Второстепенных событий было еще больше – в основном, связанных с политическими переменами, начиная с середины восьмидесятых и по сей день. Перемены эти были порой смешными, порой трагическими, порой печальными. Но все равно – это какое-то для меня зазеркалье, которое ни в коей степени не касается моей личной жизни. Я выработал для себя такую установку, а иначе можно всерьез свихнуться. Это не равнодушие, это – самозащита. Правда, сердце иногда сжимается… когда я вижу, как ночью, скрываясь от глаз соседей, уважаемый в прошлом преподаватель института рассматривает с помощью фонарика содержимое мусорного ящика во дворе моего дома. А на экране телевизора в это время веселится сытое сборище людей, которых в порядочном обществе раньше и на порог бы не пустили, о которых знают – жулье и ворье. А время телевизионное они просто купили вместе с телестудией…
Незначительных событий – туча. Новые спектакли, новые фильмы в Доме кино, посиделки у друзей и знакомых, заботы о еде, лекарствах, литературные тусовки, выход новой книги (не у меня – у приятеля; когда выходит у меня, это уже важное событие), новые интрижки и старые интриги, снятие очередной кардиограммы сердца и сдача крови на сахар – словом, забот полон рот… Сплетни, слухи и просто болтовня. Так, однажды услышал от знакомых, что сын Тамарочки Плансон – тот самый, что живет в Америке, Андрюша, – разошелся с женой-американкой, и двое их сыновей живут попеременно то у матери, то у Андрея, в его холостяцкой квартире. И Тамарочка очень переживает, ведь Андрею скоро стукнет сорок. «Конечно, – подумал я, заглянув на мгновение в ту щелку души, где пряталась мелочность, – кто станет жить с таким высокомерным типом…» И забыл! На годы забыл…
Но однажды телефонный звонок Тамары привел меня на Каменный остров, в старый деревянный дом. И мне было объявлено о… нашем родстве. Громкий лай рыжего спаниеля Рички, главного охранника дома, вывел меня из состояния некоторого замешательства…
Я пил чай с вареньем из райских яблок, что в изобилии росли на земле, дарованной вождем мирового пролетариата адвокату-социалисту, а взгляд блуждал по стене, где в рамочках и без висели фотографии моего нового зятя Андрея Фалалеева – только уже с бородой.
С тех пор я частенько захаживал к Тамаре, примечая, как с годами увеличивается количество фотографий на стене… Вот Андрей с Ириной, закинув лыжи на плечи, идут по склону поросшей ельником горы на Аляске. Вот они у кромки прибоя на Гавайях. Вот они в кимоно на балконе гостиницы в Японии. Вот они у входа в жилище аборигена Австралии. Вот они в высоких сапогах бредут по кенийской саванне… И еще с десяток фотографий, снятых в различных уголках мира… Но это не были места, отмеченные досужим путешествием, это были места работы Андрея…
Поодаль, над старым роялем, белеют другие фотографии… Вот Андрей в Кремле рядом с начальником штаба Американской армии Коллином Пауэлом, чернокожим генералом. Вот Андрей в Белом доме между президентами Рейганом и Горбачевым. Вот Андрей в Денвере, штат Техас, с президентом Борисом Ельциным. Вот на каком-то балконе тогдашний председатель Совета Министров России Черномырдин с бокалом в руке, рядом – Андрей. Вот Андрей с давнишним министром иностранных дел Шеварднадзе. Такой вот «иконостас», не говоря уж о всякой «мелочевке», вроде президента самолетостроительной компании «Боинг» и «Локхид-Мартин», о руководящих деятелях Международного валютного фонда, чемпионов-россиян Олимпийских игр, начиная с Лос-Анджелеса и до Нагано, в Японии, и прочее, и прочее…
– Представляешь, – с гордостью сказала мне добрая Тамара, – Андрюша нацелил себя к занятиям синхронным переводом с семи лет. – И, заметив мое недоумение, пояснила: – Он с детства говорил по-английски. У него появился какой-то азарт перевода. Я начинала какую-нибудь фразу, и он старался, не дожидаясь окончания, перевести ее на английский. Такую себе придумал игру… Но я не думала, что синхронный перевод станет его профессией. Он и эмигрировал, чтобы заняться синхронным переводом. Не где-нибудь, а в Монтерее, где лучшая в мире школа переводчиков-синхронистов. А сейчас он сам в ней преподает. Как-то его спросили: где он так овладел… русским языком? Представляешь? Жаль, ты не слышал его в работе. Слышал? Где?
