птицы, волк приготовился к прыжку вниз.

Ваня и Огненный Змей уже натешились, ступили на поляну, глядя на то, как падают на колени мужики, как воют бабы и девки. Обнял сына Огненный Змей и молвил:

— Вот мой наследник. Кто посмеет сказать, что он недостоин небесного терема?

— Достоин! — выкрикнул девичий голос, и из-за спин вышла Власта.

Она была в расшитом крашеной шерстью бабкином платье, в том самом, что надевала в Купальскую ночь. Ваня удивился, как бесстрашно она подошла к ним, почти вплотную.

— Он твой настоящий сын. Любит злато-серебро и чудеса дивные пуще земных красот, хочет властвовать, дружбы чурается, не помнит о долге и любовь не ценит. Только такому и сидеть в змейском тереме. Хоть ты его и не воспитывал, а кровь твоя поганая в жилах его течет.

Не успел Огненный Змей возмутиться, возразить девушке или покарать её за дерзкие речи, только охнул. А вместе с ним охнула и толпа, потому что хлынула из груди вражины черная кровь, обагрила землю и примятую траву. Вмиг трава пожухла, точно зноем опаленная, рассыпалась серым пеплом. Отскочил Ваня, и точно морок с него спал. Видел он точно проснувшимися очами клинок, загнанный по самую рукоять в тело Огненного Змея, его тускнеющие глаза и торжествующее лицо Власты. Волк подбежал к Ване, волоча по земле булатный меч. Следом медленно шла Краса Ненаглядная, на лице которой отражалось пламя пожара, затухавшего в лесу.

Подобно тому, как кровь по капле вытекала из раны Огненного Змея, опадало пламя с веток деревьев, крутилось понизу, рассыпалось на искры и тухло.

— Дай молодильное яблочко, сынок, — простонал Огненный Змей, упавший на колени. Он протягивал ладонь к Ване, и тот вспомнил, что за пазухой лежит один не слишком спелый плод, и рука дернулась к вороту, но опустилась.

Остекленевшие глаза врага остановились на какой-то травинке, и он упал набок, скрючившись, точно змея свернулась в кольцо. Вмиг вспыхнул на нем кафтан, сапоги, черные вороные волосы, и через несколько мгновений осталась перед Ваней, волком и Красой только куча почерневших углей. Власта носком сапожка разгребла их, подобрала клинок, бесстрашно зажав его в руке. Вокруг стояла ледяная тишина, все ждали, что будет дальше.

— В одном я ошиблась, — звонко выкрикнула девушка, — в небесных чертогах будет жить истинный наследник Огненного Змея. И это буду я.

С такими словами подпрыгнула девушка и зависла в воздухе, за ее спиной раскрылись, обдавая жарким воздухом бледные золотистые крылья.

— Да… Не только к твоей матушке, царевич, Любостай прилетал, — протянул очарованный волк.

— Власта, не надо…— почти простонал царевич.

— Не убил отца? И сестру пощадишь. Только яблок молодильных и царства облачного тебе не видать, Иван-дурак! Возвращайся ни с чем, расскажи всем о своей трусости! — захохотала Огненная Змея.

Её преображение ещё не закончилось, но то, что видели деревенские простачки, поражало их скудное воображение. Зеленоватая чешуя, отливавшая лимонным, желто-горячим и изумрудным блеском покрывала длинное тело юной змеи. Крылья медленно взмахивали, отражая лаковой поверхностью солнечные лучи, бросали блики. Власта взлетела над толпой, сгрудившейся возле Вани, беспомощно сжимавшего меч. Описав последний круг над поляной, Власта взвилась и скрылась в низко висевшем облачном чертоге.

Растерянные и разочарованные жители переглядывались, не зная, что сказать. Рыдал, обняв берёзу с обгоревшей кроной, брат-кузнец. Никто не подошёл к нему, не утешил.

— Одно могу сказать точно, — хмыкнул волк, — от ночных посещений Огненной Змеи наши мужики не будут рожать внебрачных детей. Так что конец этой истории не так уж и плох.

— Да… — протянул Ваня, — одно яблоко я умудрился украсть, Огненный Змей погиб, Краса Ненаглядная спасена.

Крася подошла к Ване, обхватила своими нежными ручками его испачканный сажей рукав кафтана и положила голову на плечо.

— А я не верю, что ты — Иван Змеевич, — ласково сказала она, — змеиный наследник убил бы, не раздумывая. Колдунство всё это было, морок да и только.

— Скажи, волче, — обернулся Ваня на серого скакуна, который следил глазами за удаляющимся облаком, — довезёшь ли нас двоих до стольного града?

— Нас там заждались, но и тут есть дело незаконченное, — оскалил волк зубы, — вели гусляра позвать. Будем формировать общественное мнение, создавать положительный образ героя.

Когда слепой гусляр, подталкиваемый жителями деревни, предстал перед царевичем, Серый Волк скомандовал.

— Играй, музыкант, тебя тут в печали и радости ждут, я петь стану, а вы… — волк обвел глазами притихших деревенских жителей, — подпевайте: «Самый могучий, самый наилучший. Ничего не скажешь, молодец!»

Зазвенели гусельки, зазвучала песня о подвиге царского сына, что живота своего не жалея, бился с Огненным Змеем, то в его подобие обратясь, то в клинок кустарный, в сердце разящий, в руку девы вложенный, как освободил пленницу Жар-птицу, как принес всем избавление. О том, что за пазухой у добра-молодца лежит ценная покража, а девица — дочь Бабы Яги, волк хитровато умолчал. И о том, что владеет теперь облачным царством новая Огненная Змея, петь было не обязательно, в задании для царского сына ничего не говорилось о том, что надо избавить род человеческий от всех чудищ.

— Петь песню каждый день, — напутствовал волк, покидая деревню с двумя седоками на спине, — передавать из уст в уста. Иначе…съем.

Как же приятно лететь стрелой, наравне с ветром! Обнимать Красу Ненаглядную, которая доверчиво прижимается к твоей богатырской груди. И хоть Ваня не так себе представлял победу над Змеем Огненным, дело было сделано, и клятвы отцу он не нарушил. Вот уже впереди виднеется край леса, за ним будет поле и узкая дорога к воротам в крепостной стене, обвивавшей поясом стольный град. Ваня представлял, как государь обнимет его, наградит троекратным поцелуем, поведет в палаты. Вокруг будут стоять бояре в жарких шубах и высоких шапках, отделанных куньим и собольим мехом. С белокаменного крыльца, протягивая руки к сыну, сбежит матушка в белом сарафане, кокошнике и платке, спускавшемся на плечи. Обнимет, расцелует его и Красу Ненаглядную. Скажет: «Невестушка жениху под стать!». Вытащит Ваня из-за пазухи молодильное яблоко, матушка разломит его на части, каждый отведает, и хвори — долой.