И я напомнил Тамаре, как в прошлом году я с женой гостил у ребят, в Монтерее…
Оставив автомобиль, мы всем семейством, подчиняясь указателям, двинулись в глубь сельвы, к одному из самых загадочных мест на земле. Не одно поколение высоколобых специалистов пыталось разгадать загадку удивительного явления, замеченного на площади в несколько десятков квадратных метров в глухой чащобе калифорнийской сельвы, но тщетно.
Узкая тропинка заставляла идти гуськом мимо высоченных секвой, мимо голых, в ржавых подтеках, стволов эвкалиптов, мимо покрытых морщинистой шкурой, необъятных в своей толщине мамонтовых деревьев. В абсолютной тишине. Такой полной, что, кажется, она обретала вес и некую телесность. Когда мы разом умолкали, тишина, казалось, накрывала нас мощной снежной лавиной: ни птичьих голосов, ни комариного писка – ти-ши-на…
Казалось странным, что еще недавно мы катили вдоль океана, по местам совершенно диким и пустынным, но озвученным могучим прибоем, который бешеным зверем кидался на гигантские прибрежные скалы и с шипением уползал обратно, в океан, увлекая за собой галечник. Или гул белоснежного, клубящегося весельем города Сан-Франциско, с его панорамой, похожей на театральные декорации, скрежетом колес трамваев, напоминавших вагончики фуникулеров, так круты были улицы. С его знаменитым океанским мостом, гудящим армадой автомобилей, что неслись над бухтой Золотой Рог. И рокот океана за высоким деревянным забором-бастионом Форта-Росса – земли первых русских поселенцев в Северной Америке, куда мы заехали в нашем автомобильном путешествии. И вот, после этого «пиршества звуков», – тишина сельвы, окружающей «таинственное пятно»…
Ветхая деревянная лестница привела нас на площадку, где уже собрались человек двадцать таких же любознательных туристов в ожидании начала экскурсии.
Индейцы издавна знали о таинствах этих мест и совершали здесь свои обряды и жертвоприношения. В определенных точках человек тут мог передвигаться «внаклонку» по скошенному полу домика, словно находился в привычном вертикальном положении. На другом участке разместилась доска-качалка. Занявший одну сторону доски на глазах изумленных зрителей становился меньше ростом, а занявший противоположную сторону, наоборот, становился выше. Поменявшись местами, они соответственно подрастали или укорачивались, что подтверждала и нивелирная рейка, услужливо подставленная экскурсоводом. В следующей точке человек наливался тяжестью и с трудом передвигал ноги, а стоило отойти немного в сторону – и тело наполнялось легкостью необыкновенной: казалось, ты вот-вот воспаришь… Или, скажем, раскрученная по часовой стрелке веревка с грузом, которая останавливалась и начинала вращение против часовой стрелки. Или шарик – обыкновенный, металлический, с крупную горошину, который, будучи запущенным толчком по наклонной доске, скатывался вниз и в следующее мгновение самостоятельно возвращался на место, преодолевая силу тяжести…
Феномен этого места специалисты – физики и геофизики – объясняют особой «розой гравиметрических и магнитных сил». Возможно, в районе этого «пятна» проходит и место короткого, но весьма глубокого тектонического разлома, влияние которого, в свою очередь, накладывается на общую гравиметрическую картину. Не случайно, что могучие деревья на границе «пятна» отличаются внешне: с одной стороны стволы деревьев ровные, стройные, как положено им от природы, а с другой – перекрученные, изогнутые, словно борются с каким-то недугом…
Я зачарованно созерцал эти чудеса, от волнения растеряв все свои познания в английском и не вникая в то, что рассказывал экскурсовод. И тут Андрей подоспел на помощь. Он переводил ровно, бесстрастно и в то же время передавал все интонации нашего экскурсовода. Я ловил себя на том, что не столько вникал в суть переводимого, сколько внимал технике и качеству перевода. Впечатление такое, словно я читал художественное произведение, вдохновенно переведенное талантливым переводчиком в тиши кабинета, а не экспромт, сиюминутную фразу, схваченную на лету, с голоса экскурсовода, и переведенную без малейшей паузы, а даже, как мне показалось, со значительным опережением…
